Лорем (СИ)

До того, момента — Клин улыбнулся своим мыслям и вскочил в седло — до того момента, когда его жизнь действительно началась. Когда на него свалилась крыша палатки. Что бы ни было до этого — эта липкая от скопившейся на ней влаги, холодная серая ткань была первым, что Клин почувствовал и запомнил. Он накинул капюшон дорожного плаща — ткань этой палатки и сейчас была с ним.
Он погладил серую материю и вспомнил ярко, в один миг, словно начало его жизни произошло только что.
Лежать под обвалившейся крышей палатки было неудобно, и он выбрался наружу. Замер, сраженный красотой природы. Палатка стояла в поле, посреди тумана. Светало, но еще было видно звезды. Мир был красив настолько, что у него перехватило дыхание. Тьма ночи медленно отступала, гасли звезды, и купол неба загорался восходящим солнцем. Мутная пелена тумана светлела и рассеивалась под лучами восходящего солнца. Высоко в небе летали птицы, по полю разносились их напевы. Лучи солнца подсвечивали туман, отражались в капельках росы на траве, сверкали на солнце, словно драгоценные камни. Завороженно он смотрел, как самые маленькие капельки росы исчезают под обволакивающим теплом солнца. Кое-где в траве он видел насекомых, которые выползали навстречу теплу, взлетали над землей, расправляя крылья.
Он бы так и стоял, если бы не понял, что голоден. Внутри палатки обнаружился рюкзак, в нем были фляга с водой, хлеб и сало. Он сидел в мокрой от росы траве и жадно откусывал куски хлеба один за другим, и не было ничего вкуснее. Даже у воды был вкус, замечательный и совершенно незнакомый. Еда закончилась, и он почувствовал, что съел слишком много.
Кроме того, в поле не было другой еды. Нужно было собирать вещи и отправляться в путь. Он собирал палатку, доставал из нее вещи и рассматривал их. Все хотелось померить, пощупать, все было интересным. Он заметил, что замерз и это неприятно. Сменил промокшую от росы одежду на сухую, натянул шерстяной свитер, осмотрелся напоследок и пошел в сторону виднеющегося вдали ряда тополей.
Там обнаружилась дорога. Пойдя по ней, он пришел в поселение. Глядя на дома, он решил зайти в любой из них, посмотреть, что там.
Внутри оказалась женщина, которая отчего-то испугалась и зло спросила его: “Ты кто такой?”
— Ну а кого вы ждали? — беззвучно произнесли губы Клина, и он улыбнулся. Он вспоминал.
— Ты кто такой? — зло спросила полная, уже немолодая женщина, одетая в длинную рубаху с передником. В руке у нее был половник, отчего-то имевший грозный вид.
— Ну а кого вы ждали? — неожиданно для себя спросил он. Лицо озарила, он это почувствовал, широкая улыбка.
Женщина опешила.
— Уж кого бы не ждала, а стучаться все равно надо.
— Виноват, добрая госпожа. Я стучал, да видно тихо. — он говорил, а сам замечал, что смотреть на женщину как-то неправильно. Взгляд бегал по дому.
— Что это ты тут рыскаешь, украсть что вздумал?
— Напротив, госпожа! Я работу какую ищу, может вам нужно дров наколоть или скажем стул починить.
— Может и надо, — женщина уже не злилась. — Да только работника просто так, с улицы, я не приглашу. Ты откуда к нам пожаловал?
— Госпожа, вы так догадливы. Как вы поняли, что я не местный?
— Шутишь что ли, у нас тут восемь домов, все друг друга в лицо знаем.
— О, правда? А скажите, пожалуйста, в котором из домов можно поесть?
— Да в любом, если деньги есть.
— Деньги… У меня есть фляга! Еще рюкзак, палатка и одежда.
— Тогда понятно, чего ты работу-то ищешь. Вот что, раз такое дело, наколи дров, а я за это тебя накормлю.
— Спасибо большое, госпожа.
Колоть дрова оказалось довольно скучно. Колун рассекал чурбак и шел криво, если удар задевал сучки. Как раскалывать большие чурбаки он не понял и откладывал их в сторону.
Разговор с женщиной был очень странный. Он как будто знал, что говорить, но совсем не знал, как себя вести, и не понимал некоторых слов. Если подумать, он не помнил, колол ли прежде дрова. Он помнил поле, помнил дорогу, помнил женщину и о чем они говорили. Понимал, что за спиной у него улица и еще один дом, и что он стоит во дворе.
