Вспомни о Флебе

Фви-Сонг продолжал разговаривать с Хорзой, не задавая никаких вопросов, не останавливаясь и все чаще и чаще повторяясь. Он рассказал мутатору о бывших ему откровениях и о своей прошлой жизни. Сначала он был цирковым уродом, потом любимчиком во дворце какого-то инопланетного сатрапа на одном из мегакораблей, потом, на другом мегакорабле, обратился в некую модную религию. Здесь-то и случились откровения, и он убедил нескольких новообращенных присоединиться к нему на острове в ожидании Конца Всего. Затем явились новые адепты, и тут Культура объявила, какая судьба ожидает орбиталище Вавач. Хорза слушал вполуха – его мысли метались в поисках выхода.
– …мы ждем конца всего, последнего дня. Мы готовимся к окончательному поглощению, смешивая плоды земли, моря и смерти с нашими хрупкими телами из плоти, костей и крови. Ты – наш знак, наш аперитив, наш дух. Ты должен понимать, какая тебе выпала честь.
– Великий пророк, – сказал Хорза, с трудом глотая слюну и прикладывая неимоверные усилия, чтобы его голос звучал ровно.
Фви-Сонг остановил свой поток, глаза его сощурились еще больше, лоб нахмурился. Хорза продолжил:
– Я и в самом деле твой знак. Я приношу тебе самого себя. Я твой последователь… последний по счету ученик. Я пришел, чтобы избавить тебя от машины из Вакуума. – Хорза повернул голову в сторону шаттла Культуры, стоявшего вдалеке с открытыми задними дверями. – Я знаю, как удалить этот источник искушения. Позволь же доказать мою преданность, оказав эту маленькую услугу тебе, великому и славному. И тогда ты поймешь, что я твой последний и самый верный слуга, Последний по счету, тот, кто явился перед развоплощением, чтобы… подвергнуть твоих последователей испытанию и удалить анафемский аппарат. Я смешался со звездами, воздухом и океаном, и я приношу тебе это послание, это избавление.
Тут Хорза замолчал. Горло и губы у него пересохли, а глаза слезились, потому что в воздухе вокруг него поплыли особо едкие запахи от трапезы Едоков. Фви-Сонг неподвижно сидел на своих носилках и глядел в лицо Хорзе, сощурив свои глаза-щелочки и сдвинув луковицы бровей.
– Господин Первый! – Фви-Сонг повернулся туда, где бледнокожий человек в мундире массировал живот одного из Едоков; несчастный последователь пророка, стеная, катался по земле.
Господин Первый поднялся и подошел к пророку-гиганту, который кивнул в сторону Хорзы и заговорил на языке, неизвестном мутатору. Господин Первый слегка поклонился Хорзе, потом зашел ему за спину, вытаскивая что-то на ходу из-под своего мундира. Сердце Хорзы колотилось. В отчаянии он снова перевел взгляд на Фви-Сонга. Что сказал пророк? Что собирается делать господин Первый? Над головой Хорзы нависли руки, сжимавшие что-то. Мутатор закрыл глаза.
Его рот плотно завязали тряпкой, которая пахла мерзкой пищей, а голову притянули к шесту. После этого господин Первый вернулся к стонущему Едоку. Хорза уставился на Фви-Сонга, который сказал:
– Так, значит, я остановился на том…
Хорза не слушал. Жестокая вера жирного пророка мало чем отличалась от миллионов других, вот только степень варварства была необычной для этих – предположительно цивилизованных – времен. Может быть, еще один побочный эффект войны. Виновата Культура. Фви-Сонг говорил, но слушать его не имело смысла.
Хорза вспомнил, как относится Культура к тем, кто верит во всемогущего Бога: она их жалеет и обращает на суть их веры внимания не больше, чем мы обращаем внимания на бред сумасшедшего, объявляющего себя повелителем Вселенной. В своей основе вера была не совсем лишена смысла (зная о ней, а также о происхождении и воспитании данного лица, вы могли понять, что с ним не так), но серьезно вы ее не воспринимали.
Именно это Хорза чувствовал по отношению к Фви-Сонгу. Он должен был относиться к нему как к маньяку, каким тот явно и был. То, что его безумие было заключено в религиозную оболочку, не имело никакого значения.
