Дядя самых честных правил (СИ)

— Урусов, — майор нахмурился, — вашего отца звали Платон Андреевич, верно?
— Да, так и есть.
Лицо седоусого подобрело.
— Как же, как же, знал я вашего батюшку, — он покачал головой. — Земля ему пухом. Рано ушёл Платон.
Я только кивнул в ответ. Больную тему трогать не хотелось, даже со знакомым отца.
— Вот что, — майор вернул мне документы, — Константин Платонович, вы об указе “О недопущении истечения умов” слышали?
— Нет.
— Год, как императрица подписала. В частности, там запрещается выезжать за границу России деланным магам с дипломом.
Он со значением на меня посмотрел.
— Вот, скажем, учился за границей, приехал к родне, а обратно уже нельзя, — майор дёрнул себя за ус. — Только по высочайшему разрешению.
Ничего себе! Вот это строгости. Это значит, и меня не выпустят? Хорошенькое дельце.
— А вы, Константин Платонович, — продолжил майор и подмигнул мне, — ещё не въехали.
Намёк был яснее некуда. Всё, что мне надо сделать, — выйти отсюда и ехать в обратном направлении.
За время пути я многое успел обдумать. Пока Бобров спал, я смотрел в окно экипажа и заново переосмысливал жизнь. По зрелому размышлению стало понятно: в Париж я возвращаться не хочу. Сто раз был прав Бобров — кем я там был? Студентом без денег, связей и перспектив. Ехать к любвеобильной графине тоже смысла нет. Уж что-что, а судьба жиголо и нахлебника меня никогда не привлекала. Осесть в Пруссии или Австрии? Ни за что! К эльфам на Авалон? Держи карман шире! Там хорошо если дворником устроюсь — не любят они инородцев.
— Нет, — я посмотрел в глаза майора, — мне надо в Россию.
Упускать шанс с наследством было бы глупостью. А не оставит дядя ничего, так всегда смогу придумать что-нибудь. Да к тому же Шувалову в пушкари подамся. Что я, гаубицу сделать не смогу? Да всяко получше его балбесов.
Майор хмыкнул и протянул мне бумагу.
— Разрешение на въезд, Константин Платонович. Добро пожаловать в Россию.
* * *
На следующей же остановке я с удивлением заметил, что наш возница снял шарф с лица. Ёшки-матрёшки, да он настоящий орк! Зелёная кожа, клыки, будто дикий хищник. Только вот глаза голубые и добрые.
— Кузьма я, ваш благородие. Василия Фёдоровича крепостной.
Орк низко поклонился.
— Зачем лицо прятал?
— Так ведь не любят в европках нашего брата, ваш благородие. В прошлый раз ездил, так на улицах пальцами тыкали. Стража останавливала всё время. А в городу Парижу вообще бы не пустили меня.
В самом деле? Я нахмурился, вспоминая порядки во французской столице. Кстати, вполне может быть совершенно в их духе, ни одного орка я там никогда не видел.
— Константин Платонович, — орк ещё раз поклонился, — можно сказать?
— Давай.
— А лихо вы того барона! Бах только, и всё. Сколько раз дуэли между дворянами смотрел, никогда такого не видел.
Я усмехнулся. Что есть, то есть, производит впечатление.
— Держи, братец, — я дал ему несколько мелких монет серебром. — Как приедем, выпей за мою руку, чтобы не дрогнула.
— Так точно, ваш благородие! Это мы завсегда!
Оставит мне дядя наследство, не оставит, а на челядь надо произвести впечатление. Господа от слуг, а тем более крепостных, зависят не меньше, чем слуги от господ. Приказы ведь можно по-разному выполнить — на “отстань” и с душой. Так что хорошее отношение к себе надо воспитывать заранее.
* * *
До Москвы доехали без приключений. Я больше молчал, разглядывая местность вдоль дороги. Страна как страна, не хуже Франции, если судить по совести. Дороги, конечно, похуже, но в Европе и расстояния поменьше. Придумывают больше, что здесь медведи по улицам ходят.
А вот сама Москва меня поразила. Да, знаю, она давно уже не столица, но до чего же хороша! Церкви, дома, улочки, бульвары, девицы прогуливающиеся. Красота! К тому, что здесь каждый второй с зеленоватым оттенком кожи, я привык довольно быстро. Ну зелёная, что такого? Вы когда-нибудь видели студентов Сорбонны наутро после диспута? Там цвет не хуже будет.
