Вспомни о Флебе

Хорза перевел взгляд на голову существа. Она поднималась из мощного конуса шеи, возвышалась над концентрическими валами подбородка; на плешивом куполе мясистой плоти помещались безвольные, подрагивающие ленты бледных губ, маленькая кнопочка носа и щели, в которых должны были находиться глаза. Голова сидела на многослойной шее, плечах и груди, огромная, как золотой колокол на вершине многоярусного храма. Блестящее от пота чудище внезапно шевельнуло ладонями, крутануло их на распухших, похожих на надутые шары руках; наконец бочонки пальцев встретились и сцепились настолько плотно, насколько позволяла их величина. Когда существо открыло рот, чтобы заговорить, в поле зрения Хорзы появился еще один человек – такой же худой, как все, но в чуть менее потрепанном одеянии; он пристроился сбоку и чуть сзади от гиганта. Колокол головы наклонился на несколько сантиметров и повернулся: его обладатель сказал что-то стоящему позади человеку, что именно – Хорза не смог разобрать. Потом великан (или великанша) не без труда поднял руки и оглядел тощих гуманоидов вокруг Хорзы. Голос его звучал так, будто в кувшин наливали загустевший жир; Хорзе показалось, что голос оглушающий, как в кошмарном сне. Он прислушался, но не узнал языка, на котором говорило чудище; затем поглядел вокруг, чтобы увидеть, какой эффект производят слова гиганта на толпу людей, отощавших, как видно, от голода. Голова его повернулась на мгновение, словно мозг переместился, хотя сам череп и остался на месте; внезапно он снова оказался в ангаре «Турбулентности чистого воздуха», когда вольный отряд разглядывал его, а он чувствовал себя таким же голым и уязвимым, как теперь.
– Господи, неужели опять, – простонал он на марейне.
– Ай-ааа! – изрекла золотистая гора плоти; голос переваливался через складки жира прерывистыми рядами тонов. – Слава богу! Наш дар моря умеет говорить! — Безволосый купол повернулся еще чуть-чуть к стоящему рядом человеку. – Господин Первый, разве это не замечательно?
– Судьба благоволит нам, пророк, – хрипловато ответил человек.
– Судьба благосклонна к своим возлюбленным, вы правы, господин Первый. Она изгоняет наших врагов и присылает нам дары – дары из моря! Хвала судьбе!
Громадная пирамида плоти сотряслась, руки поднялись выше, обнажая складки более бледной плоти, башнеобразная голова вернулась на свое место, и открылся рот: в его темной пещере блеснули стальным отливом лишь несколько мелких клыков. Когда снова раздался журчащий голос, это были слова на неизвестном Хорзе языке – правда, он уловил, что раз за разом повторялась одна и та же фраза. К гиганту вскоре присоединилась остальная толпа, которая принялась воздевать руки в воздух и что-то хрипло распевать. Хорза закрыл глаза, пытаясь проснуться, хотя и знал, что это не сон.
Когда он открыл глаза, тощие гуманоиды все еще распевали, но теперь они снова собрались вокруг него, загородив золотисто-коричневое чудище. На лицах появилось нетерпеливое выражение, зубы обнажились, руки вытянулись, пальцы загнулись, как когти, – голодные гуманоиды, распевая, набросились на него.
С него содрали шорты. Хорза попытался сопротивляться, но его прижали к земле. Уставший, он был, видимо, не сильнее, чем каждый из тощих в отдельности, а потому они без труда усмирили его, перевернули на живот, завели ему руки за спину и связали. Потом они связали вместе его ноги, согнули так, что те едва не касались рук, и привязали к запястьям короткими веревками. Раздетого, опутанного, как подготовленного к забою зверя, Хорзу потащили по горячему песку мимо едва теплящихся костров, потом подняли и нанизали на шест, воткнутый в землю, – так, что шест оказался между его связанными конечностями и спиной. Его колени, принявшие на себя всю массу тела, зарылись в песок. Перед Хорзой горел костер, и едкий дым сгорающего дерева разъедал ему глаза; вернулся тот отвратительный запах, исходивший, похоже, от многочисленных горшков и кувшинов, стоявших вокруг костра. На берегу там и сям горели и другие костры, вокруг них тоже стояли горшки. Гору мяса, которую господин Первый назвал пророком, посадили около костра. Господин Первый встал сбоку от чудища, глядя на Хорзу глубоко посаженными глазами на бледном и грубом лице. Золотистый гигант на носилках потер пухлые ладошки и сказал:
– Незнакомец, дар моря, добро пожаловать… Я – великий пророк Фви-Сонг.
