Шаг за рубеж
Эббиана Холдбист – супруга Рогора Холдбиста, мать Ротра, Робсона, Рисса и Рианы, хорошо относилась и к бастарду мужа, Рирзу. Тяжело переживала смерть сыновей, несмотря на то что проводила мало времени со старшим, которого готовили на роль правителя. Понимая, что дочь тоже покинет ее, отдавала всю любовь Робсону. Переживает за Глейгримов, из рода которых произошла, плохо перенесла смерть Джура. Всем, чем могла, даже за спиной мужа, помогала племяннику Раялу Глейгриму, а после пропажи Рогора убедила сына вмешаться в войну.
Экрог Редгласс – правитель Великой Династии Редгласс, затеявший войну Глейгримов и Флеймов. Похитил Рорри Дримленса ради собственной выгоды. Считал себя непревзойденным хитрецом, однако совершил ряд ошибок, из-за чего лишился верного слуги, упустил пленника Дримленса и потерял ценного союзника – Рогора Холдбиста.
Эриза Редгласс – единственная законнорожденная дочь Брейва Бладсворда, новая жена Экрога Редгласса. Воспитана быть примерной женой, неплохо ладит с отпрысками мужа. К супругу испытывает самые теплые чувства и считает себя счастливой женщиной, готовится стать матерью.
Эрин Бладсворд – сестра Брейва Бладсворда и Кейдс Форест, мать Грогара. Сбежала из дома, чтобы стать лекарем, но, когда жизнь стала слишком тяжелой и она лишилась покровителей, решила вернуться в Кнайфхелл вместе с сыном, где неудачно пыталась избавиться от Лилор Бладсворд, новой жены брата. Была обвинена Мортоном Бладсвордом в убийстве, изгнана с востока, и уже за пределами его земель попала в руки к Культу Первых.
КайрусКоролевский палач жил в поселении с людьми, жестоко убившими его сына. С теми, кто ставил свои цели превыше законов, превыше жизней. Кайрус, единственный, кто не относился к этому сборищу и скорее назывался врагом, чувствовал себя более или менее неплохо, он бы даже сказал, что с ним обращались вполне достойно. С одной стороны, он считался пленником, так как никуда не мог уйти по своей воле, за ним непрерывно наблюдали и контролировали каждое движение, а с другой – гостем, так как не понаслышке знал, как на деле относятся к невольникам в лагере.
Люди из Культа Первых и особенно их дети разглядывали карающую длань как диковинную зверушку, желающие поглазеть стягивались со всех концов стоянки, они ради безопасности – толпой всегда не так страшно, как по одиночке, – собирались в группки, перешептывались, указывая в сторону палача. Юноши и девушки, еще молодые, быть может, всего на пару лет старше Ларса, из тех, что отличались храбростью, подходили к нему и заговаривали. Обычно их беседа сводилась к коротким вопросам или проклятиям и грубым словам, а порой и попыткам пнуть или толкнуть мужчину.
Один раз девочка лет одиннадцати, чрезмерно худая, с волосами неприятного грязно-серого цвета, которые выбивались из-под самодельной шапки из тряпок, беличьих шкурок и палочек, задорно торчащих во все стороны, бесстрашно, с самым надменным видом подошла ближе и от души ударила по миске с похлебкой. Мужчина тогда держал ее в руках.
Нет, Кайрус совсем этому не удивился. В юные годы жестокое отношение, мстительность, выкрики из толпы и ненависть в глазах горожан пугали палача, расстраивали, он постоянно пытался найти себе оправдания. Надеялся примириться с жителями. Еще учеником, он говорил на площади, что ни в чем не виноват, говорил, что это его работа, такая же, как молоть зерно, печь хлеб или стирать. Чуть после, когда палач уже женился, его удивляло совершенное нежелание жителей Санфелла понимать то, что на самом деле чувствует он, да и любой его брат по ремеслу. То, что делал Кайрус, являлось не более чем его работой. Делом, которое приносит деньги, еду, одежду, дом, возможность жить. Удивляла и все та же жестокость, она не исчезла с годами.
