Меч президента

Зная об этом, все, сгруппировавшиеся вокруг спикера, и он сам, поняли, что наступает большая игра, забыв в азарте, что на карте, помимо судьбы страны, о которой много говорили, но никто не думал всерьез, лежат и их собственные головы.
Неправильное понимание обстановки в стране, в корне неверная оценка собственного влияния на события, отсутствие знающих свое дело аналитиков, способных правильно определить расстановку политических сил и прогнозировать события хотя бы на пару ходов вперед, привели Хасбулатова и его сторонников к убеждению, что следует спровоцировать Ельцина на введение в стране чрезвычайного положения, не оставив ему другого выхода (кроме, разумеется, ухода в отставку), а затем, ловко манипулируя муляжом мертвой конституции и переходящей в плач старобольшевистской демагогией, быстро расправиться с ним, временно посадить на место президента глупого генерала Руцкого, и вернуться на старый, добрый коммунистический путь, замечательный тем, что он никуда не ведет.
Те силы, которые, не желая сами рисковать, задумали убрать президента Ельцина руками своих марионеток, Хасбулатова и Руцкого, вовсе не ставили на этих двух, уже достаточно скомпроментированных деятелей, считая их разменными пешками при любом исходе задуманной операции. Если бы та проваливалась, то эта парочка автоматически превращалась в политические, а то и в физические, трупы, а если бы удавалась, то от того и другого планировалось быстро избавиться путем ликвидации президентской должности, с одной стороны, и простых перевыборов председателя Верховного Совета, с другой.
Кроме того, оба за последнее время настолько погрязли в коррупции и в разных темных делишках (Хасбулатов, например, занимал должность директора чуть ли не на дюжине разных коммерческих и полукоммерческих предприятий), что отправить их в политическое небытие, а то и за решетку, не представлялось особенно сложным.
Их также постоянно подталкивали на ускорение событий слухами, что в руки президента попали такие документы, которые в один момент способны превратить их из государственных деятелей в уголовных преступников.
Ельцин пока показал только кончик огромной иглы, способной пришпилить их к обоям и оставить корчиться на всеобщее посмешище. Это диктовало динамику развития событий, провоцирование президента на первый шаг, на первый ход в большой игре.
Последние полтора года атака на президента средствами массовой информации, находящейся в руках тех, кто называл себя оппозицией, шла широким фронтом, постоянно усиливаясь, главным образом, в смысле выбора выражений.
Начиналось все осторожно и пугливо, с оглядкой: не вырвут ли язык. Но поскольку никто не только не лишился языка, но президент вообще никак не отреагировал на лай разных полуподпольных газеток, существующих все на те же деньги покойной КПСС, те начали действовать смелее, а затем, отбросив все приличия, начали просто злобный вой, сравнимый разве что с диффамацией прессой последнего русского императора, который так же перестал вырывать за это языки.
«Беловежский преступник», «Главарь оккупационного режима», «Алкан в Кремле», «Кремлевский преступник» — это наиболее мягкие эпитеты, которыми награждала главу государства оппозиционная пресса.
Со страниц полуподпольных газеток подобные выражения быстро перекочевали на 16 полос еженедельника «День» и в передовицы «Правды» и «Советской России», растерявших былую респектабельность, а оттуда — прямиком в зал Верховного Совета.
Под газетный визг в стране шел прямой саботаж решений исполнительной власти, травля представителей президента, жесточайшее преследование всех инакомыслящих, а региональные газеты, финансируемые либо деньгами КПСС, либо военно-промышленными гигантами, иначе и не называли правительство, как «Ельцин и его жидовская свора». Причем годовая подписка подобной газеты стоила всего 4 (четыре) рубля, а то и рассылалась бесплатно.
Президент почти не реагировал, что еще более подзуживало его оппонентов. Безнаказанность и безответственность достигли пределов, небывалых для мирного времени. Ощущение напряженности во внутригосударственной жизни было почти физическим.
Речь Хасбулатова на Всероссийском совещании депутатов всех уровней закончилась официальным обращением этого форума к гражданам России, где, в частности, говорилось: «Президент и его окружение, неспособные цивилизованными методами управлять обществом и вывести его из глубокого кризиса, вновь нагнетают напряженность, угрожая конституционному строю… Боясь, что придется держать перед народом ответ за то, что его лишили нормальных условий жизни, ограбили материально и духовно, попрали прошлое и отняли будущее, незадачливые реформаторы пытаются установить диктатуру личной власти… Прямое президентское правление, которым теперь угрожают, — это разгон органов представительной власти. Уничтожение их окончательно развяжет руки преступно-мафиозным элементам, коррупционерам и их зарубежным покровителям…»
Нормальным образом жизни народа номенклатурные депутаты, естественно, считали нищее прозябание этого народа за колючей проволокой коммунистической зоны. Отнять у народа подобное прошлое, разумеется, считалось очень тяжелым преступлением.
В этом обращении, если его исследовать, заключаются все ошибки и самого Хасбулатова, и тех, кто за ним стоял, в оценке сложившейся в стране обстановки.
Как бы тяжела эта обстановка ни была, подавляющая часть населения с ужасом и содроганием вспоминала недавние времена «нормальной и духовной жизни», ностальгия по которой, вполне понятно, стучала в сердца бывших обкомовских секретарей пеплом Клааса.
Совещание закончилось 18 сентября. Все стали с нетерпением ждать реакции президента. И она, наконец, последовала.
21 сентября 1993 года, вторник, 19:30.
Евгений Савостьянов, начальник Управления Министерства Безопасности по Москве и Московской области, сидел в комнате отдыха, примыкающей к его огромному кабинету и, помешивая ложкой остывший чай, с интересом посматривал то на часы, то на экран небольшого переносного телевизора, стоявшего на одной из полок массивной стенки рядом с бюстиком Дзержинского.
Бюстик достался Савостьянову в наследство от его предшественника, генерала Прилукова, чья яркая чекистская карьера оборвалась в августе 1991 года, когда почти все руководство бывшего союзного КГБ отправилось либо в тюрьму, либо под следствие с подпиской о невыезде, либо на давно заслуженный отдых, ибо, как говаривал еще покойный Андропов, «с нашей работы в отставку не уходят, а сразу отправляются в крематорий».
Именно в те, послепутчевые, дни Савостьянов и появился на Лубянке, заняв свою должность, которую по штату КГБ должен был замещать генерал-лейтенант, а то и генерал-полковник.
Евгений Савостьянов был наиболее странной личностью, появившейся на политической сцене после прихода к власти президента Бориса Ельцина и распада СССР.
Физик по образованию, научный работник одного из академических институтов столицы, диссидент-фрондер по убеждениям, лейтенант запаса ракетных войск, с умным, интеллигентным лицом, обрамленным аккуратно постриженной черной бородкой, — образ типичного антисоветчика тех времен. Савостьянов стал активным членом тогда еще «ненормальной» «Демроссии», входя в ее координационный совет.
Там он близко познакомился с Гавриилом Поповым и, видимо, произвел на будущего мэра столицы достаточно сильное впечатление. Настолько сильное, что став мэром Москвы и пожелав иметь в КГБ и МВД своих людей, Попов добился назначения Савостьянова на занимаемую должность, а начальником МВД столицы назначил Мурашова, также одного из координаторов «Демроссии».
Если назвать назначение Савостьянова весьма странным, то это значит — не сказать о нем фактически ничего. КГБ изначально создавался не как государственный институт тоталитарной системы, а как некий тайный орден, секретное военно-политическое общество, по сравнению с которым даже орден иезуитов выглядит детской забавой.