Любимец

– Им кранты, – сказала беззубая женщина. Лицо ее от века до подбородка прорезал узкий шрам.
– Что это значит?
– А это значит, что на мыло.
Меня покоробил такой цинизм, но тем не менее я понимал, что судьба этих существ незавидна.
Мария Кузьминична подошла к нам и оглядела наше воинство, которое радости у нее не вызвало.
– И где же вас таких изготовляют, – сказала она печально. – Пользы от вас – кот наплакал.
– Не годятся, не брала бы, – сказал стоявший рядом с ней наглого вида лысый, несмотря на молодость, человек.
– На дармовщинку почему не взять.
После некоторой паузы она сказала мне:
– Можешь выпрямиться, ты уже мой.
Я понял, что мой наивный обман разоблачен, но сержант и бородач стояли еще так близко, что я не посмел распрямиться.
Так как я колебался, лысый помощник Марии Кузьминичны незаметно подобрался ко мне и так ударил по согнутой ноге, что я подпрыгнул от боли и, конечно же, вынужден был выпрямиться.
Мария Кузьминична захохотала, уперев сильные руки в бока, а за ней стали смеяться и все остальные. К тому же я вместо того, чтобы стоять прямо, продолжал упорно сгибаться, как инвалид, а Лысый к вящему удовольствию зрителей продолжал меня пихать. Тут я потерял над собой контроль и, размахнувшись, ударил Лысого по плечу. Тот отлетел метров на десять и с таким звуком шлепнулся на пыльную землю, что все, включая меня, решили, что если он не погиб, то по крайней мере переломал себе все руки и ноги.
К счастью, Лысый остался жив и даже здоров, зато позор, пережитый из-за того, что его при всех ударил подонок со свалки, был для него непереносим, и я нажил врага.
– Вот это правильно, – сказала Мария Кузьминична. – Не зря я сразу на тебя глаз положила! Только бы, думаю, Пронин его не раскусил.
И она весело рассмеялась – она была веселой женщиной.
 
ГЛАВА 3
Любимец на фабрике
Грузовик, который вез новых работников Марии Кузьминичны, был открытым, стареньким, и на подъемах его двигатель страдал, пыхтел, отказывался трудиться. Лысый сидел в грузовике с бродягами, хотя пока никто не собирался убегать – все были голодны и замерзли. На людской лотерее, через которую, как я понял, некоторым пришлось пройти уже не раз, нам всем повезло. И работа, на которую везли, была сносная, да и директор Мария Кузьминична, по слухам, была не вредная. На ее фабрике тоже умирали от болезней, а кто не помирал, сбегали, но так, чтобы помереть от голода или чтобы тебя замучили – такого не бывало.
– Ты Лысого бойся. Лысого, – предупредила беззубая женщина, которая как бы взяла надо мной опеку, и я не возражал – по крайней мере, пока она мне помогала. – Он подлый и ревнивый.
– С чего ревнивый? – не понял я.
– Он с мадамкой живет, а она все ищет из трудящихся себе нового друга. Он же сам трудящимся был. На свалке вырос, на помойке помирать не желает.
– Ирка, заткнись! – крикнул Лысый. – Я тебя узнал, халява!
Женщина понизила голос, но говорить не перестала.
– Мы с тобой отлежимся, откормимся – и в лес!
– Зачем? – спросил я.
– За свободой, – ответила Ирка.
Она провела кончиками пальцев по тыльной стороне моей руки и добавила:
– Нежненький… Любимец.
– Я обыкновенный.
Грузовик трясло, и время от времени нам приходилось хвататься друг за друга, чтобы не упасть.
– А что это за место? – спросил я, чтобы переменить тему разговора. – Место, куда нас везут?
– А я тебе разве не сказала? Кондитерская фабрика.
– Там конфеты делают?
– Конфет я не пробовала за всю жизнь, – сказала Ирка, – и если это конфеты – то не для нас с тобой.
– А для кого?
– Темный ты! Как хоть зовут тебя?
– Тим.
– Тимошка?
– Лучше Тим.
– Как хочешь.
– А для кого конфеты?
– Это не совсем конфеты, – сказала Ирка. – Это конфеты для жаб.
