Кровавая луна

— Я все время думаю, — начала она, — быть может, мы с Вардой могли бы проводить часть времени на внутреннем дворике...
Гримаса сомнения и раздражительности стала расползаться по лицу Пола, поэтому Джинни тут же добавила:
— Там вполне безопасно, и Мария будет все время видеть нас из окна.
Лэнгдон довольно долго обдумывал ее слова. Настолько долго, что Джинни успела приготовиться к сражению, но Пол вдруг согласился.
— Только при условии, что вас будет все время видно из окна кухни, — очень серьезно произнес он.
— Обещаем, — сказала Джинни. Она улыбнулась, опустив глаза. Когда Джинни снова посмотрела на Пола, то обнаружила, что он продолжает пристально изучать ее. Она часто замечала это, будто было в ней что-то странное, что беспокоило Пола и что он никак не мог разгадать.
— Вы очень нравитесь моей дочери, — вдруг сказал он к удивлению Джинни.
— Спасибо, мне тоже очень нравится Варда. Она — прелестная девочка и очень умная.
Его лицо изменилось. На краткое мгновение оно осветилось гримасой мучительной душевной боли.
Пол прикрыл глаза рукой, и Джинни подумала, что так должен вести себя человек, пытающийся отогнать от себя какое-нибудь мрачное призрачное видение. Наконец он вздохнул, отнял руку от лица и обратил свое внимание на тарелку. До окончания обеда он не проронил больше ни слова.
Джинни теперь знала, что, несмотря на свое странное поведение, Пол Лэнгдон был необыкновенно привязан к дочери. Каждую ночь Джинни слышала за дверью странные тихие шорохи, которые постепенно научилась распознавать.
Она знала, что после того, как Мария уложит девочку, дверь запирают на засов. И каждую ночь отец украдкой пробирался по узкой лестнице в комнату дочери, чтобы провести ночь рядом с ней в спальном мешке.
Джинни узнавала и скрип ключа в замке, когда Пол запирал комнату изнутри. Но почему они запирались в комнате ночью, было для нее тайной. Если Пол приходил, чтобы охранять свою дочь, то от кого? И почему засов закрывается снаружи, а не изнутри, ведь так, наоборот, девочка оказывается фактически арестованной, и ей некуда деться из комнаты.
Джинни и Варда очень привязались друг к другу, и сердце Джинни обливалось кровью от сознания того, как подобное поведение Пола влияло на природную жизнерадостность ребенка.
Однажды днем они сидели во внутреннем дворе, залитом теплым солнечным светом. Варда принесла с собой книжку-раскраску и цветные карандаши.
— Какую раскрашивать? — спросила она, перебирая еще не изрисованные страницы.
— Как это какую? Которая тебе нравится.
— Мне нравится вот эта картинка с красивой дамой, — Варда ткнула пальчиком в страницу.
Джинни одобрительно улыбнулась и сказала:
— Она похожа на сказочную принцессу.
— Она похожа на мою маму, — вдруг заключила Варда, глядя на картинку.
У Джинни перехватило дыхание. Никогда еще до этого Варда не заговаривала о матери, и Джинни не знала, нужно ли поощрять это молчание, или наоборот.
Несмотря на то, что ее очень интересовала эта тема, она не хотела говорить ничего такого, что могло бы расстроить ребенка. И теперь, хотя с языка была готова сорваться тысяча вопросов, она решила оставить их пока без ответа.
— Ну и хорошо, — сказала она, — попробуй теперь ее раскрасить.
Она поднялась и стала ходить по дворику, чтобы как-то успокоиться.
Через ворота она увидела Франца, возившегося с мотором на лодке. Из разговоров за обедом она узнала, что Франц и Мария служили в этом доме с ранней юности. Их привезли сюда с родины Лэнгдоны, владевшие там когда-то несколькими поместьями. Рэй даже намекнул, что Лэнгдоны в свое время спасли Франца.
Было совершено преступление, его должны были казнить, но кто-то сорвал казнь, и вскоре Франца привезли сюда, в Америку... С тех пор он оставался рабски преданным семейству, особенно Беатрис Лэнгдон.
Джинни хотела поговорить с ним или с его женой о старой родине Лэнгдонов и о мрачных тайнах, очевидно нависших над прошлым семейства. Но она редко видела Франца, и во время случайных встреч, он лишь невнятным бормотанием отвечал на ее приветствия.
