Среди факиров

— Друзья мои, — тихо сказала молодая женщина, — я хочу взять вас с собой… Поедемте отдать ему последний долг!
Оба не находили слов, чтоб ответить ей. Они молча и с почтением поклонились. Потом все четверо сошли с яхты, над которой, в знак траура, подняли свернутый флаг.
Экипаж консула ожидал их на набережной. Он быстро доставил их к тюрьме, куда они вошли, дрожа от гнева и отчаяния.
В это время около постели капитана Пеннилеса собрался целый совет докторов. После тщательного осмотра они единогласно пришли к заключению, что арестант умер и оставалось только его похоронить. После этого, по приказанию начальства, все постарались привести в порядок ужасное помещение, где лежал умерший. Кровать покрыли американским флагом, из-под которого была видна благородная и гордая темноволосая голова умершего капитана. Свечи во множестве горели около этой кровати. У изголовья молились два духовных лица: тюремный священник и его помощник. Когда несчастная женщина вошла, слезы потоком полились из ее глаз. Она тяжело опустилась на колени, схватила помертвелую руку мужа и покрыла поцелуями его похолодевший лоб. Потом прошептала разбитым голосом: «Джордж, мой дорогой Джордж! Вот как нам пришлось свидеться!»
Оба моряка, растроганные, опустились около нее на колени, ища в своей непокорной памяти отрывки каких-нибудь молитв, которым они учились в детстве…
Оба священника с большим тактом и скромностью удалились. Молодая женщина и ее верные слуги остались здесь одни. Миссис Клавдия подошла к телу мужа и наклонилась над ним, внимательно в него вглядываясь, как будто искала искры жизни под этой неподвижной и холодной маской. Факир сказал ей: «Вы должны надеяться несмотря ни на что». Ей обещали чудо! Но было ли возможно это чудо, если самые знающие доктора объявили, что граф де Солиньяк умер?
В городе за холодными стенами тюрьмы царило невообразимое волнение. Перепуганные заложники устраивали у себя баррикады. Туземцы, обитавшие в черном городе, волновались, подстрекаемые таинственными агентами, которые переходили от группы к группе. Пехотный и кавалерийский патруль беспрестанно сновали по улицам, запруженным волнующейся толпой. Боялись бунта, и власти собирались, если б это случилось, прибегнуть к строгим мерам. Положение показалось столь опасным военному коменданту, что он счел за нужное поспешить с похоронами и не откладывать их далее полуночи. Вместо того чтоб воспротивиться такому решению, молодая женщина приняла его, как избавление. Да, лучше было поскорей все кончить и не ждать, чтобы эта горестная церемония была превращена в сражение или просто в свалку.
Принесли гроб. Марий и Джонни, которые хотели отдать своему капитану последний печальный долг, уложили его в гроб, упорно отказываясь от помощи англичан. Около них стояли директор тюрьмы, судья и адвокат, как официальные свидетели мрачного обряда. Миссис Клавдия, более бледная, чем ее муж, стала на колени, поцеловала его в лоб, потом полумертвая опустилась на стул. Оба моряка с затуманенными от слез глазами привинчивали крышку. Во дворе их ожидали запряженные экипажи. Гроб вынесли из лазарета и положили в бричку, покрыв его черным покрывалом, чтоб совершенно закрыть от посторонних взоров. Миссис Клавдия села в другой экипаж с матросами, а священники поместились в третьем. Ворота открыли настежь. Экипажи выехали галопом, и их тотчас окружил эскадрон красных улан, которые ожидали их, выстроившись на улице. Печальный кортеж тронулся в путь, выехал из города и после порядочного объезда, предпринятого с целью отвадить любопытных, направился к кладбищу. Оно находилось далеко от шумного города; там царило полное уединение и тишина. Могила, вырытая индусскими могильщиками, которые всегда исполняют эту обязанность, была уже готова. Гроб опустили туда с бесконечными предосторожностями, при свете одной простой лампы; священники прочли несколько молитв — и все было кончено. Но искусственная бодрость, которая до сих пор поддерживала молодую женщину, теперь оставила ее. Все эти ужасные события оказались более сильными, чем ее воля, и безумная надежда, за которую она старалась уцепиться, поколебалась. Она глухо вскрикнула и, как пораженная громом, упала на руки Мария. Один из могильщиков предложил свое гостеприимство, и несчастную женщину перенесли в хижину, где обитало семейство этого индуса. Но эту энергичную американку, жизнь которой прошла среди борьбы и приключений, нельзя было сравнить с обыкновенными слабыми женщинами, беспрестанно падающими в обморок. Легкое сбрызгивание водой привело ее в себя, и, призвав на помощь все свое мужество, она быстро встала. Оба священника, которые последовали за ней, предложили ей свои услуги, чтоб отвезти ее, куда она захочет. Она поблагодарила и ответила, что со своими моряками она ничего не боится и что она хочет пробыть еще некоторое время в этом печальном месте, где оставалось все, что было ей дорого.
Они удалились, почтительно поклонившись, и возвратились к экипажам, которые ожидали их у решетки.
Возмущение, начинавшее волновать Калькутту, вдруг утихло. Войска вернулись в свои казармы. Толпа, до сих пор враждебно настроенная, по-видимому, забыла свой гнев. После сильного волнения власти начали свободно дышать, тем более, что заложникам не было причинено никакого вреда. Вдруг в десять часов утра всю высшую администрацию взволновало необыкновенное известие. Один человек из туземной полиции прибежал известить своего начальника, что тело капитана Пеннилеса похищено. Его сочли за человека, страдающего галлюцинациями, или за плута, желавшего получить награду. Но он продолжал стоять на своем до тех пор, пока не решились расследовать, в чем дело. Но когда захотели разрыть могилу, оказалось, что индусские могильщики исчезли. Пришлось нанять других, которые немедленно выполнили эту печальную работу. Полисмен сказал чистую правду: гроб был пуст. Все побежали на яхту, которую следовало задержать. Но тут оказалось, что они еще раз жестоко ошиблись. Хорошенький кораблик, которого больше никто не караулил, отплыл еще до восхода солнца. После этого прошло более шести часов; значит, его уже нельзя было настигнуть.
 
