Сон в красном тереме. Т. 3. Гл. LXXXI — СХХ.

— Немного поспал, — отвечал Баоюй. — Сам не пойму, отчего так рано проснулся!
— Тебе нездоровится? — спросила Сижэнь.
— Нет, ничего. Только на душе неспокойно.
— В школу пойдешь?
— Меня освободили на день от занятий. Хотел погулять в саду, немного рассеяться, но боюсь, холодно будет. Вели девочкам убрать свободную комнату, поставить там курильницу, положить бумагу, тушь, кисть и тушечницу. И пусть никто меня не тревожит, я буду заниматься.
— Кто же осмелится тебя тревожить! — вмешалась в разговор Шэюэ.
— Вот и хорошо! — обрадовалась Сижэнь. — И позанимаешься, и успокоишься, и простуду не подхватишь. А как аппетит? Может быть, съешь чего-нибудь? Скажи, чего тебе хочется, я велю приготовить.
— Мне все равно, не хлопочи по пустякам, — ответил Баоюй и добавил: — Пусть поставят в комнату немного фруктов. Они хорошо пахнут.
— А в какую комнату? — спросила Сижэнь. — В свободных комнатах беспорядок, лишь в той, где жила Цинвэнь, более-менее чисто. После ее смерти туда никто не заходил. Но там холодно.
— Ничего, — промолвил Баоюй. — Пусть принесут жаровню.
— Хорошо, — ответила Сижэнь.
Девочка-служанка принесла поднос, на котором стояла чашка и лежали палочки для еды.
— Здесь все, что просила барышня Хуа Сижэнь, — сказала девочка, передавая поднос Шэюэ, — это прислала старуха из кухни.
На подносе стояла чашка супа из ласточкиных гнезд.
— Это ты заказала, сестра? — спросила Шэюэ у Сижэнь.
— Да, я, — ответила Сижэнь. — Пусть Баоюй подкрепится немного. С вечера он не ел и всю ночь не спал.
Сижэнь велела накрыть на стол, а Шэюэ уговорила Баоюя немного поесть. Вскоре явилась Цювэнь и сказала:
— Комната прибрана! Пусть только рассеется дым от жаровни, и господин может туда идти!
Поглощенный своими думами, Баоюй не ответил, лишь кивнул головой.
— Кисть и тушечница на месте, там, где вы приказали, — сказала девочка-служанка, входя в комнату.
— Ладно, — откликнулся Баоюй.
— Завтрак готов, — доложила другая служанка. — Где будете есть, второй господин?
— Покоя от вас никакого нет, — рассердился Баоюй. — Ну, несите сюда!
Вскоре принесли завтрак, и Баоюй обратился к Шэюэ и Сижэнь:
— Поешьте со мной, одному не хочется, уж очень тоскливо на душе.
— Мы недостойны сидеть с тобой за столом, — возразила Шэюэ. — Твоя просьба — просто каприз.
— Ничего особенного здесь нет, — заметила Сижэнь. — Сколько раз ели и пили вместе! Если это пойдет ему на пользу, можно и нарушить обычай!
И вот Баоюй занял место в центре стола, Сижэнь и Шэюэ по обе стороны от него.
После еды девочки-служанки подали чай для полоскания рта.
Держа в руках чашку, Баоюй сидел молча, словно о чем-то задумавшись, а потом вдруг спросил:
— В комнате все прибрано? Можно идти?
— Ведь вам уже сказали об этом, — ответила Шэюэ, — к чему снова спрашивать?
Посидев немного, Баоюй ушел в приготовленную для него комнату, воскурил благовония, расставил на столе фрукты, велел всем уйти и запер дверь.
После этого он взял листок розовой бумаги, произнес молитву и, обмакнув кисть в тушь, написал:
«Владелец двора Наслаждения пурпуром воскуривает благовония и подносит ароматный чай в надежде, что душа сестры Цинвэнь снизойдет и насладится жертвами». Дальше шли стихи:
Когда мое воображенье
Твой светлый образ вдруг займет,
Ко мне приходит озаренье,
Безмерность чувств и дум полет.
