На днях землетрясение в Лигоне

Майор, насколько понимаю, наблюдал за моим приключением из окна и встретил меня на лестнице мрачнее тучи.
– Солдат будет наказан, – были его первые слова.
– Солдат не виноват.
Я спешил успокоить майора. Я протянул ему черную папку.
– Карта здесь.
Майор овладел собой.
– Завтрак готов, – сказал он. – Я еще раз приношу извинения за прискорбный случай.
Когда мы сидели за письменным столом майора и пили чай с молоком, я спросил:
– А машина на озеро?
– Машина ушла еще ночью, – сказал майор. Задумчиво хрустя гренком и не глядя на меня, он добавил: – Мне не нравится, что человек, который приказал этому бандиту напасть на вас, слишком много знает.
– А что именно?
– Он знает, что вы сегодня должны были принести мне карту. Он знает, что «джип» с озера должен был сегодня утром ехать в Танги с важными данными. И он почему-то очень заинтересован в том, чтобы мы не были готовы к землетрясению.
 
КАПИТАН ВАСУНЧОК
Рано утром ко мне пришел майор Тильви. У него болела рука, и он был обеспокоен. Он принес мне карту, полученную от профессора Котрикадзе. Если ей верить, хуже всего придется деревням по западному берегу Линили, да и сам Танги будет разрушен. Русский обещал ему уточнить дату к обеду – он ждал, когда приедет его спутник с озера и привезет свои записи.
Надо было действовать, но, пока не подойдет помощь из Лигона, Тильви было трудно что-либо предпринять. Договорились, что, как только станет известна дата, я пошлю полицейских по окрестным деревням, чтобы они предупредили людей.
Майор считал, что у него есть враг, который хочет, чтобы землетрясение пришло неожиданно. Он рассказал мне о случае с картой, о проколотых шинах, о микрофоне в комнате русских.
– Вы знаете людей, дядя Васунчок, – сказал он.
– А кто знал о карте? – спросил я.
– Кроме нас с русским профессором, бургомистр Джа Локри, капитан Боро и стенографист. Они были на совещании.
– А подслушать вас не могли?
– Я велел проверить мою комнату и комнаты русских.
– Иди, Тильви, – сказал я ему. – Я буду думать.
Как только Тильви ушел, сестра сказала, что перед госпиталем сидит какой-то монах, который хочет меня видеть.
– Впусти его, – сказал я.
Монах был молод, тога вся в пыли, он устал. Я спросил:
– Ты шел пешком из монастыря Пяти золотых будд?
– Да, – ответил он. – Я вышел ночью и пришел только сейчас. Но в гору я поднялся на автобусе.
– У тебя ко мне письмо?
– Нет. Настоятель не дал мне письма. Он сказал, что его могут отнять, а то, что в голове, не видно чужому глазу.
– Говори.
– Почтенный Махакассапа сказал, что то, чем вы интересуетесь, хранится в пещере за сосновой рощей. Оно сейчас там.
– Хорошо, – сказал я. – Почтенный Махакассапа знает, в какой из пещер груз?
– Да, – сказал монах. – Он знает.
– Еще что-нибудь он передавал?
– Почтенный Махакассапа думает, что вчера один охотник из деревни видел Па Пуо. Па Пуо сбрил свои знаменитые усы.
– Как моя дочь?
– Мы по очереди незаметно смотрим за ней, чтобы чего-нибудь не случилось. Настоятель думает, что сердце Лами расположено к молодому русскому, который живет на острове. Русский приезжал к монастырю, и Лами выходила к нему.
– Скажи сестре, чтобы тебя накормили, – сказал я монаху.
– Спасибо, господин, – ответил монах. – Я уже ел утром.
Монах ушел.
Я должен был думать о делах, но беспокоился о Лами. Я знал, что князь смотрит на нее с вожделением и оказывает девочке знаки внимания. Князь не любит меня. Я знаю, что в меня стреляли у озера люди князя. Но пока я не мог доказать, что князь торгует опиумом. Я убежден в этом, мой друг, близкий к князю, тоже, но что толку. Князь слишком силен в Танги, а майор, которому я мог бы доверить тайну, занят своим землетрясением. Если Лами понравился русский, ничего хорошего я не жду. Па Пуо там, у монастыря. Значит, князь обо всем знает... Я почти не сомневался, что именно князь хочет помешать майору.
 
