Манускрипт египетского мага (СИ)

Сергей Васильевич помолчал. Чувствовалось, что он очень обеспокоен.
— Слухи по городу ходят очень разные и, я бы сказал, весьма странные. Все материалы по этим случаям, доносы агентов, допросы свидетелей собраны полицией и будут вам присланы для ознакомления. Ну, что ж, очень рад был с вами познакомиться.
И Сергей Васильевич встал, давая понять, что аудиенция окончена. Сердечно распрощавшись с этим любезным и воспитанным человеком, Ник вышел из канцелярии губернатора и огляделся.
Мощеная булыжником крутая улица вела вверх, к подножью горы Святого Давида, на склоне которой, обращенном к городу, находился древний монастырь. Улица была застроена домами с балконами, на которые уже с утра прислуга под надзором хозяек вытаскивала для проветривания одеяла и подушки. Немного полюбовавшись на эту утреннюю суету и пеструю картину из резных балконов и разноцветных постельных принадлежностей, Ник снова вышел на Головинский проспект, который только начал оживать после ночи. Он немного постоял перед грандиозным собором, расположенным слева от дворца наместника, выстроенным в знак не такой уж давней победы над Шамилем, окруженный молодыми деревцами платанов. Дальше, за невысокими строениями виднелись густые кроны деревьев и купола церквей. Мимо Ника пронесся торговец фруктами с блюдом на голове, на котором были горкой расположены яблоки разных сортов — желтоватые, краснощекие, полосатые и огромные зимние груши. Пока Ник так праздно стоял, разглядывая картинки незнакомого города, в конце проспекта появилось весьма необычное для его глаз шествие — шел караван верблюдов, поднимая облако пыли вокруг себя, сопровождаемый мелодичным позвякиванием многочисленных бубенцов, привязанных к гордо задранным шеям животных. С караваном шли закутанные в черные бурки погонщики — чарвадары. Ник решил пропустить караван, чтобы не идти следом за ним и не вдыхать ароматы и пыль каравана. Он с любопытством стал разглядывать животных, огромные тюки с товарами на их спинах и боках, мрачные фигура чарвадаров. Но Ника удивило другое — сразу же за караваном, даже пытаясь обогнать его, ехала открытая коляска, которую плохо было видно из-за облака той пыли, которую поднимали верблюды. В коляске угадывался седок, укутанный в плащ с низко надвинутой на глаза шляпой. В облаке пыли невозможно было подробно разглядеть его, но Ник только заметил, что когда коляска проезжала мимо, путник резко повернул голову в его сторону. Он не придал никакого значения этой случайной встрече и тотчас же забыл о ней, наполненный впечатлениями нового для себя города.
  
Глава 3
 
Побродив по городу и сделав кое-какие покупки, которые он велел доставить по своему тифлисскому адресу и сделав визит известному на Кавказе ученому-этнографу, профессору Ляйстеру, к которому у него были рекомендательные письма, Ник вернулся домой, когда уже сумерки легкой вуалью наплывали на город.
Ник взбежал по лестнице, вошел к себе и окликнул Петруса, который трудился на кухне.
Петрус, в обширном фартуке и с кухонным ножом в руках, выглянул на зов и проговорил скороговоркой:
— Дама с третьего этажа прислала вам письмецо, — и указал подбородком на столик в передней, где на изящном серебряном подносе для визитных карточек лежал маленький розовый конверт. Зная пристрастие Петруса к изыскам на кухне, Ник не стал его задерживать, взял письмецо и прошел в гостиную. Усевшись в кресло, он распечатал конверт, благоухавший вербеной, вынул изящный листок тончайшей бумаги, на которой легким почерком было написано:
 
«Милостивый государь Николай Александрович!
 
Не соблаговолите ли Вы подняться ко мне сегодня часов в восемь на чашечку индийского чая. Уверяю Вас, чай очень хорош, это подарок британского консула, господина Стивенса, прислан с нарочным из Батума.
 
Сергей Васильевич уверял меня, что Вы большой любитель этого напитка».
 
И подпись: 
 
«Ваша Елизавета Алексеевна».
 
Ник сразу все понял и оценил весьма дипломатичное приглашение дамы. Опустив письмецо на колени, он задумался и незаметно задремал. Из этого приятного состояния его вывел голос Петруса, торжественно объявивший: «Ужин подан!».
 