Культура с этим явно не согласилась бы, заявив, что между безумием и религиозными верованиями имеется немало общего, но, с другой стороны, чего еще можно было ждать от Культуры? Идиране разбирались в этом куда лучше, и Хорза, хотя и не соглашался со многими воззрениями идиран, уважал их веру. Весь образ жизни, почти каждая мысль идиран была освящена, руководима и направляема единой религией /философией: верой в порядок, место и некий священный рационализм.
Они верили в порядок, потому что видели столько его противоположностей – сначала на собственной планете, когда принимали участие в жесточайшем эволюционном соревновании, а потом (когда они наконец вошли в сообщество местного звездного пучка) вокруг себя – во внутривидовых и межвидовых контактах. Они страдали от отсутствия порядка; они погибали миллионами в идиотских войнах, причинами которых была жадность, причем втянутыми в эти конфликты они оказывались не по собственной вине. Они были наивными и невинными и слишком полагались на мнение тех, кто рассуждал так же, как они, – спокойно и рационально.
Они верили в судьбу места. Определенные личности всегда принадлежали определенным местам (высокогорьям, плодородным землям, островам с умеренным климатом), независимо от того, родились они там или нет; то же самое относилось к племенам, кланам и расам (и даже к видам; большинство священных древних текстов оказывались достаточно двусмысленными и туманными, так что их вполне можно было притянуть к сделанному идиранами открытию, что они не одни во Вселенной. Тексты, утверждавшие иное, были отброшены, их авторы поначалу подверглись проклятию, а потом были забыты окончательно). В самой светской своей форме эта вера могла проявляться в виде убежденности, что для всего есть свое место и все должно быть на своем месте. Когда все будет на своем месте, Бог удовольствуется положением дел во Вселенной и вместо нынешнего хаоса воцарятся вечный мир и радость.
Идиране считали себя движущей силой этого великого упорядочения. Они были избранными – сначала им был дарован мир, чтобы они могли понять, чего желает Бог, а потом те самые силы беспорядка, с которыми, как они поняли, им нужно сражаться, побудили их к действию, а не к созерцанию. У Бога были задачи поважнее, чем обучение идиран. И им нужно было самим найти себе место – по крайней мере в своей галактике. А может, и за ее пределами. Более зрелые виды могли искать спасения самостоятельно: они должны были сами устанавливать для себя правила, сами находить мир с Богом (и знаком Его великодушия была радость по поводу их достижений, даже если они отрицали Его). Но что касается других – непоседливых, суетливых, борющихся народов, – они нуждались в руководстве.
Пришло время покончить с игрушками, с эгоистичной борьбой за собственные интересы. Тот факт, что идиране это поняли, как раз и свидетельствовал в пользу такого соображения. Они – и с ними Слово, полученное ими в наследие от божества, Заклинание, заложенное на генетическом уровне, – несли новое послание: Вырасти. Научись себя вести. Подготовься.
Хорза верил в идиранскую религию не больше, чем Бальведа, он не мог не видеть, что идиранские идеалы выглядят слишком уж заданными, слишком сделанными. То были именно силы, ограничивающие жизнь, которые он так презирал в Культуре, изначально более мягкой по своему характеру. Но идиране полагались на себя, а не на свои машины, а потому все еще оставались частью жизни. Для Хорзы это и было самым главным.
Хорза знал, что идиране никогда не подчинят все менее развитые цивилизации в галактике: судный день, о котором мечтали они, никогда не настанет. Но сама уверенность в окончательном поражении делала идиран безопасными, нормальными, делала их частью общегалактической жизни – просто еще один вид, который прожил этапы роста и экспансии и угомонился, вступив в фазу ровного развития, как это случается со всеми видами, не склонными к самоубийству. В течение десяти тысяч лет идиране были всего лишь еще одной цивилизацией, которая пыталась разобраться сама с собой. О нынешней эре завоеваний когда-нибудь будут вспоминать ностальгически, но к тому времени она изживет себя и получит оправдание в рамках какой-нибудь креативной теологии. Прежде идиране были тихим видом, занятым собой; такими они станут снова.