Охота на птичку (СИ)

‒ То есть, феминистка версии «лайт». А так и не скажешь…
И вдруг предлагает:
‒ Так, может, тогда и платье снять, если оно неудобное или как-то ограничивает твои права?
Ухмыляется, довольный собственным остроумием. Красивый, гад!
‒ Ха, ‒ я зажимаю палочками очередной ролл. ‒ Есть суши голяком — это уже слишком, не находишь?
‒ Не пробовал, но уверен, что с тобой мне понравится.
Он произносит это излишне тягуче и всматривается в мое лицо, пытаясь уловить реакцию, но я непробиваема — собрана и серьезна, как никогда.
‒ А ты уверен в себе, — констатирую я, допивая вино.
Я и съела-то в общей сложности всего пять роллов, но чувствую, что наелась. То ли от суточного голодания, то ли от стресса, но мой желудок сжался и не желает принимать пищу. Зато вино заходит на отлично. Никита заказывает еще один бокал. Выпиваю его практически залпом, смелею и решаю больше не ходить вокруг да около:
‒ Давай попросим счет, Никита Александрович, и поедем уже к тебе домой.
От удивления он даже рот открыл.
‒ А пить ты совсем не умеешь, да?
‒ Я предупреждала, но сейчас не об этом. Через час в твоем доме начнется вечеринка, у меня есть приглашение, а тебя там ждет твоя девушка и по совместительству ‒ «Мисс Краснодарский край» Юлия Третьякова.
Он приподнимает одну бровь и слегка прищуривается. Русло, в которое зашла наша беседа, ему явно не нравится.
Зато меня прямо распирает:
‒ Как интересно получается! Организатор конкурса — холдинг Гордиевского, выигрывает его невеста Гордиевского, и корону на нее надевает сам Гордиевский! Уверена, из твоих рук она предпочла бы кольцо, но это дело времени, не так ли?
Это один-ноль в мою пользу! Чувствую себя на высоте, потому что знаю о нем все, тогда как он обо мне ‒ ничего, кроме имени.
‒ Не так. Ну, не совсем, ‒ уточняет он и снова улыбается ‒ весьма самодовольно.
Не понимаю, что его так веселит, но все равно не торможу. Второй бокал вина на пустой желудок сделал свое подлое дело — уверенность в себе зашкаливает.
‒ Вообще-то, это называется коррупция! В любой европейской стране результаты уже оспорили бы. Но мы не в Европе, тут все на договорняках, и людей за дураков считать — это норма. Самому не противно?
‒ Полегче на поворотах, ‒ предупреждает он, и я, наконец, слышу в его голосе неприятную нотку металла. Удалось-таки расшатать, молодец.
Упиваясь собственной смелостью, продолжаю:
‒ Юля ‒ бесспорно красивая девушка, но в конкурсе талантов была вообще никакая, иностранных языков не знает, да и пластики ей не хватает. Словом, на мой скромный взгляд, были куда более достойные конкурсантки. Проблема в том, что все они — не девушки Гордиевского младшего.
Я театрально развожу руками и поджимаю губы, а он щурится и цедит:
‒ К счастью или несчастью, но у меня может быть только одна девушка. И я средний Гордиевский вообще-то.
Теперь он явно злится, а я веселюсь.
‒ Только одна, ага. Да я сразу поняла, что ты моногамен, это ж видно невооружённым глазом.
‒ Как хорошо, а я вот с первого взгляда не разглядел в тебе язву, хотя таких обычно вижу издалека, ‒ отражает он.
‒ Свояк свояка видит издалека! И я ‒ не язва. Просто кому-то здесь правда глаза колет!
‒ Кто-то здесь выпил лишнего и теперь корчит из себя праведницу.
‒ А что, если этот «кто-то» заявится на твою закрытую вечеринку и во всеуслышанье объявит, что твоя Королева ненастоящая? А что, если я все желтые издания обзвоню и правду расскажу?
Нет, меня конкретно несет.
‒ А давай! — предлагает он с вызовом. — Особенно мне нравится идея с афтерпати. Слухи о нашей семье — дело обычное, пресса и без тебя грязь найдет, а вот устроить шухер на приеме для своих — это сильно, для этого стальные яйца нужны.
‒ Думаешь, мне слабо? ‒ я все еще изображаю изумление, но на самом деле уже реально хочу закатить этот тупой скандал.
‒ Уверен, ‒ хмыкает он, чем окончательно выводит меня из себя.
‒ А не слишком ли ты уверенный, средний Гордиевский? В могуществе своей семьи, в безнаказанности за договорняки, в собственной неотразимости, в конце концов? Даже в том, на что способен совершенно незнакомый тебе человек. Ты же ничего обо мне не знаешь!
