Бессребреник среди желтых дьяволов

— На помощь! Спасите!
— Сейчас, сейчас! Мужайся! — и Буль-де-Сон подоспели, как раз вовремя.
Юноша вырвал Янку из рук злодея и ударом ноги [106] — недаром парижанин занимался когда-то французским боксом — отбросил негодяя к решетке балюстрады. Тело Райкара обмякло и осталось лежать на полу галереи.
Пожар тем временем разгорелся вовсю. Сестры милосердия под руководством Солиньяка, который не спал в эту последнюю ночь перед отъездом, помогали Клавдии и вернувшейся из церкви сестре Экзюперьен выносить из помещения раненых. Со всех сторон на помощь бежали японцы, разбуженные колоколом.
Буль-де-Сон нес Янку на руках. Но, дойдя до лестницы, юноша увидел, что путь закрыт. Необходимо было подняться выше и бежать на другой конец галереи к запасной лестнице, что француз и сделал.
— Ребенок! Младенец! Я хочу вернуться в комнату… Он сгорит там!
Юная маньчжурка вырвалась из объятий Буль-де-Сона и устремилась обратно.
Огонь и дым охватил все пространство вокруг. Однако Редон, услышав крики девушки, опередил ее. Он нырнул в круговорот пламени и, вынырнув через некоторое время в горящей одежде и с опаленными волосами, вынес на руках младенца. Тот плакал и смеялся одновременно, не понимая, что происходит и какой опасности он избежал, невольно приняв участие в этой жестокой игре.
Через мгновение репортер присоединился к Янке и Буль-де-Сону, и все вместе они благополучно спустились вниз по запасной лестнице. Там еще не было огня. Их встретил Солиньяк и, прорубив в стене отверстие, выпустил наружу. Янка со своим подопечным осталась под открытым небом, а мужчины вернулись в дом, чтобы продолжить спасение раненых.
Битва с огнем продолжалась почти час. За это время полку отважных спасателей прибыло, и ни один из больных не погиб. Когда граф с репортером вынесли последних, здание рухнуло, и вверх взвился сноп искр. Потоки воды обильно залили обломки.
Сестра Экзюперьен была безутешна — ее детище оказалось уничтожено, кроме того, оценив потери в сто тысяч франков, она сокрушалась о том, как ей возместить ущерб.
— Послушайте, — утешал ее Бессребреник, — пойдите завтра к банкиру Син-Кинга и представьте ему эту маленькую бумажку.
— У вас был один госпиталь, а теперь вы построите два, — добавил Редон, вырывая листок из своей чековой книжки.
Командующий прибыл на место происшествия одним из первых и, возглавив отряд своих солдат, сделал немало, чтобы спасти раненых. Встретив Редона, выносившего кровати и больных, японец поприветствовал его:
— Привет смертнику! — улыбнулся он.
— Вы забыли еще второго, — дружелюбно ответил репортер, указывая на юношу, который весь в саже и поту вынырнул из горящего дома.
— Вы — храбрые ребята, — пробормотал офицер. — Господин Солиньяк, не знаю уж какое там преступление совершили ваши друзья, но, если бы я был их судьей, они давно бы были на свободе.
И вдруг, резко изменив тон, командир сказал:
— Послушайте, да не ездите вы в Сеул! Я не буду вмешиваться в это дело вообще. Я ведь не надсмотрщик какой-нибудь!
— Не волнуйтесь, мы выполним ваше предписание и непременно отправимся в Сеул. В наших планах ничего не изменилось. Через несколько часов наступит утро, я уже подготовил экипажи. Мы едем все вместе.
В целом ничего страшного не произошло. В огне никто не погиб, за исключением самого виновника поджога. Речь шла только о деньгах, и Редон с Солиньяком внесли свою лепту в дело восстановления госпиталя.
На рассвете японский гарнизон во главе с командующим, без устали говорившим слова благодарности, торжественно провожал друзей. Солдаты восхищались отвагой и мужеством иностранцев. Путники заняли места в повозках, и лошади-тяжеловозы потащили их к Ялу, откуда со станции Фуи-Тью по железной дороге они доберутся до Сеула.