– Для спонсоров?
– Ты точно с другой планеты – вот в чем дело!
Машина катила по неширокой дороге, которую давно не чинили, поэтому грузовику то и дело приходилось тормозить или объезжать ямы и трещины в асфальте. Я смотрел через борт, и мой глаз искал привычные пейзажи: серые кубы – дома спонсоров; сизые, врытые в землю купола – их базы.
Две башни наблюдения все время маячили на горизонте, но что касается других примет нашего мира – их не было видно. Местность вокруг была пустынной: кое-где из-под травяного покрова или из зарослей орешника поднимались металлические конструкции или валялись бетонные плиты. Я понимал, что это следы той великой и трагической эпохи, когда спонсоры, чтобы спасти Землю, были вынуждены закрыть и ликвидировать все ее вредные заводы и комбинаты, и люди получили возможность свободно дышать, а дети – рождаться здоровыми. Мне было известно, что по договоренности между спонсорами и теми людьми, которые предпочли самостоятельное, полное невзгод и случайностей существование, было заключено соглашение, что люди вывезут мусор и закопают его. Но люди, в силу свойственного им легкомыслия и неумения подолгу сконцентрироваться на одной мысли, забывали выполнить свой долг – теперь же, когда время упущено, и природа сама залечила свои раны, уборка потеряла смысл. Да и диких людей почти не осталось.
Фабрика, на которую нас привезли, была окружена изгородью с высокой сеткой в три ряда, а над сеткой тянулись провода – я сразу понял, что по проводам пропущен электрический ток, я видел нечто подобное по телеку – там вредители лезли на проволоку и обугливались.
Наш грузовик прерывисто загудел, и через некоторое время к воротам лениво вышел человек в одежде. Госпожа Мария Кузьминична выскочила из кабины грузовика и принялась его бранить. А я смотрел на этих людей и думал: неужели власть спонсоров не так безгранична? Ведь сколько раз они повторяли и показывали по телеку – одеваться людям нельзя! И дело здесь не столько в нашем низком духовном и умственном развитии, сколько в гигиене. В одежде людей скрывалась масса паразитов и заразных грибков. До прилета спонсоров почти все люди были больны и вымирали – в частности, из-за того, что носили одежду. Как только спонсоры приказали людям раздеться и выкинуть одежду, все эти болезни как рукой сняло.
Для того чтобы человек успешно продвигался по пути совершенствования и превращения в разумное существо, он должен закаляться, заниматься гимнастикой и следить за чистотой своего тела.
Миновав ворота, грузовик остановился на пыльной площадке перед длинными строениями из красного кирпича. Окованная железными полосами дверь открылась, и изнутри вышел еще один одетый человек! Я представил себе, какое количество микробов развелось на этих людях, и мне чуть не стало дурно.
– Новых привезли? – спросил он.
– А ты как думал? Арбузы? – огрызнулся Лысый.
– Лучше бы арбузы. А то вы таких немощных возите, что от них пользы никакой.
– Дурак ты, Хенрик, – сказал Лысый, – пока живы, из них всегда можно пользу выколотить.
– Мальчики, мальчики, без ссор! – окликнула их Мария Кузьминична. – В какой барак мы их определим?
– Во втором почти пусто, – сказал Хенрик.
Пока они разговаривали, я осматривался. С трех сторон двор был окружен красными строениями, над одним поднималась высокая труба, из нее валил дым – он рвался в небо столбом, словно внутри работали мехи, которые гнали его наверх.
Одно из зданий пониже и поновее других явно было складским – вдоль него тянулась крутая галерея, приподнятая на метр. Возле нее стояло несколько трейлеров, из открытых дверей склада люди вытаскивали алюминиевые контейнеры и заносили их в кузова машин.
Ирка заметила среди рабочих своего знакомого, помахала ему и закричала:
– Ты живой еще, хромой черт!
– Тебе самой на живодерню пора! – радостно закричал человек из галереи.
– А ты мне поговори, поговори! – рявкнул Лысый. – А ну, пошли!
Он погнал нас к низкой двери строения, что было прямо перед нами, и никто не спорил – все замерзли на ветру и хотели поскорее в тепло.