Ледяной ад
– Охотно!
– Тогда прикажите предоставить мне свободный доступ в дом, где совершено преступление.
– Это можно!
– Благодарю! Я не останусь в долгу!
– Советую вам не горячиться, чтобы не попасть в оплошность и не повредить делу.
– Еще раз благодарю вас!
– Через два часа, после завтрака, мы будем допрашивать обвиняемого. Вы придете?
– Да, до свидания!
Теперь в зале остались только трое судей, писарь, жандармский унтер-офицер и Леон Фортен.
Следователь приказал жандарму удалиться в коридор и не впускать никого, потом учтиво предложил подсудимому сесть и приступил к одному из тех ужасных допросов, какие приводят в замешательство даже невинных числом, неожиданностью и странною постановкой вопросов. Сначала следуют имена, прозвания и занятия.
Фортен, Леон-Жан, 26 лет, доктор наук, препаратор парижского факультета, получает содержания 150 франков в месяц, живет у родителей в Мезон-Лафите, ездит по делам три, четыре, иногда пять раз в Париж, имеет абонементный билет 3-го класса Западной железной дороги.
Пока писарь заносил эти сведения на бумагу, следователь впился глазами в Фортена и спросил его:
– Знаете вы господина Грандье?
При этом вопросе, по-видимому, ничего общего не имевшем с преступлением на улице Св. Николая, Фортен явно покраснел и в замешательстве отвечал:
– Да, я знаю господина Грандье… но очень мало… я с ним говорил лишь однажды… при затруднительных… или, скорее, смешных для себя обстоятельствах!
– Сообщите, пожалуйста, эти обстоятельства.
– Охотно, так как это единственное свидание не оставило во мне ни стыда, ни упрека! Я – изобретатель и очень бедный. Нуждаясь в большой сумме с целью внедрить открытие, долженствующее произвести экономический переворот во всем мире, я ходил на прошлой неделе просить эту, сумму у господина Грандье.
– А как она высока? – спросил небрежно следователь.
– Пятьдесят тысяч франков!
Услышав такой ответ, судейский чиновник слегка повел глазами и закусил губы, как человек, начинающий убеждаться в справедливости своего предположения.
– Итак, вы хотели занять пятьдесят тысяч франков у Грандье?
– Да, хотя эта попытка оказалась величайшею из глупостей, когда-либо сделанных мною!
Тогда следователь перешел к другому.
– Где вы были вчера в полдень?
– В лесу!
– Когда завтракаете?
– В двенадцать часов, так что я должен был бы находиться в это время дома; но я вернулся, против обыкновения, только к часу!
– Зачем же вы изменили своей привычке?
– Я шел своей обычной дорогой, как вдруг увидел вспененную лошадь без всадника. Напрасно пытался я ее остановить… Я был отброшен и сбит с ног.
– Сколько было времени тогда?
– Четверть первого!
– Когда же вы могли вернуться к родителям?
– Для этого потребовалось бы около десяти минут!
– Почему же вы вернулись через час?
Вторично Леон Фортен покраснел и обнаружил волнение.
– Отвечайте мне с полною откровенностью,– прибавил следователь,– скажите всю правду!
– Уверяю вас, что я занимался очень невинным делом, совершенно чуждым печальному предмету, о котором мы говорим.
– Я забочусь о ваших же интересах!
Фортен, сделав над собою усилие, начал:
– Хорошо! В тот момент, когда встретилась лошадь, у меня в руке был букет из фиалок и первоцвета… Одной свободной рукой я не мог удержать лошадь, и мой букет очутился у нее под копытом. Из-за этого я должен был набрать свежих цветов!
В ответ на это следователь иронически улыбнулся, слегка пожав плечами.
– Можете вы сказать, кому предназначались эти цветы?
– Нет,– возразил с твердостью Леон,– не могу и не хочу!
– Подумайте, к каким важным последствиям может повести ваше умалчивание при изложении этой малоправдоподобной истории!
– Это мой секрет, и вы его не узнаете!
– Как угодно… Встретили ли вы кого-нибудь по дороге?