 
Кстати, медведей я так и не увидел ни одного. Даже как-то разочаровался — столько раз слышал, что здесь они на каждом шагу, а их нет вовсе. Зато карет, запряженных механическими лошадьми, на каждом шагу. Это же сколько денег на них потрачено!
— В какой гостинице остановимся?
Бобров почесал в затылке.
— Дорого здесь всё. Я так подумал, а заедем-ка с тобой к Голицыным. Я с младшим наследником князя учился вместе, вот и нагрянем в гости. Да и ты им не чужой, вроде как.
— В смысле?
— Мать твоя в девичестве Голицына была, если не ошибаюсь. Из младшей ветви, но всё-таки родня.
Я поджал губы. Где была эта родня, когда я остался один-одинёшенек?
— Соглашайся, — Бобров хлопнул меня по плечу, — если не примут, найдём гостиницу.
По некоторому раздумью я дал согласие. Ладно, чёрт с ними, с делами прошлого. Завести полезные знакомства не помешает, а заодно посмотрим, насколько у меня плохие манеры. В высшем свете я никогда не был и не представляю, как там себя вести.
Московское подворье князей Голицыных занимало целый городской квартал. С размахом живут, родственнички! Дворец, торговый дом, школа для многочисленных отпрысков и дружественных семей, мрачный каземат oprichnikov. По крайней мере, так объяснил Бобров, специально приказав объехать вокруг подворья.
Интересно, а “oprichniki” это же личные войска князя, да? А как на это смотрит императрица? Надо будет разобраться во внутренней политике поглубже. Боюсь, здесь всё не так просто и отличается от европейских порядков.
* * *
Лакей в парадной ливрее открыл нам дверь и согнулся в поклоне. Кстати, обычный человек, а не орк.
— Пётр Бобров и Константин Урусов, — заявил мой спутник, — прибыли выразить почтение князю Алексею Дмитриевичу.
— Прошу вас, господа, — лакей указал на диванчик под фикусом в кадке. — Извольте обождать, я доложу о вашем визите.
Бобров кивнул и уселся под развесистыми листьями.
— Бывает, — шепнул он мне, — и по часу ждать приходится. Мы с тобой птицы невысокого полёта, может, не князь, а кто-то из наследников нас примет.
На удивление лакей вернулся через пару минут и пригласил следовать за ним. У Боброва даже лицо вытянулось — его так быстро никогда не принимали.
Через анфиладу залов нас привели в эдакую домашнюю комнату, мужской вариант будуара. На стенах оружие, горящий камин, кресла, ковры на полу. Чувствовалось, что здесь хозяин устраивает не официальные приёмы, а личные встречи.
— Петруша!
Нам навстречу поднялся пожилой человек, с проседью на висках, одетый в домашний халат, расшитый золотом, и турецкую шапочку.
— Как ты редко заходишь, Петруша, — князь Голицын, а это был именно он, покачал головой. — Забыл нас, безобразник.
— Что вы, Алексей Дмитриевич, как можно!
Голос моего спутника стал елейным. Он подошёл ближе и согнулся в низком поклоне. Князь улыбнулся, протянул ему руку, и Бобров почтительно поцеловал массивный перстень на пальце князя.
Ах, дружище Бобров! Ты ведь мне недоговаривал, хитрый лис. Знаком, значит, с младшим наследником? А этот поцелуй, он что значит? Не покровительство ли князя? Пожалуй, сделаю вид, что не заметил, но на будущее учту.
— Разрешите вам рекомендовать, Алексей Дмитриевич, — Бобров указал на меня, — Константин Урусов. Бакалавр Сорбонны.
Я поклонился с достоинством и не слишком прогибаясь. Пусть родственник, но надо сразу обозначить свою независимость.
— Вижу, вижу, — Князь доброжелательно улыбнулся, — урусовская стать, сразу заметно. А глаза наши, голицинские.
Он шагнул вперёд и протянул мне ладонь. Рукопожатие у князя оказалось сильное, несмотря на лёгкое сложение.
— Рад видеть, — он указал на кресла, предлагая присесть, — очень рад.
— Как приехали в Москву, сразу к вам, — разливался соловьём Бобров, — даже селиться в гостиницу не стали.