Французы на северном полюсе

Как утверждали некоторые полярные путешественники, например, такие, как лейтенант Тизон с «Поляриса», тюлени действительно способны чувствовать музыку. Вот что писал этот исследователь в своих воспоминаниях: «Я утверждаю, что тюлени любят музыку и могут довольно долго оставаться неподвижными, слушая голос или звук, которые им понравились».
Не прошло и пяти минут, как чуткое ухо эскимоса уловило еле слышный всплеск. Резким жестом он сделал капитану знак оставаться на месте. Туземец держал крюк наготове в правой руке, застыв в позе гладиатора, готовящегося к атаке, в то же время продолжая петь, все убыстряя темп. Внезапно певец замолчал, как раз в ту минуту, когда вместо плеска раздалось громкое сопение. Резко выбросив вперед руку, Ужиук на три четверти погрузил крюк в прорубь.
– Ко мне!.. На подмогу!..– крикнул он в следующее мгновенье.
Капитан и матрос схватились за крюк, на котором бился тюлень, тщетно стараясь освободиться.
С четверть часа продолжалась борьба, после чего огромный щетинистый тюлень был вытащен из норы.
Жалобно мыча, он еще сопротивлялся, но слабо – крюк глубоко засел в его горле.
Зверя на веревке потащили к палатке.
Больше всех радовались доктор и Ужиук. Один врач, другой дикарь – оба знали, что поимка тюленя очень важна для больных скорбутом.
У эскимоса был здоровый желудок и доброе сердце. Обычно он сразу принимался сосать теплую кровь подранков, но на сей раз великодушно отказался от такого удовольствия и как мог, частично словами, частично знаками, объяснил Фрицу и Нику, что им надо напиться животворящей крови.
На том же настаивал и доктор.
Фриц попробовал и жалобно простонал:
– Не могу пить кровь. Не могу!..
– Пей!
– Не могу!.. Лучше смерть!.. Попробуй, Ник, ты…
У фламандца не было предрассудков.
– Мне все равно,– сказал он,– выпью, пожалуй. Только бы выздороветь!
И он принялся пить живительную горячую влагу.
– Дорого бы я дал, чтобы последовать его примеру! – простонал Фриц и потерял сознание.
Слабость и отчаяние всегда крепкого, бодрого эльзасца вызвали у всех недобрые предчувствия.
Трудно поверить, но к вечеру Нику стало легче, чего нельзя было сказать о Фрице.
Заболели скорбутом еще двое: Констан Гиньяр и лейтенант Вассер. Оба долго не поддавались болезни, но в результате неимоверного напряжения сил в последние дни в конце концов свалились.
Теперь в экспедиции было трое больных и один умирающий. Все понимали, что Фриц обречен…
Сделали продолжительную остановку, чтобы дать людям отдохнуть. Положение становилось критическим.
Никто точно не знал, освобождается ли когда-нибудь полярное море ото льда, хотя были основания думать, что это случается и даже зимой.
Скорее всего возле полюса лед не везде сплошной. Но в настоящий момент впереди не было видно никакого водного пространства. Так что приходилось идти на риск: исследовать, сколько льда, а сколько свободного пространства на оставшихся до полюса пятидесяти милях. В среднем это не больше десяти дней пути, туда и обратно.
Но идти придется по сплошному нагромождению льдин. Не безумие ли это?
Некогда капитан Маркхам при таких же обстоятельствах потратил целый месяц на путь в семьдесят миль а когда вернулся, все члены экипажа умирали от истощения и скорбута. Даже самые крепкие.
А ведь у него были на «Алерте» и съестные припасы, и медикаменты, в общем, полный комфорт. Де Амбрие же вообще не имел пристанища. Провизии оставалось на шесть недель. Брезент для палаток и несколько лодок – вот все, чем он располагал. Матросы были в полном изнеможении, а некоторые – тяжело больны.
Что оставалось делать?
Ждать? Надеяться на оттепель?
Но громады льда здесь не те, что подтаивают от лучей северного светила.
Стало быть, ждать нечего.
Не лучше ли взять с собой самых сильных матросов, немного провианта и попытаться преодолеть это препятствие?
