Очарован наповал

— И последний раз.
Чарли делает третий вдох, глубокий и чистый. В ожидании выдоха Дев запускает пальцы ему в волосы, расправляет густые светлые кудри, массирует кожу головы. В этот момент кажется, что Чарли открыт перед ним настежь. Неделя ушла на пазлы, фантастические сериалы, крохотные намеки на трудное детство, но в два часа ночи на кухне гостевого дома Деву кажется, что он видит Чарли Уиншо полностью — беспокойного, одержимого навязчивыми идеями и невероятно красивого. К Деву Чарли льнет, словно тайной частицей души хочет подпустить к себе людей, но не знает как.
— Прости, что я… такая обуза.
«Обуза»… От этого слова в груди у Дева образуется трещина. Именно так он чувствовал себя в детстве, когда мама возвращалась домой пораньше, чтобы отвести его к психотерапевту; именно так он чувствовал себя, когда папа хотел устроить веселую субботнюю вылазку для всей семьи, а он, Дев, оказывался слишком беспокойным или слишком вялым, слишком шумным или слишком тихим или вдруг начинал плакать перед скульптурой Родена в Художественном музее Северной Каролины. Именно так он чувствовал себя всякий раз, когда родители усаживали его и умоляли объяснить, что случилось. Дев любил слова — любил лепить из них истории и люки для спасения от реальности, — но никогда не мог подобрать нужные, чтоб родители поняли про его слишком большое сердце и неугомонный мозг.
— Ты не обуза, Чарли. Позволь мне заботиться о тебе. Это моя работа.
И Дев заботится. Еще одну секунду. Чарли выдыхает и изгибается у него под рукой. Потом так же быстро отстраняется и налетает на стоящий сзади шкаф.
— Эй, ты в порядке?
— М-м-м, да. Да. Мне полегчало, поэтому… спасибо. Но мне… пора спать.
— А с футболкой что? — Дев показывает на таз, стоящий на столешнице, но Чарли уже нет на кухне, он спешит к себе в комнату.
Чарли запирается, а Дев еще долго стоит и смотрит на закрытую дверь.
ЧАРЛИ
Не спится. Чарли завязывается в тысячи беспокойных узелков меж чужими накрахмаленными простынями, на чужой кровати в чужой комнате. Он смотрит на шероховатый потолок и тысячами считает точки. Таких сильных приступов у него не было годами.
Малышом, задолго до того, как выучить слово «компульсивность», Чарли залипал на последовательности и закономерности, которые не мог объяснить. Целые перемены он просиживал на качелях, снова и снова повторяя тексты из учебников, пока они не начинали отскакивать от зубов; он сплевывал слюну в платок из страха, что подавится ею, если проглотит; каждое школьное задание он выполнял идеально, даже если часами просиживал, рисуя индейку из ладони ко Дню благодарения. Только идеальная учеба и хорошее поведение убеждали окружающих в его здоровье и безопасности.
А потом Чарли вырос. Добрые учителя проявили личный интерес к его талантам. Добрые учителя подыскали ему добрых психотерапевтов, которые предоставили хорошее лечение и хорошие лекарства. В итоге навязчивые мысли и компульсии его взрослой жизнью почти не управляли. Очень долгое время. До тех пор, пока он не свихнулся из-за двух капель бурбона на белой футболке.
Приступ случился на глазах у Дева, теперь Дев изменит свое отношение к нему. Люди всегда так делают.
Вот только… Дев пытался его понять, что люди не делают почти никогда.
«Позволь мне о тебе заботиться».
Пытаясь устроиться удобнее, Чарли взбивает подушки, но толку чуть. Его мозг — потерявший управление поезд, заснуть не удастся. Чарли занимается вычислениями, пока не наступает приемлемое для подъема время. Потом он выполняет самый сложный комплекс упражнений, который находит на ютубе, в наказание за инцидент с бурбонным пятном, за неспособность контролировать себя даже сейчас, когда это особенно важно.
Упражнения не помогают, поэтому Чарли звонит психотерапевту, чтобы назначить экстренный прием, пьет транквилизатор, тащится под душ. Он, сколько можно, откладывает встречу с Девом, но потом гонит себя на кухню разбираться с последствиями. Соседа по дому он обнаруживает у плиты, танцующим под Лиланда Барлоу. Что-то горит.