ЧАСТЬ 2
БЕГЛЕЦЫ
 
ГЛАВА I
Письмо и флакон. — Факир опять появляется. — Похищение. — Безумное бегство. — В таинственном помещении. — У тела мужа. — Решительный шаг. — Первые признаки жизни. — Он жив. — Безграничная радость. — Новые угрозы — новые опасности.
Когда миссис Клавдия очнулась от обморока в мрачной хижине могильщика, она сразу же овладела собой, и к ней вернулось ясное сознание. Она немедленно припомнила ужасную драму во всех ее мельчайших подробностях. За несколько часов до прибытия американского консула, который известил ее о внезапной смерти мужа, она нашла в своей спальне на яхте маленький пакетик, таинственным образом очутившийся на стуле, пока она спала. Там был, во-первых, маленький серебряный флакончик с вделанными в него драгоценными камнями, с богатой резьбой индусской работы: это было в полном смысле слова произведение искусства. К герметически закрывавшей его металлической пробке была привязана маленькая полоска пергамента с надписью: «Не открывать раньше прочтения письма». Упомянутое письмо, тоже написанное на пергаменте, служило нижней оберткой флакону, к которому оно было прикреплено большой восковой печатью. Она сняла печать, изображавшую три открытые руки, расположенные треугольником около цветка лотоса, и поспешно прочла письмо.
Письмо, довольно длинное и написанное красиво и старательно, сообщало ей о происходивших в тюрьме событиях и главным образом о том, что касалось ее мужа. Кроме того, в нем заключались очень ясные подробные наставления относительно содержимого флакона и о том, как его употреблять. Это чтение произвело на нее ошеломляющее действие. Ее просили сохранить глубочайшую тайну и не разыскивать, каким образом это послание очутилось у нее. Она поняла, что неосторожного слова было бы достаточно, чтобы повредить успеху плана, так смело задуманного и исполненного ее тайными и отважными друзьями. Она сохранила молчание, не сказала ничего даже самым преданным слугам и напрягла все свои нравственные силы, чтобы спокойно ожидать событий. Остальное нам известно: как американский консул навестил ее и отвез в тюрьму в сопровождении двух моряков, и так далее, до того времени, когда с ней случился обморок, что, в сущности, было вполне естественно. Такие трагедии нельзя безнаказанно играть, да еще в такой обстановке! Кроме того, ее мучила неотступная мысль: «Ведь английские доктора считают, что он умер!.. Если наука цивилизованных людей не может его оживить… Наконец, я сама в его присутствии испытала горькое чувство, будто стою перед существом, отошедшим в вечность! Боже мой! Дай мне силу выдержать до конца! Сделай, чтоб свершилось чудо! Если же нет, то пусть нас с ним скроет общая могила». Когда после обморока она увидела склоненные над собой добрые лица моряков, она встала и сказала решительным тоном: «Надо действовать!» В то же время индус, которого легко было узнать по более грубому хриплому голосу, произнес: