Тройняшки не по плану. Идеальный генофонд (СИ)

Она так близко, что чувствую ее дыхание. Сбивчивое, сладкое. Впитываю его, глотаю.
Ладони, выйдя из-под контроля, сами перемещаются с талии на упругие бедра, скользят вниз. К краю соблазнительного платья.
— То есть ему можно бороться за чужого ребенка, а мне за родного — нельзя? — продолжаю говорить как ни в чем не бывало, в то время как Агата застывает. — Дискриминация какая-то, — подытоживаю хрипло, потому что в этот момент пальцы нащупывают кружевную резинку.
Я готов взвыть от перевозбуждения. Чертовка в чулках? Это запрещенный прием. На хрена ей вообще чулки?
А-а-а, черт. Будь кто угодно… Абсолютно кто угодно на ее месте! И продолжение пошло бы совершенно по иному сценарию. Как фильме для взрослых. О-очень взрослых.
Но нет. Женщине с тройным табу не место в таком кино.
— Не передергивай, — Агата сбрасывает со своего идеального тела мои руки. И на том спасибо! Сам бы я не смог убрать. — Я другое имела ввиду, — одергивает платье, пряча край чулок. Но я успеваю лизнуть кружево взглядом.
Агата делает вид, будто ничего не произошло. Я дымлюсь весь, а она невозмутимо выпрямляется, неторопливо проводит по платью руками. От груди к бедрам. Дико хочу повторить этот путь, но только своими ладонями. И желательно без лишней ткани.
Так, мозги! Место, мать вашу!
Срочно вспомнить, зачем мы здесь!
— Плевать, — намеренно отталкиваю Агату словесной грубостью. — Материал я взял, — стараясь не привлекать лишнего внимания к натянувшимся брюкам, очень быстро достаю из кармана пакетик с застежкой, демонстрирую его содержимое. — Жвачки хватит же? — чертовка мрачнеет, но кивает. — Можем уходить.
— Не отступишь, значит, — каждый слог пропитан разочарованием, как смертельным ядом. И он меня отравляет, хотя мне должно быть все равно.
— Не в моих правилах отступать, — добиваю ее правдой.
Нельзя. Это единственный шанс. Судьба не дала мне иного выбора.
Искренне молюсь, чтобы Илья оказался не моим. И не только потому, что ничего не чувствую к нему. Я и не должен, как сказала Агата. Дети в принципе не мое. И не потому, что Никиту испугался. Пара звонков нужным людям, определенная сумма денег — и сын мой. Но черт! Я уважаю мужика, который так трясется над неродным ребенком. Принял его, полюбил. Наверное, я бы так не смог.
Точно не смог! Я слабый и эгоистичный. Ведомый исключительно собственными желаниями. Агата четко поняла и охарактеризовала меня. Поэтому я ищу генетически своего малыша. Другого терпеть не научусь.
— Эй, доктор, вы же давали клятву Гиппократу, — выкрикиваю вслед уходящей чертовке. — А вдруг я тут кровью истеку до смерти, — продолжая ерничать, пока она вся дрожит от злости.
— Дыши ртом и заткнись, быстрее остановится, — бросает, не оборачиваясь. И дверью хлопает, но та сразу отскакивает и приоткрывается.
Смеюсь нервно, запрокидываю голову на спинку дивана, прикрываю глаза от усталости. Остываю. И не замечаю, как теряю связь с реальностью. Через некоторое время вдруг чувствую, как по мне что-то мелкое ползает.
— Принцесска, ты что делаешь, — хохочу от щекотки. — Ксюша? — зову строже.
— Ты же лечил меня, я тоже теперь тебя полечу, — и клеит мне что-то теплое на грудь. На обнаженный участок, что выглядывает из полурасстегнутой рубашки. — Вот. Пластырь, — бережно равняет, приглаживая маленькими ладошками.
Краем глаза замечаю, как рядом садится Васька. Смешные они все-таки, близняшки эти неугомонные. Но заботливые. Не чета вредной мамочке.
Как дурак, расплываюсь в довольной улыбке. И опять откидываю голову назад, упираясь затылком в спинку дивана. Тяжелый день. Как и каждый из проведенный в России. Пора делать отсюда ноги. Но без сына не уеду…
— Боюсь, это не пластырь, — произносит Макс занудным тоном. Чуть приподнимаюсь, чтобы найти его взглядом, но Васька на меня забирается, коленкой едва печень не отдавив. Поддерживаю обезьянку, чтобы не слетела на пол, свободной рукой треплю по макушке сосредоточенную Ксюшу, которая опять на меня что-то клеит.
Надо бы прекратить все это, но какого черта с чужими мелкими так уютно? Подмигиваю суровому Максу, но он не сводит черного взгляда с моей груди. И молчит.
 