 
‒ Узнаю! — теперь он говорит басом и смотрит угрожающе.
Наша внезапная перепалка переросла в реальную ссору, а ругаться я слишком не люблю.
‒ Все, что я выпила и съела, оплачу.
Я вскакиваю из-за стола. Лучше уйти прямо сейчас.
‒ Здесь не нужно платить, запишут на мой счет, ‒ небрежно бросает он в ответ и тоже поднимается.
‒ Нет, я против. Это гендерное неравенство! — почти выкрикиваю я и в этот момент чувствую себя реальной феминисткой.
Никита смотрит недобро, почти исподлобья.
‒ Свою часть счета я оплачу сама, ‒ повторяю я, но уже не так агрессивно, потому что он огибает стол и приближается фактически вплотную. Я слышу, как надсадно он дышит, и замираю, потупив взгляд в пол.
‒ Мы привлекаем лишнее внимание, лайт-версия, ‒ предупреждает, понизив голос, и берет меня под локоть. ‒ Давай договоримся так: сейчас ты мило улыбнешься, мы вместе выйдем из ресторана, сядем в машину и там спокойно закончим разговор о несправедливости, феминизме и моей неотразимости.
Смотрю на его крупную загорелую руку. Замечаю массивные часы на запястье: сто процентов ‒ швейцарские. Совершенно не разбираюсь в дорогих часах, но по этим сразу видно, что стоят они, как крыло Боинга.
Крепкая хватка его теплой ладони мне приятна. А от него самого пахнет так умопомрачительно, что по телу табуном бегут мурашки. На мгновение я словно переношусь в момент нашего первого тактильного знакомства и даже прикрываю глаза.
Эх, почему же ты оказался этим козлом Никитой Гордиевским! — с досадой думаю я и поднимаю глаза.
Наши взгляды встречаются и цепляются друг за друга — мы зависаем. Время стопорится, пространство вакуумируется.
В ресторане играет тихая музыка, но я ее больше не слышу. За столиками сидят посетители, ходят официанты — не вижу никого. Я вообще ничего не чувствую! Есть только он, его рука на моем предплечье, его глаза и легкий след от дыхания на моей коже.
Кажется, это называется наваждением, и я сбрасываю его первой:
‒ Договорились, но счет возьми, я с тобой потом рассчитаюсь.
‒ Еще как рассчитаешься, ‒ ухмыляется он, крепче сжимает пальцы вокруг моего локтя и ведет к выходу.
Глава 4
Никита: Я в миллиметре от того, чтобы преступить черту
Так и довел ее, босую, до машины. За дверью ресторана она безрезультатно попыталась вырваться, но я только сильней сжал ей руку. Ее заметно потряхивало, да и меня то и дело пробивало дрожью — напряжение зашкаливало. Выбесила эта девчонка своим нетрезвым феминизмом, подколками про Юлю и обвинениями черт знает в чем.
Я этим гребаным конкурсом красоты вообще не интересовался и знать не знал, кто там с кем и о чем договаривался. Светские мероприятия и связанная с ними мишура напрочь отсутствуют в зоне моего внимания, других проблем хватает. Теперь понимаю, что отец спонсировал мероприятие под Юлю. Очевидно, по ее просьбе. Ну и хрен с ним, на самом деле! Какая вообще разница, кто победил на местечковом конкурсе красоты?
Не доходя каких-то пару шагов до машины, Соня заявляет:
‒ Я с тобой никуда не поеду!
‒ Да ладно? А как же твое разоблачение века? Ну уж нет! Назвалась груздем ‒ полезай в лукошко, ‒ и взглядом указываю на переднее сиденье.
Но она только смотрит с вызовом и повторят четко, по словам:
‒ С тобой. Не. Поеду.
Глаза у нее синие, как океан, и такие же бездонные. Нереальные! Я нырнул в них еще в ресторане и ‒ пропал. Стоял, сопел, взгляд отвести не мог, как зачарованный. И вот опять ‒ смотрю и не могу вдохнуть нормально, кислорода не хватает. И такое зло разбирает! Бесит до жути, но одновременно влечет к ней чертовски.
Сгрести бы ее сейчас, затолкать в машину и до ближайшего отеля, или даже в машине… Ох, какие картинки на взбесившемся тестостероне выдает мое воображение! Не помню, чтобы я когда-нибудь вот так, вопреки здравому смыслу, хотел секса. Всегда все происходит легко и по обоюдному согласию, а сейчас я просто в миллиметре от того, чтобы преступить черту. Еще секунда зрительного контакта — вдавлю в Теслу и засосу так, что тоже дышать не сможет. Хотя она явно против, ничего кроме презрения в глазах не читается.