Живи и ошибайся 2 (СИ)

  
Глава 2
 
Подготовительную работу по популяризации полотна «Флибустьеры» мы начали задолго до окончания самой картины. Разместили несколько заказных статей в газетах Москвы и Петербурга. Будет ли от этого прок, трудно сказать. Дело в том, что газет в том же Петербурге до фига и больше, а читателей не так много. Некоторые газеты имеют тираж в пару сотен десятков экземпляров, но всё равно выпускаются.
Мы сразу отмели те издания, которые точно нам не по профилю — «Русский инвалид» и подобные. В «Северной пчеле» оплатили две статьи, но какого-то ажиотажа или обсуждения не случилось. Может, кто-то сидя дома и порассуждал о реализме в изобразительном искусстве, но дальше салонов обсуждение не пошло.
С московскими газетами дело обстояло ещё хуже. Только проплатили статьи в «Молве» и журнале «Телескоп», как их запретило правительство. Наши статьи так и не увидели свет. Лёшка как раз на «Молву», где главным сотрудником был Белинский, больше всего рассчитывал. Газета печатала художественную прозу, стихи, фельетоны, критические статьи и театральные обзоры, отстаивала позиции реализма в искусстве.
Увы, не повезло ни нам, ни редактору газеты. Прямо хоть самим начинай газету издавать.
Алексей надеялся, что о нас заговорят, когда будет о чём. Типа мы ещё прославимся на всю страну, дайте только приехать в Петербург. Куроедов ему по этому поводу усердно поддакивал. Мечтал он всю жизнь об известности, что тут сказать.
Как человек двадцать первого века, могу примерно составить психологический портрет и те комплексы, которые имел наш соседушка. Наверняка с детства родителю завидовал, пытался в чём-то его превзойти, а получалось плохо. Конечно, местные помещики ценили размах гуляний, что устраивал Куроедов, но это всё было не то. Из положительных черт характера соседа могу отметить его память на всё то, что он слышал. Книги он читал без удовольствия, газеты только просматривал, зато устное слово запоминал влёт. Наверное, по этой причине был главным сплетником в наших краях. Не каждому удавалось запомнить столько деталей, событий, а после подробно их пересказать.
Но всё это было мелко по сравнению с теми комплексами, которые Куроедов лелеял годами. И тут появились мы с идеями и конкретной реализацией предлагаемого. Наших придумок было так много, что не успевали всем заняться. Зато стоило Лёшке озвучить, как хорошо будет смотреться на наборах красок в тюбиках имя Ксенофонта Даниловича, и сосед уже больше ни о чём думать не мог, как о «Куроедовских красках». Дизайн и логотип мы ему совместными усилиями разработали, а мои немцы это еще и достойно оформили.
Заготовки упаковок уже складировались где-то в мастерских, а самих красок в тюбиках ещё и в помине не было. Пришлось засучить рукава и заняться вплотную этим делом. Я же никогда раньше не вникал, что именно входит в состав масляных красок для живописи. Думал, что там всё примитивно — пигмент и масло.
В отличие от меня, Лёшка к походу в прошлое подготовился. И по масляным краскам выдал соответствующую документацию.
Оказалось, что не все пигменты смешивают с маслом (льняным или им подобным), иногда лучше брать олифу или смолы. Для экономии самих пигментов, из числа дорогих, смешивают тальк, каолин и слюду. Чтобы краски быстрее сохли добавляют сиккативы. Это могут быть соли кобальта, марганца, свинца, циркония, бария и так далее.
Моя мастерская уже напоминала склад сумасшедшего химика. Для разных смесей требовалась разная температура прокаливания в печи. Пришлось класть особую печку, а ещё придумывать, как контролировать температуру. Ванька, помогавший в этих опытах, порой смотрел на меня как на колдуна или шамана, искренне удивляясь тому, что мы получали из привозимых купцами материалов.
Хорошо, если они точно выполняли пожелания. А бывало, когда купец доставлял что-то и после, почёсывая затылок, пояснял: «Ты, барин, сам смотри на что это гоже». Вот спасибо! Я им что, химик-профессионал?!
Поскольку наборы красок должны были включать в себя не только новые, но и самые применяемые художниками оттенки, то даже охру пришлось делать самим. В основе этого пигмента гидрат окиси железа и обычная глина. Глина, конечно, бывает разного цвета, но я использовал ту, что была на моих землях. Сам лично промывал, сушил, растирал.
 
