Под Южным крестом

– Я ничего не могу тебе сказать, – отвечал Фрикэ, – ведь я невежда в морском деле; впрочем, у янки может быть какое-нибудь намерение.
– Конечно, но его намерение что-то не чисто.
– Пойдем-ка лучше спать, Пьер. Ты ведь знаешь, что лучший советник
– сон.
Но старый моряк не разделял этого мнения.
На рассвете он проснулся и с удивлением заметил, что ни стука машины, ни толчков винта не слышно. Он бросился на верхнюю палубу.
Самое сильное ругательство невольно вырвалось у него, когда он увидел, что «Лао-Дзы», рискуя потерять мачты, поднял все паруса. Любой клочок парусины, не исключая бом-брамселей, был поставлен назло сердитому муссону, который гнал пароход со скоростью десять узлов.
– Допустим, это прекрасно, – ворчал Пьер, – форсировать вовсю, но почему эта каналья не сворачивает к западу?
Чтобы получить ответ на этот вопрос, бравый моряк полез на мостик к компасу. Он почти взобрался туда, как вдруг был остановлен грубым голосом рулевого:
– Пассажиры сюда не входят!
– Но я хотел бы взглянуть на компас, – отвечал Пьер де Галь.
– Я вам повторяю, что пассажирам вход сюда запрещен! – крикнул еще грубее американец.
Взбешенный Пьер вернулся на палубу и, встретив помощника капитана, пожаловался на грубость рулевого.
– Курс парохода – не ваша забота, – ответил Пьеру помощник и скрылся в рубке.
Старый матрос ничего не ответил и спустился в каюту. Когда Фрикэ проснулся, то увидел, что Пьер чистит свой револьвер.
– Что с тобой, старина? – спросил молодой человек.
– Готовлюсь всадить две унции свинца в голову этой обезьяны, которая командует нашей шаландой.
– Что ты хочешь этим сказать? Неужели твои подозрения справедливы?
– Или я непозволительно ошибаюсь, и мне нужно матросскую фуфайку заменить бабьим чепчиком, или эта каналья ведет нас в Тихий океан.
– Будь мы одни, я мало беспокоился бы о нашей жизни, – озабоченно произнес Фрикэ, – но мы обязаны исполнить поручение друзей, которые рискнули всем своим капиталом.
– Во всяком случае, этот долговязый американец нам дорого заплатит! – угрожающе закричал Пьер, потрясая револьвером.
Настало время завтрака, и наши друзья, хотя и сильно смущенные непонятным поведением капитана, подкрепили свои силы несколькими китайскими блюдами.
Тут произошло что-то загадочное.
Они впали в глубокий тяжелый сон. Сколько он продолжался, друзья не знали.
Когда они проснулись, полная темнота царила вокруг. Головы были точно налиты свинцом, а руки и ноги связаны.
– Черт возьми, – прошептал Фрикэ, – я на четырех якорях!
– Тысячу смертей! – воскликнул громовым голосом Пьер. – Мы брошены в трюм!
 
ГЛАВА II
Строгий арест. – Моряк, который не согласен иметь кормилицу. – Замыслы бандита. – Страшные угрозы. – Почему бандит не выбросил обоих пассажиров за борт. – Два океанских пути из Макао в Сидней. – На всех парах. – Рискованный маневр. – Неминуемая авария. – Прощайте, хорошие дни. – На коралловой отмели. – Агония погибшего судна. – Капитан, который оставляет свой корабль первым. – Что произошло в глубине трюма «Лао-Дзы». – Побег эмигрантов.
Фрикэ был прав, а Пьер ошибался.
Они лежали связанными по рукам и ногам не в трюме, а около своей каюты. Сильное наркотическое средство сделало свое дело: оно ослабило мускулы моряков, иначе вряд ли веревки удержали бы их.
С хладнокровием человека, бывшего и не в таких переделках, Фрикэ попробовал разорвать веревки и, убедившись в их крепости, прервал молчание.
– Пьер, все это произошло по моей вине, я должен был учесть твои подозрения.
– Разве можно было что-нибудь сделать?
– Конечно.
– Как?
– Очень просто. Я схватил бы за шиворот капитана, ты – второго бандита, его помощника. Мы спрятали бы их в надежном месте, и поверь мне, что тот сброд, который составляет экипаж парохода, не выразил бы ни малейшего протеста, если бы мы приняли на себя командование «Лао-Дзы».