Что до Марии, она никогда больше не повторяла своего зловещего предостережения и вообще оставалась совершенно холодной в отношениях с Джинни.
Больше в доме не было слуг, у которых можно что-то узнать. Была еще девушка, приезжавшая из деревни один-два раза в неделю и боявшаяся, казалось, даже собственной тени. Однажды Джинни попыталась начать с ней разговор, но девушка сразу убежала от нее.
Мария позвала их обедать, и Джинни отослала Варду привести себя в порядок, а сама начала собирать книжки, листочки и карандаши. Когда она подняла раскраску, то остолбенела от того, что нарисовала Варда.
Ни разу не нарушив контур, девочка раскрасила женщину на картинке кроваво-красным цветом. Сверху донизу.
Джинни вырвала рисунок из книжки и, придя на кухню, аккуратно всунула бумажку в печь, но и после этого красная фигура долго преследовала ее.
Другой странный случай произошел в те же, в общем-то спокойные дни, отчего тревога Джинни только усилилась.
Она умудрилась порвать цепочку на ладанке, которую все это время носила на теле под одеждой. Теперь ладанку пришлось снять. Джинни аккуратно завернула ее в платок и засунула сверток в дальний угол комода. Она уже решила, что попросит разрешения съездить в город в ближайшие дни, тогда можно будет починить цепочку. Джинни надеялась, что до той поры ладанка спокойно полежит в ящике, если только... В любом случае, ей не оставалось ничего другого, разве что выбросить вещицу в море. Но она имела для Джинни огромную ценность, как воспоминание, поэтому она оставила ладанку в ящике и на время забыла о ней.
Прошло три дня, прежде чем Джинни обнаружила, что ладанка исчезла. Она вытащила все вещи из комода, опустошила все ящики, надеясь, что что-нибудь перепутала. Но ладанка действительно исчезла.
«Что же теперь делать?» — спрашивала себя Джинни. Она не могла спросить о ладанке у Лэнгдонов без риска привлечь к ней внимание, если ее найдут.
Если же кто-то взял ладанку по незнанию, нужно вернуть ее как можно скорее, прежде чем кто-нибудь заметит разницу в инициалах.
Джинни обдумывала все возможные варианты. Ладанку могла найти Варда. Или Мария, убирая, увидела поломанную вещь и просто-напросто решила отдать ее в починку.
«Но в любом случае, — думала Джинни, — они должны были сказать мне о ладанке».
Ей было очень не по себе в тот вечер. За обедом ее несколько раз тянуло заговорить о вещице, но она вовремя замолкала.
— Как вы себя чувствуете? — спросила ее позже Беатрис Лэнгдон. — Вы словно не в своей тарелке.
— О, ничего особенного, — заверила ее Джинни. — Я очень долго читала днем, и, мне кажется, поэтому у меня слегка разболелась голова.
Сразу после обеда Джинни извинилась и ушла в свою комнату. Будто в ожидании, что свершится чудо; она подошла прямо к комоду и вытащили ящик, в котором раньше лежала ладанка.
И чудо свершилось. Ладанка действительно лежала на прежнем месте, завернутая в тот же носовой платок, в самом дальнем углу. Посмотрев на нее, Джинни подошла к окну, выходившему на океан, открыла створки и забросила ладанку как можно дальше, чтобы она упала не на камни внизу, а прямо в воду.
«Что толку запирать стойло, если лошадь увели», — подумала Джинни, закрывая окно.
 
Глава восьмая
Джинни совсем забыла о предложении Рэя поохотиться. Эту тему снова поднял Пол.
— Мой брат говорит, — начал он как-то вечером, обращаясь к Джинни, — что вам будет интересно поохотиться с нами на дикого кабана.
Джинни кивнула.
— Да, — согласилась она, — мне кажется, это будет захватывающее зрелище.
— Вы уже охотились раньше?
— Нет, но я хорошо чувствую себя в седле, — не без гордости призналась Джинни. — И потом, я все равно буду просто наблюдать со стороны.
— Наблюдать со стороны во время охоты на вепря не всегда удается, — проговорил Пол с улыбкой. — Впрочем, если наша матушка согласится поехать с нами, чтобы за вами присматривать, охота будет для вас действительно восхитительным приключением. Так как, мама?