Секс в большом городе

Я уже совсем было настроилась на дым коромыслом, но, войдя, мы с удивлением обнаружили, что дымились здесь только столы — а именно, вышеупомянутый шведский стол, состоящий из горячих и холодных закусок. Тем не менее никто из присутствующих не ел, а над буфетной стойкой красовалась табличка с надписью: «Прикрывайте нижние части тела перед едой».
Тут появился Боб, управляющий, — грузный бородатый мужчина в клетчатой рубашке и джинсах. Вид у него был такой, словно он заправлял не секс-клубом, а зоомагазином в Вермонте. Боб сообщил нам, что клуб просуществовал вот уже пятнадцать лет благодаря известной осмотрительности. «Кроме того, — веско добавил он, — в нашем клубе „нет“ означает „нет“«. Он посоветовал нам не стесняться своего непроизвольного вуаеризма, поскольку большинство начинают здесь именно с этого.
И что же представилось нашим изумленным взорам? Просторный зал с огромным надувным матрасом, на котором копошилось несколько дебелых пар, потрясая своими телесами; невостребованный «секс-стул» в виде паука; дородная тетка в халате, сидящая на краю джакузи с сигаретой в зубах; пары с остекленевшим взглядом (просто «Воскрешение секс-зомби» какое-то! — подумалось мне); судя по всему, большинство мужчин, явно дерзнувших сюда явиться, не рассчитали своих силенок.
Но правил бал здесь, безусловно, тот самый пресловутый дымящийся шведский стол (да что же там подают, в конце-то концов, — мини-хотдоги?!), и, увы, на большее рассчитывать не приходилось.
Клуб «Ле Трапез» оказался — уж простите покорно мой французский — «Л'Обдираловкой».
К часу ночи люди начали расходиться. Тетка в халате сообщила нам, что сама родом из округа Нассау, и пригласила нас заглянуть к ним в субботу вечером.
— В субботу, — пообещала она, — здесь будет шведский вечер.
Я не стала уточнять, что именно она имеет в виду, опасаясь услышать ответ.
Обед «Мортимерс»
Пару дней спустя я обедала с подругами в ресторане «Мортимерс». В который раз разговор свернули на секс и мои впечатления от посещения секс-клуба.
— Так тебе не понравилось? — спросила Шарлотта, английская журналистка. — Вот бы мне туда… Неужели это совсем не заводит, когда толпы людей на твоих глазах занимаются сексом?
— Не-а, — ответила я, проглотив очередную порцию кукурузных блинчиков с красной икрой.
— Почему?
— Все равно ничего не видно было, — объяснила я.
— А как мужчины?
— В том-то все и дело — вспомнить страшно, — ответила я. — Половина из них наводила на мысль о сексопатологе. Я теперь, наверное, всю жизнь при визите к психиатру буду представлять себе голого бородатого мужика с остекленевшим взглядом, который изнывает от полуторачасового минета — и все еще не в силах кончить.
Да, объяснила я Шарлотте, мы разделись, но тут же замотались в полотенца. Нет, сексом мы не занимались. Нет, все это меня ничуть не завело, даже когда высокая привлекательная брюнетка лет тридцати пяти вышла на танцпол, вызвав всеобщее оживление. Она быстро, как обезьяна, оголила свою задницу и в считанные минуты исчезла в сплетении рук и ног. Наверное, это должно было выглядеть эротично, но я никак не могла избавиться от ощущения, что присутствую при сцене спаривания бабуинов из серии «Нейшнл джеографик».
Дело в том, что эксгибиционизм и вуаеризм — явления далеко не массового порядка, как, впрочем, и садомазохизм, вопреки бытующему мнению. Таким образом, основная проблема — особенно в клубах — сводится к одному — к публике. Это безработные и бесперспективные актрисы, неудавшиеся оперные певцы, художники и писатели, служащие низшего звена, которым никогда не суждено выбиться в среднее. Иными словами, люди, которые, загони они вас в угол у барной стойки, довели бы вас до белого каления бесконечными рассказами о своих бывших супругах и проблемах с пищеварением. Люди, не вписавшиеся в социум, вышвырнутые на обочину жизни — сексуальной и социальной. И уж тем более не те, с кем вам захотелось бы разделить свои самые интимные фантазии.