– Никого, сколько мне известно… или я не обратил внимания ни на кого. Может быть, я даже прошел мимо нескольких человек, не заметив их!
– Однако вас видели!
– Возможно: я не прятался. Впрочем, видевшие меня могут подтвердить справедливость моих слов!
– Да, без сомнения, но не всех!
При этом следователь наклонился к писарю, после чего тот положил перо и быстро вышел, а через несколько минут вернулся в сопровождении Шелковой Нити и Бабочки, двух помощников Жерве, все еще одетых – один рабочим, другой служащим Западной Компании.
– Узнаете вы этого господина? – обратился без всяких обиняков следователь к Бабочке.
– Да, я встретил его вчера в лесу, когда мы увидели лошадь своего начальника, бедняжки Жерве. Мой товарищ, Шелковая Нить, овладел лошадью и поехал на ней в Мезон-Лафит, я же возвращался пешком, когда заметил господина, находящегося теперь перед вами. Он привлек мое внимание потому, что шел быстро и казался взволнованным, но особенно меня поразила его запачканная пылью одежда и помятая шляпа. Удивленный исчезновением своего начальника, я искал причины этого исчезновения и, увидя незнакомца, так мало походившего на гуляющего, принялся за ним следить.
Он достиг Мезон-Лафита, и я видел, как он шел вдоль решетки богатой виллы и наконец остановился и положил за столбом букет, который держал в руке. После этого он удалился от виллы, причем я следовал за ним на расстоянии почти двухсот метров; однако, мне удалось заметить очень элегантную даму, одетую в голубое, под белым зонтиком, которая торопливо взяла букет.
– Вам известно название этой виллы?
– Оно обозначено золотыми буквами на белой мраморной доске, находящейся над главным входом. Это – вилла Кармен!
– Ну-с, господин Фортен, что выскажете на это? – спросил с иронией следователь.
– Скажу, что это показания шпиона, которому нечего здесь делать! – ответил раздраженный молодой человек.
При слове «шпион», неосторожно сорвавшемся с языка Леона, полицейский агент побледнел и бросил на него гневный взгляд.
По знаку следователя он продолжал:
– Тогда я проследил за этим господином до его дома и узнал, кто он такой. Потом мы занялись Жерве, которого нашли вечером того же дня в Сен-Жерменском госпитале в отчаянном положении. Он не узнал нас и не мог дать никаких показаний относительно нападения, жертвою которого стал.
– Вы продолжаете думать, что здесь было преступление, а не случайность?
– Преступление – утверждаю это! Кроме того заявляю, что этот господин, занятый в лесу собиранием маргариток и находившийся так близко от места преступления, причастен к нему.
Тут Леон Фортен потерял свое обычное хладнокровие и порывисто вскричал:
– Что же случилось, и чего вы хотите от меня? Как! Вы арестовали меня без всякого основания, как убийцу, и вот явился этот человек и под предлогом, что я собирал цветы в лесу, обвиняет меня в другом убийстве! И ваша совесть, господа беспристрастные, справедливые люди, не возмущается?! Вы допускаете, что человек, ознаменовавший свое прошлое славной работой и неподкупной честностью, может сделаться преступником в один день! Это чудовищно!.. Я протестую против оскорбления, нанесенного моей чести!
В ответ на это следователь молча вынул из кармана небольшой пакет, завернутый в газетную бумагу, потом развернул бумагу и открыл маленькую записную книжку, снабженную карандашом и каучуковой тесьмой.
– Узнаете вы эту книжку? – сказал он ледяным тоном, показывая ее Фортену.
– Да, потому что она принадлежит мне! – отвечал последний без малейшего колебания.– Я потерял ее вчера, вероятно, в лесу, когда был сбит с ног лошадью.
– Так! А можете вы объяснить происхождение кровавых пятен на переплете и некоторых листках?
– Очень легко: я изучаю на морских свинках новое анестезирующее средство и, когда произвожу вивисекцию над этими маленькими животными, то Заношу наблюдения в эту книжку. Я работаю быстро, рук не мою в это время и не могу таким образом избежать пятен на книжке. Вот вам истинная правда!