Стенка на стенку
– Больно же, – почти равнодушным голосом отозвалась Рита. – Женщину никогда не трогал, что ли, – понежней бы…
– Таких, как ты, не доводилось, – откровенно признался Филат и решительно стянул с нее блузку.
– Только не у окна, – попыталась воспротивиться Рита и мягко отстранила его руки.
– А я хочу у окна… вот здесь… сейчас! – просипел Филат и снова облапил ее.
Рита насмешливо прищурилась, но убрать его руки не посмела.
– Если честно, я не привыкла к такому обращению. Не надо забывать: я не девка с Невского. Кто обещал – без глупостей?
Филат усмехнулся с довольным видом.
– А разве это глупости, Рита? Это все не глупости! Я когда тебя там, у шефа в приемной, заприметил – ты мне сразу приглянулась. Да что там приглянулась… – Он приблизил губы к ее уху и жарко зашептал. – У меня на тебя сразу кий встал! О, потрогай, как стоит! – И, схватив ее ладонь, прижал к вздыбившемуся над ширинкой холму.
Откликнувшись на яростный натиск Филата, она вздохнула глубоко и пододвинулась к нему вплотную. Филат бережно подсадил Риту на подоконник. Поток света упал на ее красивое лицо, и он заметил совсем махонькую морщинку на самой переносице. Запустив ладонь под коротенькую юбку и нащупав тоненькую упругую резиночку, Филат потянул трусики вниз. Рита свела ноги вместе, и он, без особого усилия, освободил ее от нейлоновых оков.
Слова были не нужны: что бы он ни говорил, выглядело бы банальным, лишним. Теперь она была вся в его власти. Рита широко распахнула ресницы, и в огромных глазах он прочитал желание. Осторожно, как будто бы опасаясь причинить Рите боль, он задрал юбку до пупка.
Филату почудилось, что он никогда ранее не ощущал такого желания – определенно, эта женщина могла свести с ума даже такого кобеля, как он.
Печальные глаза монахини, только что замолившей давний грех усиленным постом, и откровенные руки бесстыдной блудницы – это нечто!
Она умело и быстро вытянула ремень, и брюки упали к его ногам. Обхватив Риту за бедра, Филат сошел в нее глубоко и мощно, и, словно в благодарность за свою решимость, услышал сладостный выдох. Рита закрыла глаза, обвила длинными руками его шею запрокинув голову, зашептала:
– Еще… Еще…
Филат склонился и поцеловал Риту под самый подбородок, вырвав из ее горла новый вздох радости.
– Как хорошо! – шептали ее губы. Сумеречный свет из окна освещал раскрасневшееся лицо Риты, которое казалось ему сейчас чем-то похожим на светлые лики мадонн на картинах из музея.
Видно, художники, творившие после эпохи мрачного средневековья, понимали толк не только в красках, но и в плотских утехах. Рита прижималась к нему все крепче, а когда и этого оказалось недостаточно, обвила ногами его спину и, уже не стесняясь нахлынувших чувств, горячо шептала:
– Давай, не жалей меня! Еще! Еще!… Глубже! Сильнее, черт тебя возьми, давай же!
Порой Филату казалось, что еще мгновение – и женщина потеряет сознание, но уже в следующую секунду ее объятия становились еще крепче. Они превратились в диковинное животное о двух туловищах, бьющихся в конвульсиях сладострастия.
Он мерно раскачивался, всаживая в нее свой затвердевший поршень, и она, мягко поддаваясь, в такт его ударам выгибалась, точно гибкий трамплин под ногами у прыгуна в воду. Филат зажмурился, и разыгравшееся воображение нарисовало ему картину, от которой он достиг высшей фазы наслаждения. Из его груди вырвался вопль, и он изверг в нее свое горячее семя.
Некоторое время он стоял между ног Риты, ощущая на своей шее ее дыхание.
За окном город жил своей жизнью: раздавались рокотание двигателей, истеричные вопли клаксонов, мерный рокот автомобильных моторов. Жизнь продолжалась.
– Господи, едва не умерла…
– От чего же?
– От удовольствия, – с блаженной улыбкой произнесла Рита. – Мне было хорошо. Как никогда! Ты молодец!
– Рад за тебя, – невольно улыбнулся Филат, польщенный.