 
Но до этого словно ничего и не было. Вместо этого колун застрял в очередном чурбаке.
— Парень, да прекрати ты трясти его, это не яблоня. — раздалось с улицы. Он обернулся. Напротив стоял мужчина в синей куртке.
— Как мне его высвободить?
— Молотом ударить надо. Или если не уверен, что сработает, вбей клин рядом.
— Что сделать?
Мужчина подошел, выбрал щепку и вставил рядом в трещину чурбака.
— Теперь стукни по клинышку, — Клин стукнул молотком, чурбак высвободился.
— Вот так, парень. Дрова тоже нужно уметь колоть. Ты чей будешь?
— Да я не местный. Очень вы мне помогли, спасибо.
— Нечего. Звать то тебя как?
— Вы не поверите. Клин.
Мужчина расхохотался.
— И правда не верю. Тебе с таким именем, парень, в плотники первая дорога. Как же вышло, что тебя всему этому отец не научил? — Клин развел руками. — Да у тебя никак мозоли! Парень, ты чего это дрова взялся колоть с такими руками?
На шум вышла хозяйка дома.
— Здравствуй, Корен. Что тут у вас?
— Да вот с пареньком твоим разговорился. Видала, у него руки такие, будто труда отродясь не знали.
— Да. — Сказал Клин. — Но вы знаете, я не от хорошей жизни в работники подался.
Женщина сострадательно спросила:
— Что с твоими родными, живы ли они?
Клин не знал, что ответить. Отчего-то ему стало вдруг очень больно и слезы полились из глаз.
— Эк ты какой, парень… — Начал мужчина.
— А ну-ка замолкни, Корен. Видишь же, у мальчика горе. — Женщина обняла Клина. Он не знал, что сказать. Не знал, как себя вести. Он просто уткнулся в теплое плечо и плакал навзрыд.
Этого оказалось достаточно. Ему выделили постель и кормили едой, не задавая вопросов. Порой госпожа Рибо пыталась выяснить, кому она дала приют и позволила помогать по дому, но Клин не говорил, что просто не знает, кто такой. С первого вопроса на этот счет он вдруг почувствовал, что не стоит говорить правду. Он рассказал, что заблудился и не знает, куда забрел. Госпожа Рибо рассказала о поселке, об окружающей местности, даже о ближайшем городе.
Еще Клин дал понять, что действительно не знает многого о работе руками. Ему посоветовали выбрать, что нравится делать, и пойти работать подмастерьем.
Клин учился. Каждый день был полон открытий. Он узнавал, как вести домашние дела, как ухаживать за огородом и убирать урожай. Все это было ново и интересно, но вскоре переставало быть незнакомым. И вдруг Клин почувствовал нечто новое. С момента пробуждения в палатке все, что он слышал и узнавал, радовало его. Но почему-то постепенно рассказы о крестьянской жизни перестали увлекать его. Он понял, что знает слишком много про каждый день, который проживает в доме госпожи Рибо, и отчего-то больше не рад. Он очень хотел вернуть чувство радости новому, почему-то все, что происходило с ним, больше не было таким ярким и удивительным, как утро в поле. Он искал способ, как снова пережить то состояние. Он узнал, что крестьяне живут по годовому циклу и начал спрашивать про хранение зерна, заготовку продуктов, про все, что приходило в голову. Ему нравилось понимать, как все это работает и иногда он забывал сравнивать свою жизнь с утром в поле.
Рибо ему нравилась, она заботилась о нем и честно старалась научить как можно большему. Шли дни, и она начала относиться к нему, как к члену семьи.
Но однажды утром Клин почувствовал, что у него больше нет вопросов. За весь день он ничем не обрадовался. Когда стемнело собрал вещи и тихо ушел в ночь.
Клин был совсем другим тогда. Он многое пережил, и те спокойные дни в доме госпожи Рибо, такие нормальные и счастливые, стали неотличимы для него от утра в поле. Иногда он мечтал, как не ушел от госпожи Рибо и представлял спокойную и счастливую жизнь у нее. Думая об этом, он искренне верил, что смог бы, если бы только знал, сколько трудностей, а не только вдохновения и радостей, таит мир вне уютной и спокойной общины, где он нашел приют когда-то давно.