Фобии (СИ)

— Свет! Света… Ты слышишь? Двигатель стал работать не так, как обычно, — Лена закусила губу и тормошила подругу за колено, просунув руку на чужой ряд. — Свет, пожалуйста, мне надо поговорить. У меня мозги закипят.
— Говори! Я слушаю, — промямлила Тимофеева и поудобнее подперла плечом пластиковую обивку самолета.
— Свет! — Измайлова облизнула губы, осмотрелась по сторонам и, убедившись, что все заняты своими делами, а малолетний сосед спит, затараторила: — Прикинь, если мы разобьемся, то я попаду в рай. Да, Свет? Сама посуди: я не обжора, не пью, не курю, помогаю обездоленным, если они не выебываются, а еще я добрая. Светка, и мужика у меня ни разу не было. И что бы ни говорили, на свою квартиру я не насосала. Может все и хуево, но в данной ситуации мне в плюс. Да? А еще, Свет, я за мир во всем мире.
— Но вы же материтесь! — грузный сосед Светы не удержался. — Нехорошо.
— Греть уши в чужом разговоре тоже не верх праведности, — рявкнула Лена. Она тут серьезный вопрос обсуждает, а кто-то за слова цепляется.
— Молодой человек! — обратился насупившийся толстяк к спящему хаму, соседствующему с Измайловой, тронув того за локоть. — Угомоните вашу пассию. Невозможно отдыхать. Заткните ей рот, а то я заткну.
— Она не моя пассия, — ровным и спокойным голосом ответил парень, не открывая глаз, но вытащив наушники из ушей.
— Рад за вас! — усмехнулся толстяк.
— Когда мы упадем, вы пожалеете о своих словах! — выпалила Лена через стиснутые от негодования губы.
— Может, поспишь? — сосед открыл глаза и вздохнул, выражая всем своим видом, что бесконечное копошение слева изрядно ему надоело.
— Не могу! — поделилась горем Измайлова, обреченно опустив глаза. Поговорить хотелось так, что зубы сводило.
— Ты через «не могу», — настаивал непонятливый молодой человек.
— Я его слышу, — тихо проговорила Лена, резко приблизившись к уху соседа. — Двигатель. Его работа меняется. Он… разваливается.
— С двигателем все в порядке. Поверь, — успокоил парень, едва сдерживая улыбку. Ему, пилоту первого класса гражданских авиалиний, который не представлял свою жизнь без неба и полетов, подобные утверждения были попросту смешны.
Константин Игоревич Соболев, тридцати лет от роду, с детства знал, что пойдет по стопам отца и деда. Самолеты были его страстью и любовью всей жизни. Изначально он пилотировал военные машины, которые вздергивали адреналин одним своим видом, а в кабине сердце замирало от предвкушения. Урчание двигателя, проверка систем, голос диспетчера в наушниках, взлетная полоса… и небо. Бескрайнее. Родное.
Поездка в Грецию — его первый отпуск за три года, и он обещал быть шикарным. Марик Антипов и Слава Широкин с самой школы были его закадычными друзьями. Жизнь разбросала их, конечно, да и бешеный ритм не оставлял времени на встречи, но они всегда находили возможность побыть вместе. Радовало, что теперь это не пара часов в пабе или в придорожном кафе, а полноценные две недели на море. С пивом, коньяком, креветками, и всем, чем одарит курорт. Сам Костя в Грецию бы не поехал, был там уже несколько раз, но отказать друзьям не мог. В конце концов, не важно где, главное — с кем.
Ребята были на отдыхе с семьями, что не напрягало. Даже наоборот: не придется держать удила у Славика. Тот, когда напьется, хуже параноика: бросается на любого, кто косо глянул. А тут очень кстати тормоза. Законные. В лице жены Алины.
Сам пилот к женитьбе не стремился. Сложится — хорошо, а нет, то и не надо. Однажды он был близок к семейным узам, но Бог миловал, как теперь говорил его дед. Саша Проскурина была его наваждением два года назад. Модель. Цену себе знала. Сейчас даже вспомнить сложно, ругались ли они хоть раз? Кажется, нет. Всегда холодная расчетливость, вежливость и профессиональная улыбка. Даже занятия любовью были из разряда: «любезно благодарю, что вставил, и доброй ночи». Что держало его рядом с ней — непонятно. Не было ласковых слов, которые Костя ждал… Не было заботы и верности… Не было ничего, только его глупые ожидания. Он был не нужен, не важен. Бесконечные поездки, встречи, съемки, лицемерные улыбки и восхваления — вот чем она жила. Но не Костей…
 
Расставание с Сашей для него тогда было болезненным, надрывным. Спокойно говоря влюбленному до звездочек в глазах пилоту о любви к другому, красавица даже не удосужилась попросить прощения за разбитое сердце. Поставила перед фактом и умотала с лысым брюхатым политиком. Да к черту! Пусть катится.