Он и сам ощущал нечто подобное, но никогда бы не отважился признаться в этом, тем более женщине, которую так легко уговорил…
За свою жизнь он не однажды пользовался услугами жриц любви, расплачиваясь за их ласки то мятой десяткой, то сотней баксов. Но ни одна из них, даже при самом высочайшем профессионализме, не смогла дать ему такого наслаждения, как Рита – сейчас. Его невозможно было убедить в том, что полученное удовольствие женщина ценит куда больше новеньких купюр. Филат выучил едва ли не все приемы обольщения: он заваливал девушек цветами, водил их в дорогие рестораны, дарил красивые побрякушки, провожал до дома. Но смысл интриги заключался всегда в том, чтобы завалить их в койку. Рано или поздно это происходило, и на смятых простынях они щедро расплачивались своим телом за оказанное им внимание. С Ритой все оказалось по-другому.
Осознание того, что Рита не продалась, а подарила ему себя, породило в его душе нечто похожее на благодарность – тень чувства, о котором он никогда не подозревал ранее.
Очнувшись от своих дум, Филат неожиданно осознал, как вечерний город ворвался в распахнутое окно несмолкаемым многоголосьем, обрывками музыкальных мелодий, чьими-то выкриками, запахами и неразборчивым гулом. Это произошло так неожиданно, что он даже смутился: их страстное совокупление произошло на глазах у тысяч зрителей.
– Пусти… Не будем же мы тут стоять до утра! – беззлобно произнесла Рита.
Они не стали одеваться. Филат показал Рите, где ванная, а сам пошел в спальню проверить, чистая ли постель. В последний раз он спал здесь месяца три назад, с девкой, которую снял на Невском у «Гранд-отеля Европа», и теперь уж не мог вспомнить, поменял ли простыни после той ночи. Девка была опытная – до рассвета они кувыркались на широкой дубовой кровати под музыку «Модерн токинг» и шампанское «Вдова Клико». Клевая была баба. По крайней мере, так ему тогда казалось. Но сейчас, после блаженного наслаждения, испытанного с Ритой, Филат уже усомнился в достоинствах «гранд-отельной» шлюхи.
Рита вернулась совершенно голая. Он с затаенным восхищением разглядывал в полумраке ее тело – высокие упругие груди, тонкую талию, широкие бедра… Она легла рядом на одеяло и, не робея, повернулась к нему, Прижалась теплыми грудями.
– Тебе хорошо было? – спросила она просто.
– Не хорошо, а отпадно, – признался он. – Так давно не было.
– Давно? – с иронией в голосе переспросила она. Филат, ни слова не говоря, прижал ее к себе и вдруг, приподняв обеими руками, взвалил сверху.
– Я еще хочу! – выдохнул он, ощутив прилив желания.
И вновь они слились воедино и стали напоминать сказочного четырехрукого, четырехногого зверя о двух головах, старательно роющего себе нору…
Приятная истома и усталость нахлынула на него волной, и он не заметил, как заснул в объятьях Риты.
Раздался телефонный звонок, расколовший тишину раннего утра. Филат, раскрыв глаза, не сразу отведя взгляд от спящей. Разрумянившаяся во сне, со сбившимися волосами, она показалась ему краше прежнего.
– Кто там еще! – чертыхнулся Филат, нехотя вылезая из-под одеяла.
Номер этого телефона известен был немногим: сюда мог позвонить либо Данила, либо Глеб. Или Михалыч из Москвы. Даже Красному он не дал этот номер, попросив в случае чего связываться с ним по мобильнику. Филат подошел к столику в углу спальни и снял трубку.
– Да! – недовольно произнес он. Часы показывали семь.
– Ромчик! Как хорошо, что я тебя застал! Он без труда узнал говорившего – Селезень! Ему-то что надо в такую рань?
– В чем дело, Игорь?
То, что он услышал, заставило его похолодеть.
– Не слыхал? Петра Васильевича Тетерина вчера вечером взорвали!
Петра Васильевича? Он невольно оглянулся на спящую Риту – его секретаршу. Такого поворота событий Филат никак не ожидал. Он был готов услышать от Селезня какую-нибудь нелепицу и уже подобрал несколько грубых фраз по поводу нежданного звонка, но язык пристал к пересохшей гортани.
– Где?
– Да прямо под окнами его рабочего кабинета. У здания горкомимущества.