— У нас осталось несколько незавершенных дел, — говорил Солиньяк Редону, — ваш смертный приговор, моя месть Борскому, и кто знает, может быть, мы поможем чем-нибудь нашему знакомому революционеру Вуонг-Тай-Ланю, который, похоже, затеял серьезную игру…
— Бедный борец! — отозвался репортер.
 
ГЛАВА 6
Несмотря на то, что Корея на протяжении веков была китайской провинцией, нравы и обычаи местного населения сильно отличались от китайских. Страну населяли две расы — одна монголоидная и другая — странно напоминавшая европейский тип кавказцев и представлявшая собой квазиаристократов [107]. Малоизученный язык корейцев не походил ни на китайский, ни на японский, ни на какие-либо другие языки пограничных государств. Своим главным принципом Корея провозгласила изолированность и придерживалась его долгие годы, но свободу забрали силой у независимого народа.
«Королевство-отшельник», а именно так называли свою страну корейцы, уступило место Корее-империи, стране-вассалу, тогда как «отшельник» был свободным.
Одинокая страна, где бедность считалась достоинством, а торговля и партнерские отношения с зарубежьем строго запрещались, сопротивлялась с оружием в руках любому, даже дружескому, вторжению. Благодаря местоположению — Корея являлась морской державой — и рельефу местности ей это удавалось.
Над всей территорией горной страны возвышалась снежная вершина Пектон-Сан, долгое время служившая препятствием для маньчжурских и китайских варваров. Именно отсюда в двенадцатом веке монголо-татарские кочевники начали свое наступление на Западную Азию и Восточную Европу.
Страна хвойных лесов, буковых и березовых рощ постепенно превращалась в сельскохозяйственную. Обнаружились, правда, богатые месторождения угля, которые при разработках могли бы принести огромные барыши.
Но прежде всего это была местность, где процветали лень, грязь и различный сброд. А сделали ее такой короли и знать, которые закабалили не только рабов, но и свой трудовой народ, лишив таким образом развития местную промышленность. Жестокая тирания создавала впечатление ложного спокойствия, царившего на всей территории Кореи, которая благодаря своему мягкому климату получила название страны «Спокойной Зари».
Потребовалась война русских против японцев, чтобы Корея проснулась для борьбы за свою независимость. Цивилизация, с ее научными трудами, развитой сетью железных дорог и мостов, начинала овладевать страной, избавлявшейся от летаргического сна. Жизнь закипела.
Сеул стал столицей. Причем он совершенно не был похож на крупные европейские города. Построенный на дне огромнейшей воронки, по краям которой возвышалась бесконечная цепь горных вершин, Сеул походил на корзину с грибами или черепахами — так соломенные крыши одноэтажных домиков напоминали шляпки и панцири.
С востока на запад и с севера на юг шли широкие улицы с каменными мостовыми, как у римлян. Повсюду виднелись пагоды, а на перекрестках возвышались трехметровые колокола, звонившие в дни больших праздников или возвещавшие об опасности.
Европейцы построили в городе удобные и красивые дома, самым выдающимся из которых было здание дипломатической миссии Франции. Постепенно постройки европейского типа, банки и агентства вытеснили странные сооружения в восточном стиле. Когда Солиньяк с Редоном входили в просторный зал «Империал Банк», расположенный в крупной гостинице напротив статуи каменной черепахи, можно было подумать, что друзья находились где-нибудь на Уолл-стрит в Нью-Ойл-Сити или на Канон-стрит в Лондоне.
Высокий лакей-кореец, одетый в белый костюм, вышел навстречу двум иностранцам и провел их в просторный, богато обставленный зал, предназначенный для аудиенций с администрацией.
Дверь открылась, и директор банка с протянутыми для приветствий руками направился к Солиньяку. Граф пожал руки, но посмотрел на вышедшего англичанина с некоторым недоумением.
— Как! Вы меня не узнаете?
— Ваши черты лица мне как будто бы знакомы, но я не уверен…