Но льдина перемещается, хоть и медленно. Что будет, если по возвращении они не найдут своих?
Де Амбрие не знал, что предпринять, и решил подождать еще сутки.
Близилась катастрофа, и это приводило в отчаяние матросов, прежде не думавших о смерти.
 
ГЛАВА 9
Агония и смерть.– Похороны.– Вынужденное решение. – Надо разлучиться.– Последняя экспедиция.– Выбор участников.– В путь!
Несчастный Фриц умирал. Красные пятна на коже расплылись и приобрели фиолетовый оттенок. Спина вся пошла твердыми, как камень, буграми. Многие части тела словно закоченели и потеряли чувствительность. Измученный нестерпимыми болями, эльзасец громко стонал.
Он потерял все зубы, изо рта текла слюна. Не помогли ни опыт, ни самоотверженность доктора Желена.
Умирал машинист в полном сознании, только не мог говорить – распухший язык не повиновался.
Убитые горем, с заплаканными глазами, возле кровати больного собрались верные друзья. Не хотелось верить, что смерть уже коснулась его своим холодным дыханием. Неужели Фриц Герман, такой сильный и такой добрый, уйдет от них навсегда? Неужели это конец? Матросам стало страшно.
Одно дело умереть в борьбе со стихией, совсем другое – заживо сгнить.
Но Фриц был спокоен – он честно прожил жизнь и выполнил свой долг.
Умирающий силился что-то сказать, глядя на капитана, но можно было разобрать лишь отдельные слова: Франция, Эльзас и еще Васелонн – название деревни, где жили старые родители. Вдруг речь его стала более внятной, видимо от коньяка, который доктор влил ему в рот.
– Капитан,– произнес Фриц – прощайте… и вы, друзья… Я сделал все, что мог…
– Да, друг мой,– дрогнувшим голосом сказал де Амбрие,– ты выполнил свой долг до конца. Большое тебе спасибо!
– И вам спасибо на добром слове… Простите, друзья, если кого-нибудь из вас я невольно обидел. Не поминайте лихом… Я умираю, верный своему флагу… Покажите его мне, капитан, в последний раз, а ты, парижанин, спой «Песню об Эльзасе».
Совершенно обессиленный, Фриц уронил голову на подушку, но при виде французского штандарта, который в эту минуту водрузили в дверях, ценой невероятных усилий одной рукой взял за руку капитана, другой – Плюмована, едва сдерживающего слезы. Матросов била дрожь. В отворенную дверь врывались слабые солнечные лучи.
– Пой, друг! – снова попросил умирающий.– Пой об Эльзасе!..
С трудом овладев собой, Артур запел глухим прерывающимся голосом:
Скажи, где Родина твоя?
Германия иль Франция?
Фриц слушал, не сводя глаз с трехцветного флага. Зазвучал последний куплет:
…Воскликну, гнева не тая:
Вот, немцы, Родина моя!
Пускай в тисках вы сжали нас
Но верен Франции Эльзас.
Тут Герман привстал, воскликнул «есть!» и мертвый упал на постель.
– Конец! – произнес капитан, даже не пытаясь скрыть слез.
– Бедный Фриц! – воскликнул парижанин и зарыдал.
Моряки сняли шапки, а де Абрие отделил флаг от древка и обернул им, словно саваном, покойника… Времени было мало, еще меньше припасов. Но де Амбрие решил дождаться следующего дня и уже тогда принять окончательное решение.
Его долг – быть на похоронах матроса, бросить на его могилу горсть земли.
После того, как доктор удостоверил факт смерти, покойного обрядили в матросскую форму с военной медалью на груди, зажгли все лампы. Шесть часов длилось прощание. Затем умершего завернули в парусину. В нескольких сотнях метров от палатки, среди огромных ледяных глыб, вырыли могилу.
Покойника положили на маленькие санки, те самые, на которых тащили плоскодонку, прикрыли национальным флагом и повезли. За санями в глубоком молчании шли матросы с де Амбрие во главе.
Капитан прочел погребальную молитву, тело опустили в могилу, засыпали мелкими льдинками, а сверху с огромным трудом поставили плиту, чтобы защитить от волков.