Перетирать это всё нужно до такого состояния, чтобы оно походило на пудру. Маску пришлось шить. Когда Ванька в первый раз меня в ней увидел, обомлел. Вернее он охнул: «Барин!» Я как раз пересыпал пигмент в горшочек. Вот кто так под руку делает? Мало того что я дернулся, так ещё и Ванька в себя воздух втянул. Охра ему все лицо облепила. Зато вопросы, для чего нужна маска, отпали сами собой.
По-хорошему, и очки нужны, но у нас в запасах только парочка солнцезащитных. Конечно, какая-то оптика у Лёшки хранилась для слабовидящих. Или для нас в будущем. В общем, не для химических опытов. Как-то этот вопрос ни дед, ни Алексей не продумали. Придётся изобретать и лепить «на коленке».
Большинство пигментов для красок мы покупали, но были в нашей палитре и собственные изобретения. На них, собственно, и делалась ставка. Я сильно сомневался, что художники кинутся покупать краски в тюбиках. Наша тара для основной массы живописцев окажется дорогой. Но найдутся и такие (тот же Брюллов), кто захочет оценить и применить новые оттенки. Именно этим и будем привлекать народ.
Алексей рассказывал, что там есть нюансы, поэтому нужно приложить к набору красок таблицу сочетаемости и влияния друг на друга.
— Могут со временем потемнеть или проступить более ярко, — просвещал Лёшка, — когда становятся видны первые варианты на нижнем слое. Был у меня знакомый художник…
История, рассказанная Алексеем, в чём-то забавная, в чём-то поучительная. Заказал некий бизнесмен Лёшкиному приятелю парадный портрет, но претензий высказал столько, что основательно потрепал нервы художнику. К тому же оплату серьёзно уменьшил. И Лёшкин знакомый решил по-тихому отомстить. На почти завершённом портрете пририсовал к голове натурщика рога синей краской (вроде бы ФЦ синей, Алексей не помнил какой именно). Дождавшись, когда слой просохнет, закрасил цветом фона. Так-то не видно, но года через два та синяя должна была проступить, обозначив рога у мужчины на портрете. Обидеть художника может каждый… Только не стоит это делать.
В общем, с этими красками всё непросто. Меня нюансы сочетаемости пигментов несильно волновали, я больше интересовался коммерческой стороной этого дела, тихо радуясь, что Куроедов взял на себя расфасовку многих ядовитых по составу красок. Та же «Ярко-зелёная Шееле» представляла собой смесь меди и мышьяка. Делали её в мастерской соседа. 
Кобальт и марсы были «нашими». Ещё из новинок мы предлагали церулеум — небесную лазурь. Очень сложный оказался пигмент. В справочнике было написано, что долгое время эта краска была лишь акварельной. Для Лизиных акварельных картинок я достаточно быстро сделал этот оттенок, чем заслужил восторженные возгласы от жены и Йохана.
Батюшка с Тырановым-старшим на основе моего пигмента темперу сделали. А вот масляная краска у меня долго не получалась. Хотел вообще это дело отставить, но Лёшка наседал, убеждая, что церулеум будет пользоваться бешеной популярностью. Деву Марию традиционно принято изображать в одеяниях цвета лазури. Это дорогая краска, поскольку получали её из природного минерала. Мой пигмент не то чтобы был сильно дешёвым, главное, что я его сам создавал.
В результате я три месяца толок оксиды кобальта и олова, пробуя их сочетать с различными маслами и олифами.
Собственно, больше ничем и не занимался. Мой компаньон освободил меня от «прозы жизни». Сам он за это время не только построил конюшни, но и перевёл большинство лошадей на новое место. Кроме конюхов с семьями, еще шесть охранников постоянно проживали на конезаводе. Хоромы там возвели «царские» — из кирпича и камня.
Камень по реке из карьера доставили. Дорого обошлось, зато не будем опасаться пожара. Я на этом пункте помешался, примерно как Куроедов на своём здоровье. Стоило один раз случиться серьёзному пожару, и меня переклинило. Осенью 1835 года первая мастерская по изготовлению спичек все же сгорела.