Охота на птичку (СИ)
Никита не шевелится, дышит ровно. Спит.
Рассматриваю темноту и гоняю по кругу мысли. Почему он приехал, а не позвонил для начала или не написал от своего имени? Обычно нормальные люди не врываются в чужую жизнь вот так, без предупреждения. И в Париж сходу не зовут. Но средний Гордиевский ни имеет ни малейшего отношения к словам «нормальный» и «обычно». Он самый необыкновенный из всех, кого я знаю. Жаль только, что он — не мой мужчина.
Когда человек твой, это понятно сразу. Рядом с ним комфортно и спокойно. А с Никитой все с точностью до наоборот. С ним я из уравновешенной и вполне уверенной в себе девушки превращаюсь в пугливую, дерганную особу, постоянно норовящую удрать или спрятаться. Мои обычно контролируемые тревоги и затертые страхи собираются вместе в один мерзопакостный букет и душат так, что хочется бежать и не оглядываться. Прошлым вечером я твердо решила, что бегать не стану, пришлось спасаться алкоголем. Вышло еще хуже.
Я напилась и откровенно приставала к нему, но он осознано отказался от секса со мной. Почему? Из-за собственного обещания, которого никто не просил? Или меня уже можно поздравить с позорным местом во френдзоне?
Лежу прижатой к его безукоризненному телу и начинаю сомневаться в привлекательности своего. Грудь маленькая, ноги не от ушей, локти и коленки слишком острые, талия есть, но пресс не подкачен, так что живот самый обыкновенный. К лицу тоже есть несколько вопросов. Но больше всего претензий у меня к собственному социальному статусу.
Вспоминаю про Париж и хочется по лбу себя стукнуть. И кто я после того, как согласилась дернуть туда с Гордиевским на пару деньков? Очевидно же, что дура, решившая за два дня спустить свой двухмесячный бюджет. Париж — город дорогой, высосет все накопления. Я ведь не эскортница, путешествующая с богатым мужиком за его счет. Платить за себя планировала сама, однозначно. Не поеду я с ним никуда.
Все, сеанс ночного самоедства окончен. Сейчас потихоньку выскользну из-под его руки, незаметно уйду, а утром пришлю сообщение, что на свидание ходила исключительно ради блога. Поблагодарю за отличный контент и незабываемый опыт и честно признаюсь, что не вижу нас вместе. Достаточно уже расшатывать нервную систему и плодить комплексы рядом с этим совершенством.
Осторожно, сантиметр за сантиметром отползаю и уже начинаю спускать ногу с кровати, ожидая, что вот-вот его рука освободит меня, но план не срабатывает. Одним мягким, но настойчивым движением Никита дергает меня обратно. Прижимает еще тесней и сонно шепчет в шею:
‒ Моя, моя…
Сердце поначалу пропускает несколько ударов, а дальше начинает колотить по ребрам так, словно я только что пробежала стометровку.
Нервно сглатываю и принимаюсь гадать, относится ли это ко мне или к чему-то из его сна? Ведь «моя» может быть и машина, и квартира, и собака, например. Мало ли что снится человеку.
Дыхание ровное. Спит. Снова начинаю помаленьку отползать.
‒ Ты куда? — спрашивает он вполне бодро.
‒ Водички попить, ‒шепчу я и сажусь на кровати. Темно, хоть глаза выколи.
‒ На столе бутылка, ‒ он включает ночник.
Вскакиваю, одергивая задравшуюся футболку, хватаю бутылку и закрываюсь в ванной. Мне надо отдышаться. Пью, смотрю в зеркало, снова пью, снова смотрю. Мне совсем не нравится то, что вижу. Глаза искрят, щеки румянцем горят, а в голове ласковый шепот: «моя, моя».
Спокойно, Соня! Хватит радоваться, словно выиграла в лотерею. Только что ты, уверенная в собственной непривлекательности, планировала незаметно сбежать и послать на хрен этого красавчика, но стоило ему шепнуть приятное слово, как ты превратилась в пломбир на солнечном подоконнике. Не факт, что это для твоих ушей предназначалось.
Смотрю на веревочку в стрингах. Предыдущий тампон был практически сухим, этот на всякий случай поставила. Достать? Нет, лучше оставить как гарантию, а то я за себя не ручаюсь.
Из ванной выхожу на цыпочках. Ночник горит, Никита лежит на спине и смотрит на меня. Красивый такой, что у меня дух захватывает и хочется вернуться в ванную и все же вынуть этот бестолковый тампон, но я семеню к кровати.