— Так, чертята, это что? На минуту вас оставить нельзя! Вы откуда вытащили восковые полоски для депиляции? И разбросали в чужом доме! Немедленно положите на место, — голос Агаты, особенно такой строгий, звучит как музыка для моих ушей. А вот смысл сказанного до мозга доходит слишком поздно.
И за секунду до…
— Васька, НЕ СРЫВАЙ! — вскрикивает она.
Твою ж ма-ать!
  
Глава 14
 
Агата
— Не жарко? — хмыкаю ехидно и прищуриваюсь, проскользив взглядом по наглухо застегнутой рубашке. Все пуговицы в петельках, до самого горла. Светло-голубой хлопок надежно скрывает последствия детской шалости.
Адам выдыхает так шумно, что крылья носа раздуваются, но, не обронив ни слова, распахивает передо мной дверь спорткара. Подталкивает к пассажирскому сиденью по-прежнему молча. Лишь напряженным взглядом испепеляет. Словно ругательства сдерживает, как в тот день в доме Елены, когда Ксюша с Васькой «косметическую процедуру» ему провели.
Невольно опять кошусь в сторону его мощной груди и проглатываю судорожный смешок. Уверена, начиная поиски наследника, Туманов понятия не имел, на что способны детишки. Пусть он не думал о троих, но даже один сын перевернул бы его жизнь с ног на голову. Если бы он был…
— Еще одно слово, Агата, и я… — цедит сквозь зубы Адам, устав терпеть мои издевки.
Делает шаг ко мне, и я оказываюсь зажата между ним и машиной. Хихикаю, но спотыкаюсь о предупреждающий сине-карий взгляд. Одергиваю себя мысленно, запрещая пялиться в его необычные глаза. До боли знакомые, будто родные.
Неужели я привязываюсь к бабнику и мажору? Никогда в людях не разбиралась.
— Прости, — выпаливаю с оттенком вины. Пусть и заслуженно, но все-таки Туманов пострадал. — Ты не подумай, чертята не со зла. Я им все объяснила, а девочек наказала за то, что в чужих вещах рылись и…
— Наказала? — обеспокоенно уточняет Адам, и я киваю. — Зря, они и так перепугались, когда от их «лечения» взрослый дядя корчился, будто на электрическом стуле, и мычал в кулак, — сам над собой потешается.
— Признаться, я тоже растерялась тогда, — смеюсь расслабленно. Вторит мне и Адам. Бархатно, завораживающе.
Осекаюсь и закусываю щеку изнутри, разглядывая Туманова. Ему идет такая улыбка. Не ядовитая и кривая, какой он постоянно испытывает мои нервы на прочность, а искренняя, довольная, широкая. Как сейчас. Приковывает, располагает к себе.
Настоящий Адам гораздо приятнее того наглеца и сноба, что не так давно с угрозами ворвался в мой кабинет. Словно два разных человека.
А поведение с тройняшками и вовсе раскрыло мужчину с другой стороны. Заставило иначе взглянуть на него. И на секунду поверить, что отец из Туманова выйдет не такой уж и плохой. Но эффект сохранился ненадолго…
— Адам, еще раз спасибо за помощь, — тянет сладко женский голос.
К нам со стороны детской площадки приближается мама с пятилетней дочкой. Женщина ослепляет лучезарной улыбкой, предназначенной Туманову. И тут же мрачнеет, заметив меня.
— Всегда пожалуйста… — обволакивающе отвечает ей Адам и запинается, забыв ее имя, которое несколько раз прочитал на карте, а после еще и повторил. Он неисправим! Во всех смыслах.
Ярослава, а именно так зовут нашу очередную "цель", переминается с ноги на ногу, ласкает взглядом Туманова и его машину. Сложно понять, что ее привлекает больше. Но потом она зыркает на меня недружелюбно — и прощается нехотя, крепче сжимая ручку дочери. Расправив плечи и покачивая бедрами, шагает в направлении автобусной остановки.
— Мы ведь выяснили, что она замужем, Адам, — шиплю на него.
— Что сразу Адам? Ты где-то видишь поблизости ее мужа? И я нет, — щелкает меня по носу. — Я не виноват, что она такая сговорчивая. Мне ее общительность лишь на руку, — похлопывает многозначительно по внутреннему карману светлого пиджака. — Материал для теста ДНК она буквально на блюдечке мне принесла, еще и благодарна осталась за помощь. Умилялась, что я вызвался сопливые салфетки малявки выбросить. А ты, между прочим, вообще в стороне стояла, — упрекает меня.