После ужина, который Петрус обставлял так, будто он подавался царственной особе, а с этим Ник ничего не мог поделать, иначе бы он смертельно обидел преданного Петруса, Ник положил письмо с приглашением в карман и поднялся этажом выше. На его звонок дверь открыла Саломэ. Кланяясь и улыбаясь, она провела Ника на балкон, и тут же исчезла, торопясь, видимо, домой.
Елизавета Алексеевна, сидевшая на венском стуле у перил, встала навстречу Нику и улыбаясь, протянула ему руку. Ник поцеловал ее, про себя удивляясь молодому голосу и нежной руке, никак не соответствовавшим возрасту дамы. Она указала Нику на второй венский стул, стоявший подле нее, и сказала:
— Сергей Васильевич просил меня оказать вам на первых порах, скажем так, некоторое покровительство. Я уверена, что в покровительстве вы не нуждаетесь, но принять гостя из Петербурга мне очень приятно. Садитесь, давайте посмотрим на город. Он очень хорош в этих наступающих сумерках. Посмотрите, там вдали будто лежат облака. Но это — горы Большого Кавказа с белыми шапками вечных снегов. А там справа, течет Кура. А теперь прислушайтесь. Слышите шум волн, будто река течет возле нашего дома. Таков уж этот странный дом, — и она замерла, вслушиваясь в утихающий шум города и нарастаюший плеск воды.
Ник прикрыл глаза и тоже вслушался. Странным образом шум реки сразу унес его к каким-то смутным воспоминаниям, в голове возникали и исчезали картины городов его детства, крики гребцов, тени лодок, скользящих по воде где-то в совсем других местах. Ник встряхнул головой, видения исчезли и он украдкой обвел взглядом балкон. Он сразу отметил его необычность. И не только для его европейского глаза, которому был непривычен вид такого открытого балкона, свойственный только южным городам. Стена дома, к которой примыкал балкон, была покрыта изящными глазурованными изразцами, почти совсем не помутневшими от времени. Вдоль стены стояли кадки с растениями, достигавшими своими стволами потолка, с огромными изрезанными листьями. Ник знал это растение. Это была монстера. Но таких огромных монстер и сразу так много он никогда не видел. Про себя он удивился такому пристрастию хозяйки. Обилие растений поражало. Весь балкон был увит глицинией и китайской розой. Особенно хороша была глициния, тяжелые лиловые гроздья которой свисали прямо перед глазами. В этом пышном обрамлении зеленых листьев, лиловой глицинии, темнокрасных с кожистыми цветоложами и нежными лепестками цветов китайской розы, ажурного плетения балкона, как в необычайной раме смотрелся город со множеством устремленных в небо церковных куполов, утопающих в зелени садов.
Так прошло несколько минут. С наступлением сумерек все усиливался звон цикад, доносившийся из ботанического сада. Ник стряхнул с себя какое-то странное оцепенение, нашедшее на него. Он еще раз обвел взглядом балкон и вдруг увидел стоявшее у стены кресло-качалку с таким же плетеным сидением, как у венских стульев. На подлокотнике кресла лежала шелковая персидская шаль. Кресло качалось. Но на балконе никого не было, кроме хозяйки, когда он вошел сюда. А кресло не могло качаться так долго. Он перевел взгляд на Елизавету Алексеевну. Та все также безмятежно наслаждалась видом угасающего дня.
Почувствовав на себе взгляд Ника, Елизавета Алексеевна повернулась к нему и с улыбкой сказала:
— Правда, прекрасный город? Ну, вы еще почувствуете все его очарование. А теперь настал час индийского чая.
И она жестом показала Нику на дверь, которая вела в гостиную. Там на небольшом столике был уже сервирован чай.
— Саломэ, уходя, все приготовила, — говорила Елизавета Алексеевна, усаживая Ника. — Чайник она укутала, предварительно заварив чай, пирожные сегодня утром доставлены, Саломэ у меня молодец.
Ник взял в руки чашку из тончайшего китайского фарфора, на котором тонкой кисточкой искусного мастера были выведены сосны, растущие по склонам гор, цветущие вишневые деревья и изящные пагоды. Он наслаждался великолепным чаем и изысканной сервировкой. Но взгляд его бродил по комнате. И неспроста. Это была необычная комната.