‒ Где мое одеяло?
Никита кивает на мою сторону кровати. Оказывается, я спала поверх него.
‒ Ты не хотела укрываться. Сказала, что будешь спать, как звезда. В натуре легла звездочкой и отключилась. Угашенная[E1] звезда!
В его тоне и взгляде нет и намека на флирт. Скорее, он произносит это пренебрежительно.
Запрыгиваю под одеяло и заворачиваюсь коконом, отвернувшись от него.
‒ Нормально себя чувствуешь или аспиринчику дать? — спрашивает он и свет не выключает.
‒ Я в порядке, ‒ я тяну одеяло на голову. Не хочу с ним разговаривать.
‒ Бухать — это не твое, ‒ выносит он вердикт и щелкает ночником.
‒ Знаю. Случайно, ‒ пытаюсь оправдаться я, сгорая от стыда.
‒ Понял. Спокойной ночи, ‒ в его голосе звучит раздражение.
‒ И тебе, ‒ отвечаю я. Главное сейчас ‒ сдержать подступившие слезы.
Ну что хрень между нами происходит? За один вечер я успела побывать: незабываемой, которую везут в Париж; вовсе не той, за кого себя выдавала; «отличной командой», с которой подфартило отжать у вора телефон; тупой блогершей, не способной найти достойную работу; дурочкой, не умеющей пить. Ничего не забыла? Ах да, еще феминисткой, способной у некоторых мажоров вызывать аллергию.
Пошел ты к черту, идеальный средний Гордиевский!
Достаю из одеяла руку и формирую в темноту выразительный фак. Он его не видит, но мне пофиг, завтра повторю при дневном свете.
Заворачиваюсь еще тщательнее, подбиваю края одеяла и решаю выспаться как следует на дорогих хрустящих простынях. Когда еще представиться такая возможность?
‒ Прекрати трепыхаться, птичка, а то я забью на все обещания и… ‒ он замолкает.
‒ И что? — уточняю нагловатым тоном, повернув к нему голову.
‒ Что? Выдерну из тебя тампон и трахну, после чего мы оба расслабимся и спокойно уснем наконец-то. Вот что!
Мои глаза распахиваются еще больше.
‒ Ты обалдел? Какого хрена? — господи, я еще пытаюсь на него наехать. Промолчать ведь нельзя, а ничего другого на ум не приходит.
‒ Такого хрена, — рычит он, нависая надо мной. ‒ что я не железный, мать твою! Танцуешь передо мной, трешься-жмешься, вздыхаешь томно…На хрена спрашивается, если на старте договорились, что просто спим?
‒ Прости, я не специально, ‒ сдавленно хриплю я, но он не реагирует.
‒ Пахнешь вся так, что крышак сносит! Я похож на импотента?
Пытаюсь отрицательно мотнуть головой, но это выглядит так, словно я дрожу.
Он наваливается сильней и продолжает:
‒ Обалдел, да. Я нехило так обалдел. Еще тогда, когда ты свалилась на меня, завела и хвостом вильнула. Два месяца в непонятках, что за хрень творится. Приворожила, что ли?
Его лицо в двадцати сантиметрах от моего. Несмотря на темноту, отчетливо вижу пламя в глазах и мгновенно вспыхиваю в ответ. Молчим, полыхая в темноте. Сгораем друг в друге. Глаза в глаза, долго, без отрыва, без слов.
Жарко. Изнутри печет, лицо горит, во рту все пересыхает. Хочется сбросить это чертово одеяло, но пошевелиться не могу. Не от страха (его почему-то совсем нет) ‒ просто не хочу испортить момент. На подсознательном уровне чувствую важность всего, что происходит.
Без своих убийственных улыбочек, метких подколок и щита излишней уверенности Никита другой. Обезоруженный и слово вывернутый изнанку. Настоящий.
‒ И я не понимаю, ‒ признаюсь я тихим осипшим голосом. ‒ Не понимаю, что происходит все эти два месяца.
‒ Будем вместе разбираться? ‒ спрашивает и смотрит.
Медленно опускаю веки. Слова вымолвить не могу, а ему и не нужно — понял.
Целует. Сухими твердыми губами прижимается в раскрытым моим на пару секунд и тут же отстраняется.
‒ Спи, ‒ и ложится рядом, все так же обнимая через одеяло.
Какое-то время лежу с закрытыми глазами. Притворяюсь спящей, а сама кручу в голове его слова.
Пахнешь вся… приворожила… крышак сносит… будем вместе… моя.