Лорем (СИ)

— Знаете, а я помнила, что мне с детства нравилось это ощущение.
— Аштанар! Только потому, что кто-то говорит…
— Отрофон-Кессеи хранят и собирают память мира, Глэн. Если кому и знать, то им.
— Госпожа, но выскакивать на ходу из повозки…
— Тише-тише, я слушаю.
Все прислушались. Мы уехали далеко от Ключинки, вокруг не было ни души. Пели птицы. Квакнула лягушка. Аштанар прервала молчание:
— Не переживайте, они все еще здесь, со мной. Вы не обижайтесь, но я очень хочу пройтись.
На том вопрос был исчерпан. Эзобериен последовал за ней, мы отправились следом на повозке. Спорить не хотелось. Я глянула на Глэна. Он морщился от боли, но не ворчал. Да, может быть они и должны были спасти мир. Но тогда еще нужно было понять, как путешествовать быстро и удобно.
  
Глава 3
 
Шаг, и еще один.
Ничему ты не научился.
Шаг. Шаг. Шаг.
Неумеха.
Шаг, вниз по склону, не разбирая пути.
Не получится.
Стебиндес гудит как растревоженный улей. Тревога заставляет всех огрызаться, люди становились злее и тупее с каждым часом. Караван, отправленный на запад, не вернулся, и торговцы начали волнения. Крепость послала разведчиков, чтобы успокоить торговцев. Разведчики не вернулись, и крепость закрыли. В округе все чаще видят красные плащи инквизиторов, теперь и город закрыли. На въезд, не на выезд.
Клин думает. Ремесло целителя приносит хлеб и хороший кусок мяса поверх него. Мешая травы и сцеживая отвары для великой и всезнающей госпожи Фуксии он чувствует себя на своем месте. Что бы он не выстроил, отвары он варит качественные и полезные, а стало быть, приносит пользу человечеству, в конце то концов. Но как он будет приносить пользу человечеству, если Стебиндес захватят? Надо уходить.
Несомненно, лучше делать это сейчас, со всем реквизитом.
Но Фуксия намерена быть в крепости, смеется над Клином. Кто возьмет крепость на острове посреди реки.
Кто возьмет крепость на острове посреди реки?
Он смотрит на Фуксию, рыдающую у его шкафа с ингредиентами.
Все так хорошо начиналось.
Работать на Фуксию было легко. Она понравилась ему сразу, как познакомились.
Большой лиловый шатер, в нем дама с соболиными бровями, в невообразимой полосато-пернатой шляпе и с тонким мраморным мундштуком в руке. Перед дамой высокий табурет с бархатной подушкой. Дама, как гласит табличка при входе, рассказывает судьбу по форме стопы.
Под хищным взглядом дамы Клин разувается и ставит ногу на подушку.
Табурет высокий, стоять неудобно.
Это должно внушать неуверенность.
При этом табурет не шатается, это бы указало на бедность гадалки.
Превосходно.
Но почему входная плата такая дешевая?
Из углов струится ароматный дымок, дама закатывает глаза и с придыханием рассказывает Клину его судьбу.
“Вижу я, грядет тебе великое дело. Есть человек, которого хочешь увидеть…”
Клин показывает, что удивлен.
“Да, да, женщина, прекрасная, как цветок. Ты мечтаешь оказаться с ней, и скоро появится шанс. Ты увидишь, да, увидишь предзнаменование, не упусти его и…”
Он уважительно дослушал работу гадалки.
Очень красиво, но почему так дешево?
Он недаром работал над своим прославленным образом. Пара фраз, и Фуксия поняла, с кем встретилась. Она была наслышана о нем. Все знали, но не понимали, пока он сам не признавался. Они мило пообщались. Назначили встречу, которая прошла удовлетворительно и Клин остался на ночь.
Обсудить план съездили на озеро, заодно оба отдохнули.
Так Клин стал при ней целителем и зазывалой.
Почему бы не стать, если снабдить гороскопы реальной ощутимой пользой, можно зарабатывать неплохие деньги.
Клин не говорил вслух, что хотел быть полезным человечеству. Даже внутри себя гнал такую мысль. Предсказания — это деньги, и деньги неплохие. Обычный отвар от простуды, снабженный должной мистификацией гадалки, которая горит своим делом, способен творить чудеса и звонкие монеты.
Так что Клин достал припрятанный травник и организовал всю лавочку на двоих с Фуксией.
 