С тех пор у Константина Соболева в отношениях с женщинами присутствовал только секс. Ничего больше. Любые попытки привязать его пресекались жестко и конкретно. Только небо его не предаст и не обманет. Небо всегда встречает широко распахнутыми честными глазами. Оно достойно его любви, времени и жизни.
Неадекватная пассажирка выбесила Костю еще в аэропорту. Беспардонность и агрессия наряду с хамством вызывали настойчивое желание держаться подальше. Внешне — миленькая: каштановые локоны, собранные в хвост; глаза зеленые; нос вздернут забавно, что даже губу верхнюю приподнимал… красиво; скулы четкие, выделяющиеся; маленькие уши; губы шикарные, если бы не бледный цвет, отдающий синевой. Первым желанием, глядя на ее рот, было поцеловать. Особенно ее пухлую верхнюю губу. Но и эту минутную слабость психопатка быстро изничтожила, открыв его для ругани. Лучше бы молчала…
К излишнему вниманию со стороны представительниц уже далеко не слабого пола Костя привык, но когда из поля зрения тебя не выпускают безумные глаза, тут волей не волей становится не по себе. При том, что Соболевы трусами никогда не были.
Каким провидением места в самолете у них оказались по соседству, он не знал. Загадка… Заверив себя, что сможет продержаться несколько часов, пилот включил полюбившиеся треки и собирался вздремнуть.
Краем глаза посматривая на свою соседку, Костя уверился, что та точно психованная и однозначно симпатичная. Ее разговоры с подругой его позабавили. Ему сложно было понять страхи, которые поселились в дурной маленькой головке. Машина исправная. Пилоты отличные. Погода чуть подкачает, но позже, хотя турбулентность ожидалась небольшой.
— Опять! — воскликнула Лена и прижала ладонь ко рту, глядя затравленным взглядом на соседа. — Теперь точно разваливается! Слышишь? Стучит что-то…
— Все в порядке, — Костя со знанием дела и некоторой жалостью к испуганному недоразумению на автомате взял ее за руку, чтобы успокоить. Ничего не скажешь, спокойный полет. — Так все и должно работать.
Про себя Соболев отметил холодность ее руки и ощутимое подрагивание. Девушка хваталась за его ладонь своими пальчиками, будто боялась, что он отпустит. Глупое создание.
— Это хороший самолет, — успокаивающе заверил молодой человек Лену. — Тебе надо отвлечься и подумать о чем-нибудь хорошем.
— Я не могу… — закусила Измайлова губу и посмотрела в иллюминатор. Все происходящее было настоящим испытанием для ее выдержки. Вот только она у Лены хромала, будто загнанная кляча.
— Почему? — вздохнул пилот, поражаясь ее иррациональному страху. Он же сказал, что все хорошо.
— Ты не поймешь. Молод и зелен, — Лене было обидно, что сидящий рядом «ребенок» смотрел на нее с такой откровенной жалостью.
— Так! Давай только без твоих уточнений! — его желание придушить ее уже преобладало над порывом успокоить.
— Тебе не понять, — обреченно повторила страдалица, опуская глаза. — Пофигистам по жизни неведомы переживания.
— Я, пожалуй, еще раз спрошу…Ты охуела? — пилот грубо притянул ее к себе за руку и пробуравил до самого шасси самолета своим взглядом. Правильно говорят: не делай людям добра — не получишь зла.
Лена вывернулась из его рук, сняла резинку с головы, распустив волосы в желании собрать их по новой, и готовилась ответить ему так дерзко, чтобы тот дар речи потерял, но салон наполнился звуками из динамиков: «Уважаемые пассажиры! Мы входим в зону турбулентности. Просьба пристегнуть ремни безопасности и не покидать свои места!» — мужской голос монотонно выдал объявление, а у Измайловой в груди поднялось невиданного размера цунами, готовое снести все на своем пути. Надо ли говорить, что опорных строений и так уже не было.