– Да, мой друг, нам нужно было поступить так, хотя эти проклятые янки даже во сне держатся за рукоятку револьвера. Но хуже всего то, что мы отвечаем за бедных работников. О, если бы речь шла только о нас…
– Да, это главное несчастье, – грустно подтвердил Фрикэ.
– Но что нужно этому бандиту? – яростно воскликнул Пьер. – Почему этот мерзкий пингвин связал нас и бросил сюда? Неужели из-за того, что я вчера интересовался компасом? О, если бы я мог предположить это, то набрал бы полный рот морской воды и держал ее до самой Суматры.
– Успокойся, мой друг, – сказал Фрикэ, – ты ни в чем не виноват. Я догадываюсь, к чему ведется игра нашего бандита. Американец, очевидно, и не собирался доставлять нас по назначению. С того самого дня, как начался прием работников на палубу парохода, он уже задумал отнять у нас и перепродать бедных кули. Немного позже, немного раньше, – его жестокость должна была проявиться. Ты, может быть, только ускорил, но не вызвал ее. И вот что приходит мне в голову. Не связан ли со всем происходящим шоколадный дворянин Бартоломео ди Монте? Ты припоминаешь его последнюю угрозу?
– Как же, очень хорошо помню эту обезьяну с безобразной улыбкой, когда он что-то кричал нам вслед. Если мне придется снова побывать в Макао, то вряд ли он будет когда-нибудь улыбаться.
– Кроме того, – прибавил, ворочаясь, Фрикэ, – положение наше не самое удобное: у меня болят все кости.
– Бедный мальчик, – с состраданием взглянул на товарища Пьер, – сразу видно, что ты первый раз в такой передряге. В молодости мне часто приходилось иметь дело с пеньковыми шнурочками. Терпи и утешайся тем, что бандиты нас не разлучили.
В это время брезент, закрывавший трап, открылся, и в каюту проник свет. Через минуту по трапу спустился молодой китаец с огромной дымящейся чашкой рисовой похлебки, в которой плавали ломтики сомнительного мяса.
– Ба! – вскричал Фрикэ. – Нам падает манна с неба.
– Молчать! – вдруг раздался грубый голос в каюте.
Это был часовой, который пришел вслед за китайским мальчиком.
Поваренок, дрожа, поставил миску, набрал полную ложку похлебки и поднес ее к лохматой физиономии Пьера.
– Проклятие, – вскричал тот, – долговязый бандит хочет дать мне кормилицу! Мне, Пьеру де Галю, старому боцману фрегата «Молния» и патентованному первому рулевому! Никогда!
Китаец, видя такой энергичный отказ, поднес ложку ко рту Фрикэ. Тот, превозмогая отвращение, сделал несколько глотков.
Увидя это, бретонец смирился и позволил себя накормить.
– Так и быть, – покорно шептал бедняга, протягивая губы вперед, когда мальчишка подносил к нему ложку с похлебкой.
Когда окончился скудный завтрак и китаец унес свою миску, Пьер де Галь подозвал часового и обратился к нему с речью на каком-то фантастическом языке, который должен был считаться английским.
– Хотя вы и порядочный мошенник, – начал он, – но все-таки матрос, значит, должны знать, что моряку после еды нужна порция табака за щеку.
Американец выслушал и безмолвно отошел в угол.
– Животное! – выругался Пьер де Галь. – Хорошо, мне не придется завязывать узелок на память для того, чтобы рано или поздно заставить тебя плясать под свою дудку.
Пятнадцать смертельно томительных дней протекло, не принеся ни малейшего облегчения в судьбе заключенных. Единственным утешением для Пьера был сюрприз, сделанный маленьким китайцем: он незаметно сунул моряку пакет с табаком.
– Бедный юнга, – говорил Пьер, – невесело твое житье на этом проклятом пароходе, судя по синякам, которые украшают твою рожицу. И несмотря на это, ты все-таки остался добрым малым.
Моряк схватил зубами драгоценный пакет и после нескольких минут самых нечеловеческих усилий раскрыл его и заложил за щеку гигантскую дозу табаку.
– О прелесть! – шептал он, захлебываясь от восторга. – Ведь это бархат! Бедный Франсуа, как жаль, что ты не понимаешь в нем вкуса!
– Да, старина, я не нахожу в этом удовольствия, но я отдал бы день жизни за несколько глотков чистого воздуха. Без этого моя голова расколется на части.