Кто может сделать так, чтоб ветер
Вдруг волны вздыбил, мир потряс?
Явилась ты — и незаметно
Я успокоился тотчас.
Кто мог бы так тепло и тихо
Вести беседу, кроме нас?..
Уносит быстрое теченье
Речные воды на восток, —
Когда б на запад возвращенья
Навеки избежал поток? [25]
Тебя узреть храню надежду,
Но нет травы чудесной тут! [26]
Лишь вижу, как твою одежду
Окутал мягкий изумруд… [27]
Поэтому меня, как прежде,
Печали всюду стерегут!
Дописав последнюю строку, Баоюй зажег в курильнице благовонную свечу и сжег листок со стихами. Когда же свеча догорела, юноша отпер дверь и вышел из комнаты.
— Что-то ты очень быстро! — произнесла Сижэнь. — Тебе и там скучно стало?
Баоюй лукаво усмехнулся:
— На душе было тревожно, и хотелось побыть одному. А сейчас печаль рассеялась, и я решил прогуляться.
С этими словами он вышел в сад и, дойдя до павильона Реки Сяосян, крикнул:
— Сестрица Дайюй дома?
— Кто это? — послышался в ответ голос Цзыцзюань. Она откинула дверную занавеску, выглянула наружу и, увидев Баоюя, с улыбкой сказала: — Это вы, второй господин? Барышня дома! Пожалуйте!
Баоюй последовал за Цзыцзюань и услышал голос Дайюй:
— Скорее проси второго господина!
Подойдя к комнате Дайюй, Баоюй увидел по обе стороны двери параллельные надписи:
В окошке, украшенном зеленью темной,
Луна, проплывая, сияет.
Создатели древние «книг о бамбуке» [28]
Давно уж исчезли из мира.
Еще с порога юноша спросил:
— Чем занимаешься, сестрица?
— Сейчас допишу сутру, и поговорим, — ответила Дайюй, подходя к нему. — Посиди! Осталось две строчки.
Она приказала Сюэянь налить Баоюю чаю.
— Не беспокойся, пиши, — махнул рукой Баоюй, и тут взгляд его упал на висевшую на стене полосу шелка с изображением Чан Э и ее прислужницы, а рядом — девы-небожительницы, тоже с прислужницей, которая держала что-то наподобие узла. Обе как бы плыли в клубящихся облаках.
Эта картина, подражание Ли Лунмяню [29], называлась «Соперничество в стужу», и надпись к ней была сделана смешанным каллиграфическим почерком.
— Ты, наверное, недавно повесила эту картину, сестрица? — спросил Баоюй.
— Да. Вчера служанки убирали в комнате, я вспомнила о ней, велела разыскать и повесить.
— А на какой сюжет картина? — поинтересовался Баоюй.
— Ты сам прекрасно знаешь! — засмеялась Дайюй. — А еще у меня спрашиваешь!
— Забыл, сестрица, — промолвил Баоюй. — Напомни, если не трудно!
— Неужели забыл изречение: «Луна льет на землю холодный свет, иней блестит, Циннюй и Суэ не боятся стужи, они соперничают в красоте».
— Вспомнил! — воскликнул Баоюй. — Сюжет оригинальный! И очень кстати, ведь наступили холода!
Он стал внимательно рассматривать картину.
Сюэянь тем временем подала Баоюю чай. Пока он пил, Дайюй окончила писать и сказала:
— Прости, что была к тебе невнимательна…
— К чему церемонии, сестрица! — прервал ее Баоюй и вдруг заметил, как хороша Дайюй в своей меховой куртке и надетой поверх нее белой безрукавке, подбитой горностаем, в расшитой цветами парчовой юбке, похожей на ту, что некогда носила Ян гуйфэй, с пышными волосами, заколотыми всего одной шпилькой.
Поистине:
Ввысь устремилось древо из нефрита [30],
Оно стоит наперекор ветрам.
Душистый лотос, томно расцветая,
Едва хранит росу на лепестках.