 
— Я бранч готовлю, — объявляет Дев, размахивая лопаткой, словно дирижерской палочкой. — И да, оладьи веганские и безглютеновые. Чернику в твою порцию положить?
— М-м-м… — Чарли не знает, как относиться к увиденному.
Дев намерен подольститься к нему, а потом провести операцию «Психическое заболевание»? Подобное уже случалось — однажды Джош купил ему набор для микропайки, а потом сказал, что давать интервью от имени компании Чарли больше не может.
— Считаю ответ утвердительным, — говорит Дев, посыпая черникой тесто на сковороде. — Помочь тебе выбрать конкурсанток, которых ты отправишь домой на сегодняшней церемонии? — Дев ставит перед Чарли блюдо с темно-коричневыми оладьями.
— М-м-м, что?
— Сегодня нужно отправить домой еще двух конкурсанток. По-моему, под ударом Шона, Эмили и Лорен С.
— Что еще за Шона?
— Вот и я о том же.
Чарли берет нож и начинает нарезать оладьи на аккуратнейшие квадратики, ожидая, когда Дев выбьет почву у него из-под ног; ожидая, когда Дев начнет вести себя не как Дев, а так, как ведут себя обычные люди всякий раз, когда у него случается приступ.
— Как оладьи?
Оладьи непостижимым образом подгорели снаружи и не пропеклись в середине.
— Объедение!
— Чарли, честно ответь!
— Кажется, я уже отравление заработал.
Дев хохочет, а Чарли смотрит ему в рот. Он не понимает, что происходит. Почему Дев не смущается, как коллеги из «УинХан» после его приступов, когда они прятали глаза, словно им было за него неловко; когда они избегали его в коридорах, словно он был бомбой с запущенным часовым механизмом? Почему Дев не попрекает его инцидентом с бурбонным пятном? Почему не глядит с жалостью и страхом, которые запомнились ему в лице Джоша?
— Ясно, оладьи не удались, — резюмирует Дев, хватает блюдо и отправляет его содержимое прямиком в мусорный контейнер. — Послать Джулс за едой навынос? Думаю заказать буррито на завтрак.
Чарли таращится на Дева в жутких шортах-карго, в футболке не по размеру, с зубной пастой в уголке рта, и наконец начинает верить в то, что Дев никогда не станет выбивать почву у него из-под ног.
Такие люди встречались Чарли нечасто — люди, которые не строят догадки, выяснив, что у тебя мозг работает иначе, чем у них; люди, которые просто остаются рядом и спрашивают, чем помочь. Люди, которые доверчиво вручают тебе самих себя в pdf-формате.
— Ты так смотришь… У меня что, лицо испачкано?
— Как всегда, — отвечает Чарли, и Дев снова хохочет, на сей раз громче. Чарли чувствует, что от этого звука развязываются все тугие узелки страха.
— У меня обсессивно-компульсивное расстройство, — выдает Чарли, не сдержавшись.
Дев опирается на локоть, прижатый к стойке.
— Ясно.
— Настоящее. Не тот случай, когда люди умиляются своим навязчивым желаниям организовать литературный клуб.
— Да, я понял.
— Еще генерализованная тревожность. И еще паническое расстройство.
— Хорошо, — отзывается Дев. Словно это впрямь хорошо.
Чарли чувствует, как на душе становится легче, как улетучивается тяжкое бремя. На эту тему он говорил только с Парисой. Но она вечно смотрит на него как на редкую, экзотическую птицу, которая живет у нее на чердаке. Она смотрит так, будто надеется, что однажды эта птица улетит в раскрытое окно на волю.
Дев же смотрит на него как на человека, сидящего на кухне, которому не понравились его оладьи. Будто ничего не изменилось.
Чарли делает один-единственный вдох.
— Ладно.
Дев огибает разделочный стол и подходит к сидящему на табурете Чарли. Подходит вплотную и на целую секунду встает меж его разведенных коленей, нависает над ним, совсем как накануне вечером. Скованная одеждой кожа Чарли становится гиперчувствительной. Дев снова ерошит ему волосы, но выражение лица у него страдальческое.
— Историю любви ты все равно заслуживаешь, так ведь?