Справедливости ради нужно отметить, что не все посетители «Ле Трапез» были бледными малорослыми секс-зомби — перед самым уходом мы с Сэмом столкнулись в раздевалке с броской длинноногой дамой и ее кавалером. Мужчина обладал крупными чертами лица типичного американца и был чрезвычайно разговорчив — он тут же сообщил нам, что родом из Манхэттена и недавно открыл собственное дело. Дама оказалась его коллегой. Пока она переодевалась в желтый деловой костюм, ее приятель улыбнулся и добавил: «Сегодня она воплотила в жизнь свою самую дерзкую мечту». Дама бросила на него испепеляющий взгляд и гордо покинула раздевалку.
Пару дней спустя мне позвонил Сэм, и я тут же принялась на него орать. Тогда он спросил: разве не я все это затеяла? И разве я так ничего и не поняла?
Поняла, ответила я. Поняла, что там, где дело касается секса, ничто не заменит домашний очаг.
Но ты ведь и без меня это знал. Правда, Сэм?
 
3
Жертвы серийного любовника
На днях семеро женщин встретились в Манхэттене за вином, сыром и сигаретами, дабы обсудить предмет, равно интересующий всех — мужчину. И не просто мужчину, а Самую Блестящую Партию Манхэттена, назовем его Томом Пери.
Возраст: сорок три года, рост: метр пятьдесят пять, волосы русые, прямые. Внешность ничем не примечательная, за исключением недавнего пристрастия к черным костюмам от Армани в сочетании с самыми немыслимыми подтяжками. Родом из состоятельной семьи промышленников, вырос на Пятой авеню и в Бедфорде, штат Нью-Йорк. Проживает в современной высотке на Пятой авеню.
За последние пятнадцать лет Пери, чья фамилия практически заменила ему имя, превратился в своего рода ходячую легенду. Самое интересное, что бабником его не назовешь, поскольку он каждый раз искренне мечтает жениться, — скорее, Пери относится к разряду изощренных серийных любовников, умудряясь сменять по двенадцать женщин в год. Но будь то через пару дней или месяцев, рано или поздно происходит неизбежное — все вдруг идет наперекосяк, и он снова произносит свою сакраментальную фразу: «Меня бросили».
Для определенного типа женщин — лет около тридцати, амбициозных и преуспевающих — роман с Пери (или попытка его избежать) является чем-то вроде акта инициации, все равно что первая поездка на лимузине и первое ограбление в одном флаконе…
Даже на фоне самых блистательных ловеласов Нью-Йорка Пери бросается в глаза — хотя бы потому, что у него в запасе намного меньше козырей. Он не наделен ни великосветским лоском лорда Эрика Уотчмейстера, ни тугим кошельком Морта Цуккермана.
Меня не переставал мучить вопрос: чем же он берет?
Каждая из приглашенных дам имела к Пери самое непосредственное отношение — будь то в качестве любовницы или предмета его платонического обожания, — и каждая решительно заявила, что она его бросила. Все с готовностью согласились принять участие в Разговоре о Пери — у меня возникло ощущение, что у каждой из них остались к нему свои счеты. Может, они хотели его вернуть. Может, они хотели его убить.
Дерил Ван Хорн
Мы собрались в гостях у Сары, режиссера и бывшей фотомодели — «пока меня не достал весь этот бардак и я не набрала десять килограммов». На ней был темный костюм в полосочку.
— Когда начинаешь перебирать в памяти всех своих бывших любовников, Пери — единственный, кого не можешь раскусить, — заявила она. — Сидишь и думаешь: и что же это было?
Но не успели мы добраться до пикантных подробностей, как неожиданно для себя сделали престранное открытие. Несмотря на то что большинство приглашенных дам уже лет сто как потеряли Пери из виду, сегодня утром он позвонил четверым из них.
— Сомневаюсь, что у него сработала интуиция, — произнесла Магда, — скорее, это просто совпадение.
Магда дружила с Пери с незапамятных времен, к тому же добрая половина ее подруг принадлежала к числу его бывших любовниц — через него-то она с ними и познакомилась.