Письмо Виверо
— Возможно, чем-то и похож. Хотя это тоже не самый лучший снимок.
— Нельзя ли посмотреть на ваш поднос, мистер Уил?
— Зачем? — спросил я резко. — Вы хотите его купить?
— Возможно — если цена будет приемлема.
Я продолжил наступление.
— А какую цену вы называете приемлемой?
— Это будет зависеть от подноса, — парировала она. Я сказал неторопливо:
— Продажная цена этого подноса 7 000 фунтов. Вас устроит такая сумма?
Она ответила ровным голосом:
— Это большие деньги, мистер Уил.
— Точно, — согласился я. — Но насколько я знаю, адекватное предложение сделал моему брату один американец. Мистер Гатт сказал, что он заплатит любую сумму, в которую оценят поднос.
Похоже, она была немного обескуражена.
— Я думаю, что Поль… мой муж… не предполагал, что он будет стоить так много.
Я наклонился вперед.
— Мне кажется, я должен вам сказать, что получил еще более щедрое предложение от мистера Фаллона.
Я смотрел на нее внимательно и поэтому увидел, как она напряглась, а затем почти незаметным усилием взяла себя в руки. Она сказала спокойно:
— Я не думаю, чтобы нам было по силам состязаться с профессором Фаллоном в том, что касается денег.
— Да, — согласился я. — По-видимому, он располагает большими средствами, чем многие из нас.
— Профессор Фаллон видел поднос? — спросила она.
— Нет, не видел. Он не глядя предложил мне внушительную сумму. Вы не находите это странным?
— То, что делает Фаллон, я совсем не нахожу странным, — сказала она. — Нечистоплотным, даже преступным, но только не странным. Для всех его поступков существуют основания.
Я сказал мягко:
— На вашем месте я был бы более осторожным в своих высказываниях, миссис Халстед, особенно в Англии. По нашим законам клевета наказывается строже, чем в вашей стране.
— Разве утверждение, которое можно доказать, является клеветой? — спросила она. — Вы собираетесь продать поднос Фаллону?
— Я еще не принял решения.
Она ненадолго задумалась, а затем спросила:
— Если мы не в состоянии купить поднос, не позволите ли вы моему мужу обследовать его? Это можно сделать прямо здесь, и уверяю вас, он не причинит ему никакого вреда.
Фаллон особенно меня просил о том, чтобы я не позволял Халстеду осматривать поднос. Ну и черт с ним! Я сказал:
— Почему бы и нет.
— Этим утром? — спросила она нетерпеливо.
Я решил немного схитрить.
— Боюсь, что нет — он находится не здесь. Но днем поднос доставят сюда. Это вам подходит?
— Да, вполне, — сказала она и лучезарно улыбнулась.
Женщина, способная так улыбаться мужчине, не имеет права этого делать, особенно если перед ней мужчина, который намерен ее в чем-то обмануть. Это может ослабить его решимость. Она встала.
— Не буду больше тратить ваше время, мистер Уил; я уверена, у вас много дел. В какое время нам здесь появиться днем?
— Ох, примерно в два тридцать, — сказал я небрежно.
Я прошел с ней до двери и проводил взглядом ее маленький автомобиль. Эти ученые-археологи должно быть странная публика; Фаллон намекал на нечестность Халстеда, а миссис Халстед напрямую обвинила Фаллона в преступных действиях. Сражения в академических кругах, по-видимому, ведутся на очень острых ножах.
Я подумал о химическом наборе, который был у меня в детстве; это был замечательный набор с разного рода пузырьками и пробирками, содержащими различные порошки всевозможных оттенков. Если эти порошки смешать, то последствия могут быть самыми неожиданными, но если хранить их раздельно, ничего не произойдет, они останутся инертными.
Я устал от той инертности, которую проявляли при встрече со мной Фаллон и Халстеды — никто из них не был настолько откровенен, чтобы прямо сказать, зачем им нужен поднос. Мне было интересно, насколько неожиданными окажутся последствия, если я смешаю их между собой сегодня днем в два тридцать.