Огромное существо говорило на примитивной разновидности марейна. Хорза открыл было рот, чтобы назваться, но Фви-Сонг продолжил:
– Ты был послан нам во время испытаний, кусочек человеческой плоти в приливе пустоты, навар от пресной похлебки жизни, сладость, которую мы разделим в честь нашей победы над ядовитой желчью неверия! Ты – знак Судьбы, за который мы возносим ей свою благодарность!
Фви-Сонг воздел руки к небесам, складки жира на его плечах затряслись по обе стороны башнеподобной головы, чуть не закрывая уши. Фви-Сонг прокричал что-то на непонятном языке, и толпа в ответ несколько раз хором пропела эту фразу. Жирные руки опустились.
– Ты – соль моря, дар океана. – Пророк с приторным голосом снова перешел на марейн. – Ты – знак, благословение Судьбы, ты – единое, которое станет многим, целое, подлежащее разделению; ты станешь ценнейшим даром, благословенной красотой пресуществления!
Хорза в ужасе смотрел на золотистого гиганта, не зная, что сказать. Что можно сказать людям такого рода? Хорза откашлялся, все еще надеясь подыскать какие-то слова, но Фви-Сонг продолжал:
– Узнай же, дар моря, что мы – Едоки, мы – Едоки праха, Едоки грязи, Едоки песка, деревьев и травы, самые главные, самые возлюбленные, самые настоящие. Мы трудились, чтобы подготовиться ко дню испытаний, и теперь этот день, во всем его величии, близок! – Голос золотокожего пророка зазвучал пронзительно, Фви-Сонг поднял руки, и складки жира сотряслись на его теле. – Увиждь же нас, ожидающих восхождения из этого смертного мира с пустым животом, порожним чревом и голодными мозгами! – Пухлые ладони Фви-Сонга встретились, пальцы – огромные, откормленные личинки – переплелись.
– Если можно… – прохрипел Хорза, но гигант уже снова разговаривал с толпой оборванцев.
Голоса разносились над поверхностью золотого песка, над пиршественными кострами, над головами тупых, рахитичных людей.
Хорза чуть тряхнул головой и посмотрел туда, где вдалеке стоял шаттл с открытыми дверями. Чем больше он смотрел на этот аппарат, тем сильнее крепла в нем уверенность, что это машина Культуры.
Объяснить почему он не мог, но уверенность росла в нем при каждом взгляде на аппарат. По его прикидкам, то была сорока – или пятидесятиместная машина, и в ней вполне могли поместиться все, кого он видел на острове. По виду шаттл был не особенно новым, не особенно скоростным и, похоже, вовсе не имел вооружения, но что-то в его простой, утилитарной форме заявляло о Культуре. Что бы ни конструировала Культура – телегу или автомобиль, – у них непременно было нечто общее с аппаратом, стоявшим вдали на берегу, несмотря на то что все они разделялись между собой океаном времени. Было бы лучше, если бы Культура использовала какую-нибудь эмблему или логотип; но, доходя до крайности в своем бессмысленном равнодушии и отсутствии реализма, она отказывалась полагаться на символы. Культура провозглашала, что она такова, какова есть, и не испытывает ни малейшей нужды в подобном внешнем самоутверждении. Она не была чем-то единым, она была каждой проживавшей в ней личностью и каждой имеющейся в ней машиной. Она не могла ни ограничивать себя законами, ни обеднять себя деньгами, ни позволять каким-нибудь руководителям обманывать ее, и точно так же она не желала, чтобы символы представляли ее в ложном свете.
Но тем не менее у Культуры был один набор символов, которыми она очень гордилась, и Хорза не сомневался: если машина, на которую он смотрит, – изделие Культуры, то где-то внутри или снаружи есть надпись на марейне.
Связан ли шаттл каким-то образом связан с этой горой плоти, все еще разговаривавшей с облезлыми гуманоидами вокруг костра? У Хорзы имелись на сей счет большие сомнения. Марейн Фви-Сонга звучал неуверенно и явно был плохо заучен. Марейн Хорзы был далек от совершенства, но он достаточно хорошо разбирался в этом языке, чтобы понимать – Фви-Сонг совершает над ним насилие, когда прибегает к нему. Как бы там ни было, но предоставлять свои корабли религиозным фанатикам было не в обычаях Культуры. Зачем этого пророка прислали сюда? Эвакуировать этих людей? Перенести их в безопасное место, прежде чем какая-то высокотехнологическая херовина Культуры разнесет вращающийся веер – орбиталище Вавач? С чувством безнадежности Хорза понял, что, вероятно, шаттл находится здесь именно для этого. Значит, выхода для него не было. Либо эти психи принесут его в жертву, либо сделают с ним то, что им нужно, либо стараниями Культуры это станет путешествием в плен к ней.