ВЛАДИМИР КИМОВИЧ ЛИ
Майор прислал полный «джип» автоматчиков во главе с бравым лейтенантом, который тут же выставил посты на острове и послал двух солдат наверх, в сосновую рощу. Когда я уезжал в Танги, лейтенант сидел на ящике из-под пива под развесистым деревом и допрашивал старосту. Староста нависал над ними и гудел, призывая в свидетели духов гор.
Вспольный проводил меня до машины. Он был небрит и сообщил, что намерен отпускать бороду. Я думаю, это его давнишняя мечта, но сначала мама не позволяла, потом начальство смотрело косо, а потом и сам отказался от такой революционной мысли.
Когда я забрался в машину, он приблизился и прошептал:
– Я загляну в монастырь, посмотрю, все ли там в порядке, не беспокойтесь, Володя.
Он может быть трогательным.
Я сидел впереди, рядом с шофером. Новый шофер оказался человеком сдержанным, воинственным и даже суровым. Он положил автомат на пустое заднее сиденье и время от времени оглядывался, чтобы убедиться, что автомат никуда не сбежал.
Мы миновали городок. Затем дорога начала взбираться наверх. Она была узкой, а перегруженные автобусы неслись как очумелые, забывая сигналить, и порой нам приходилось, пролетая мимо них, повисать колесами в воздухе. Я не стал объяснять шоферу, что люблю тихую и размеренную езду.
И тут машина резко затормозила.
В этом месте дорога делала крутой поворот. На повороте, чудом не улетев в пропасть, упершись смятым радиатором в дерево, стояла только что разбившаяся машина.
Ее передняя дверь была открыта, и из нее вывалился, головой вперед, мой старый знакомец Матур. Видно, его прижало рулем, так как он только простирал руки в нашу сторону.
– Стой! – крикнул я шоферу, который игнорировал катастрофу. Я бросил портфель с моими расчетами и лентами датчиков на заднее сиденье и на ходу выскочил наружу.
– Спасите... – призывал Матур слабым голосом. – Я погиб!..
– Погодите, – постарался успокоить его я, подбираясь так, чтобы взять его под мышки. – Сейчас все обойдется.
Подозреваю, что часть текста я выдавал по-русски, но это было непринципиально.
Когда я потянул Матура на себя, он вдруг взвыл таким страшным голосом, что я с перепугу его отпустил.
– Мои ноги! – закричал Матур. – У меня сломаны ноги!..
– Да помогите же мне! – крикнул я водителю, который стоял у «джипа», не принимая участия в спасательных работах.
Матур присоединился к моему призыву по-лигонски.
Водитель поглядел на нас, петом наверх, не идет ли какая-нибудь еще машина, протянул руку внутрь, взял с заднего сиденья автомат, словно выполняя неизвестные мне статьи устава лигонской армии, требовавшие обязательного применения автомата при выволакивании из машины пострадавших на горных дорогах.
Мы начали тянуть Матура вдвоем. Матур криками выражал страдания. Пришлось мне открыть заднюю дверцу и влезть в машину, так, чтобы обойти Матура с тыла. Прямо подо мной открывался выразительный вид на стометровую пропасть, подстеленную мягкими на вид вершинами деревьев, растущих на дне. Мне показалось, что машина опасно покачивается. Но отступать было некуда, и я продолжал продвижение вперед, чтобы высвободить ноги господина Матура. Мало ему было авиационной катастрофы, мало ему было пленения бандитами – нет, он еще умудрился покалечиться на горной дороге.
Несмотря на сопротивление, мы извлекли господина из машины и, запыхавшись, как после восхождения на Эверест, уложили на траву. Мимо промчался очередной автобус, с корзинами, полными мандаринов на крыше и его пассажиры сердито запричитали, полагая, что мы – виновники несчастья Матура.
– Как ноги? – спросил я Матура, ощупывая их, в страхе натолкнуться ладонью на торчащую кость.
– Очень больно, – информировал меня Матур. – Я в шоке.
Он закатил глаза и ушел в глубокий обморок.