Но время шло, Кайрус умнел, набирался опыта, впитывал в себя полезные советы других мастеров топора и веревки. Он не только учился делать свою работу, но и обрастал прочным панцирем, через который никто не мог добраться до его истинных чувств. Понемногу наращивал слой за слоем. На лице он предпочитал носить маску равнодушия и непроницаемости, но не надменности.
Королевскому палачу помогало и то, что он от природы был спокоен и смирен, редко дрался в детстве, предпочитал не избегать конфликтов, изворачиваясь змеей, а игнорировать их как явление, ровно до тех пор, пока это было возможно. Отец объяснял Кайрусу в свое время, с чем тому придется столкнуться, предупреждал его, советовал, но никогда не оберегал и не защищал от гнева и унижения.
Когда в сына палача кидали камнями, карающая длань Его Величества не вмешивался. Отец не закрывал отпрыска от грязи, экскрементов, хотелось верить, только животных, и других неприятных вещей, которыми люди выражали негодование. Он не спасал сына от плевков и не прерывал того словесного потока и громких пожеланий смерти, которые обрушивались на юного Кайруса. Поначалу было очень тяжело, злость и обида на родителя мешали раскрыть весь потенциал и достойно показывать себя. Пожалуй, года три, а то и четыре, будущий палач свято верил, что ненавидит отца и Санфелл и те платят ему тем же.
С каждым годом становилось проще.
Тело крепло, а вместе с тем разум и душа учились находить то самое равновесие, из которого их было бы невозможно вывести. Со временем Кайрус понял, что должен был благодарить отца, к сожалению, тот оставил мир, так и не увидев первого внука – Ларса. Палачи хорошо питались, их лечили лучшие лекари, они не мерзли, а когда карающие длани уже не могли самостоятельно справляться, если дети не обеспечивали им уют, король назначал людей для ухода за верными подданными. Впрочем, к этому редко прибегали. Так получалось, что только один из десяти доживал до преклонных лет. Что бы ни делали правящая верхушка или лорд, палачи умирали по дороге из дома или, напротив, домой. Они умирали на площадях и в лавках, у порога тюрьмы и посреди квартала, в одиночестве и в окружении множества людей. Умирали от ножей, топоров, веревок и камней, и нередко от сапог и кулаков. Редких, очень редких, лишь тех, кто действительно заслуживал и вел себя недостойно призвания, травили. Подсыпать в еду яд опасались потому, что слуги знати обычно предпочитали приобретать товары в тех же лавках, где и ненавистные карающие длани – у лучших торговцев, – и никто из жителей не желал напрасно наводить на себя подозрения, если дело того не стоило.
Кайрус видел за свою жизнь четырех мертвых палачей. Первым был, к сожалению, отец. Это воспоминание о крепком, невысоком мужчине с черной лоснящейся бородой и всегда одинаковым лицом, не важно, что он делал – убивал врага короны или обнимал детей, – и добровольно выжженным на руке знаком в виде петли, которого забили камнями и палками, как собаку, у самой площади, а после насадили на кол, уже не вызывало дрожи, как ранее. В тот день, увидев тело, Кайрус испытал страх. Он признавался старшему сыну, что боялся повторить эту же судьбу, рассказывал, что долго никто не помогал ему снять тело отца. Плакать палач не позволил себе ни в тот день, ни через цикл или год, но руки совсем не желали слушаться. От пережитого они дрожали.
Только защитники города помогли юноше убрать мертвеца с площади. Успокоения после этого все равно не пришло. Несколько сезонов Кайрус боялся ходить один, и через год, а то и меньше, он обнаружил мать и сестру почти в том же месте – с ними поступили еще более жестоко. Ужас, который бурлил в мужчине, хоть тот и не показывал этого, копился. Вечером того дня, когда учинили суд над женщинами его семьи, в Кайрусе что-то сломалось – так говорила Онса, и мужчина не спорил. Супруга утверждала, что именно с того момента, как мать и сестра палача не вернулись домой, муж что-то понял, достиг какой-то истины и стал до омерзения спокойным.