Они продержались полгода.
Теперь он слушал тревожное гудение города, и вспоминал полевой госпиталь, где познакомился с целительством. В нем тоже гудело.
Он попал туда как солдат, переодетый в форму союзного города.
На входном допросе однако выяснилось, что форма на нем скорее ученическая и в солдаты он не годится, но Клин не был готов доказывать обратное, демонстрируя свои сомнительные боевые навыки.
А вот что его заинтересовало, так это госпиталь. И симпатичная знахарка, которая в нем распоряжалась. Темное платье, стройная фигура и длинные темно-каштановые волосы, убранные в косу. Тонкие пальцы, ловко отмеряющие правильные доли трав. Красивые глаза, внимательно изучающие указания в травнике.
Разумеется, чтобы пробиться к ней, нужно было интересоваться знахарским делом. Три дня, и она уже обращалась с ним, как с доверенным учеником.
Клин усмехнулся своей мысли. Иногда он понимал причины своих поступков лишь потом.
Чтобы пробиться к знахарскому делу, нужно было заинтересовать симпатичную молодую леди. Три дня, и он уже пользовался всеми ее знаниями.
Из лагеря он сбежал, как только запахло жареным. Вот тогда Клин слышал, как весь лагерь тревожно гудел. Ожидание закончились, прозвучал сигнал к наступлению. Все пошли, и Клин пошел. Только в противоположную сторону, прихватив травник.
Это было крайне неудобно. Уходить пришлось тайно, оставить многие ценные вещи, бросить знахарку, в конце то концов. Но иного пути он не желал. Он не выносил вида крови и открытых ран. То есть видеть мог, но ничего приятного с этим связано не было, и лечить что-то серьезнее несварений и ушибов ему не хотелось.
Вот только…
Крепость не военный лагерь, она не может сдвинуться с места. Она может только гудеть все громче, раздираемая тревогой. Будто карета, с грохотом несущаяся под откос.
Точно так же крепость не может наступать или отступать. Клин рассмеялся. Иногда он удивлялся очевидным мыслям, к которым приходил после долгих размышлений.
Нужно было бежать отсюда. Нужно было отступать из Стебиндеса совершенно точно и срочно. После того полевого госпиталя он уже хорошо различал эту тревогу, это гудение, слышал его не раз — на сцене и в подсобке, или как сейчас, за знахарским столом. Оно означало одно: пора бежать, потому что вот-вот станет горячо. Так звучат люди, готовые рвать других на куски, и лучший способ избежать их гнева — это удрать до того, как тревога станет невыносимой.
Но он столько сделал за эти полгода. Фуксия из гадкого утенка превратилась в лебедя. Клин был к этому готов, она нет. Он не знал, что нужно готовить. В который раз он совершенно не понимал людей.
Лебедь еще чувствовал себя утенком, и Фуксия просто не могла, не хотела поверить, что ее бешеные деньги и слава сейчас не главное. Когда крепость гудит главное не то, что ее комендант почитает тебя за святую, а то, что при ее захвате инквизиторы перевернут все до последнего камушка.
Инквизиторы, которым отвратительны любые разговоры о магии.
Которых видели близ города, главы которого удивительно сильно стали верить одной гадалке.
Кто же возьмет крепость на острове посреди реки?
Ох.
Он может уйти в любой момент.
Клин сжимает мерную ложечку, просыпает чуть шиповника мимо стола.
Смотри, дура, я взволнован. Ты правда настолько слепая? Как тебе вообще удается читать людей? Или ты не изображаешь эту истерику?
Клин давно понял, что некоторые люди действительно ощущают чувства, которые показывают. Но прежде он не замечал, чтобы это касалось лицедеев.
— Прекрати эти показные страдания, я говорю с тобой совершенно серьезно. Ну и что, что гарнизон большой. Да, ты раньше и не мечтала так подняться. Я тоже не хочу уходить. — Он смотрит в заплаканные опухшие глаза. Какой кошмар, ее необходимо успокоить, если кто-то увидит ее такой зареванной и жалкой, лопнет вся мистическая аура, которую они столько выстраивали. — Ты не видела войну. Настоящие ранения, понимаешь? — Она молчала, бестолково шмыгая носом. Клин улыбнулся, взял девушку на руки, усадил прямо на свой рабочий стол, не заботясь о склянках. Что-то тоскливо звякнуло, покатился пузырек. Клин придержал пузырек рукой, поднял и посмотрел на этикетку. Отвар, восстанавливающий силы. Подойдет. Налил в мерную чашу, протянул.