4
Я вернулся к Джеку Эджекомбу. Если мне и не удалось зажечь в нем огонь, то, по крайней мере, он начал светиться по краям, и борьба с ним теперь требовала меньшего напряжения сил. Я высек из него очередную искру энтузиазма, а затем отправил посмотреть на хозяйство свежим взглядом.
Остаток утра я провел в фотолаборатории. Я разрезал на части 35 мм пленку, которая уже высохла, и сделал контактные отпечатки, чтобы посмотреть, что у меня вышло. Это выглядело совсем неплохо, и большинство кадров оказались вполне приличными, так что я устроился за увеличителем и сделал серию отпечатков восемь на десять. Они получились не такими профессиональными, как те, что мне показывал Фаллон, но в сравнении с ними проигрывали совсем немного.
Я напечатал даже неудачные кадры, включая и те, которые были сделаны, когда электронная вспышка срабатывала неожиданно. Один из них оказался очень интересным — его даже стоило рассмотреть через увеличительное стекло. То, что я увидел, показалось мне весьма загадочным и вызвало сильное желание установить поднос и сделать еще несколько снимков, но до прибытия моих визитеров оставалось совсем немного времени.
Халстеды прибыли на пятнадцать минут раньше, продемонстрировав свое нетерпение. Халстед оказался мужчиной лет тридцати пяти, который производил впечатление человека, постоянно живущего на нервах. Полагаю, его можно было назвать красивым, если вам нравится ястребиный тип внешности; его скулы выдавались в стороны, а глаза скрывались глубоко в глазницах, так что он выглядел словно после недельного запоя. Движения его были быстрыми, а речь отрывистой, и я подумал, что он способен довольно скоро утомить своего компаньона, если тому придется провести с ним длительный отрезок времени. Но миссис Халстед, по-видимому, вполне с ним справлялась, и то мягкое сияние, которое она излучала, окружало пару ореолом спокойствия и компенсировало нервозность Халстеда. Возможно, это было нечто такое, над чем она долго работала.
Она представила мне своего мужа и после весьма короткого обмена официальными фразами наступила внезапная тишина. Халстед посмотрел на меня выжидательно и едва заметно вздрогнул.
— Поднос! — потребовал он тоном, несколько более повышенным, чем требовалось.
— Ах, да, — сказал я, ответив ему успокаивающим взглядом. — У меня есть при себе фотографии, которые могут показаться вам интересными.
Я передал их ему, заметив, что руки у него дрожат. Он быстро просмотрел снимки, а затем поднял на меня глаза и спросил резко:
— Это фотографии вашего подноса?
— Моего.
Он повернулся к своей жене.
— Это именно он — посмотри на виноградные листья. Точно такие же, как на мексиканском подносе. Нет никакого сомнения.
Она сказала задумчиво:
— Похоже, что они такие же.
— Не будь дурой, — огрызнулся он. — Они и есть такие же. Я изучал мексиканский поднос достаточно долго. Где наша фотография?
Миссис Халстед достала ее, и они занялись сравнением.
— Это не точная копия, — произнес Халстед. — Но очень похоже. Несомненно сделано той же рукой — обрати внимание на прожилки листьев.
— Мне кажется, ты прав.
— Несомненно, я прав, — сказал он уверенно и рывком повернул голову в мою сторону. — Моя жена сказала, что вы позволите мне осмотреть поднос.
Мне не нравились его манеры — он был слишком прямолинейным и грубым, и, возможно, мне не нравилось то, как он разговаривает со своей женой.
— Я сказал ей, что нет причин, которые могли бы этому воспрепятствовать. В то же время, я не вижу причин, по которым вам нужно его осмотреть. Не могли бы вы дать мне по данному поводу какие-нибудь объяснения?
Он не любил, когда ему противоречат или отказывают.
— Это сугубо профессиональный и научный вопрос, — сказал он, с трудом сдерживая раздражение. — Это составная часть исследований, которыми я сейчас занимаюсь; сомневаюсь, что вы сможете что-либо понять.
— А вы попробуйте, — сказал я мягко, возмущенный в глубине души его высокомерием и самомнением. — Я способен понимать слова из двух слогов — или даже из трех, если вы будете произносить их медленно.