Золото Советского Союза: назад в 1975 (СИ)

— Ну чё, рискнём? — сплюнул Макарыч, прицениваясь, как половчее добраться до противоположной стороны.
Лёха прищурился, глянул на поток, жадно омывающий основание осыпи, наверх, куда уходила осыпь. Края не видать. Деловито размотал бухту памятной верёвки, однажды уже сослужившей службу, и начал привязывать один конец за пояс, второй за лиственницу на краю.
— Значит, так. Я иду первым. Пока не буду на той стороне, никто за мной не идёт, ясно? 
— А нам что делать? — поинтересовался любознательный Макарыч.
— Думать, как вы меня обратно втаскивать будете, если что.
И он пошёл. И спокойно прошёл. И всего пара килограмм камешков скатилась из-под его ног. Верёвку он на своей стороне также привязал к дереву, так что, держась за неё, спокойно прошёл и я. Макарычу велели забрать конец верёвки с собой, обвязавшись, как это делал Лёха. Но Макарыч не был бы Макарычем, если бы не встревал в мелкие и крупные неприятности там, где их быть не должно. Убедившись, что мы, как более крупные, перед ним прошли без видимых усилий, он намотал верёвку на руку и ступил на осыпь. Первые метры всё шло гладко. А потом его нога соскользнула, и за ней сдвинулась вся осыпь. И весь Макарыч в темпе поехал вниз. Центр тяжести в лице рюкзака развернул его спиной к воде. Рука с намотанной на неё верёвкой единственная не поехала, а дёрнулась, натягивая эту самую верёвку и чудом не вывихнувшись из суставной сумки, но благодаря ей в нашем распоряжении оказалась пара секунд. Я, стоявший ближе, мёртвой хваткой вцепился в эту несчастную руку, с которой уже соскальзывали кольца верёвки. А Лёха, на наше счастье дожидавшийся без рюкзака, вцепился в меня, и выдернул обоих на твёрдую землю.
Пострадавший Макарыч стонал, держась за плечо, Лёха шарил в поясной сумке в поисках валидола, а я пытался отогнать от себя видение летящего в реку Вовки. Видение не отгонялось, а прокручивалось по кругу, как в дурных роликах с тиктока.
— На, под язык, — воздвигся надо мной Лёха, протягивая таблетку. Пришлось взять.
— Вставай, птыц! — перешёл он к Вовке. Ощупал тому руку и плечо, вынес вердикт: — Жить будешь! Сейчас намажем, руку побережёшь. Если к вечеру не опухнет, считай повезло.
После этого случая Макарыча вели под конвоем — в середине.
Завидев следующую осыпь — вдвое шире предыдущей, — дружно матерились минут пять. Потом, не сговариваясь, полезли наверх. Что-то там виднеется, Макарыч, как самый зоркий утверждал, что это поваленная лесина. Оставалось надеяться, что по ней можно будет перебраться на другую сторону.
Что сказать? Перебрались, конечно. Где на карачках, где ползком. Изгваздались в пыли и смоле. Лесина цеплялась за жизнь расколотым стволом и «плакала» янтарными липкими слезами.
Был в этой ситуации и профит. С высоты, на которую мы были вынуждены забраться, рассмотрели большую поляну и строения на ней. Якутское зимовьё! Если не тормозить, до темноты успеем.
Успеть-то успели, только зря спешили. В зимовье было пусто и воняло затхлостью. На полу, приподнятом на добрый метр над землёй, наносы ила, пучки мха, листьев, мокрые коряги. По всему видать, в доме стояла вода, и ушла она не так давно.
— Чёрт! А я так надеялся на приличную кровать. Спина отваливается.
— Не вариант. Эти матрацы придётся сушить неделю. Пошли искать место повыше.
Но хорошей стоянки до темноты не нашли. Всё завалено буреломом либо сырое. Удалось расчистить пятачок для палатки, а в костёр пришлось плеснуть розжига, сырые дрова не хотели гореть. Кашеварил Лёха, я ходил по воду — для ужина и для мытья, потому что берег обрывистый, Макарыч не спустится с одной рукой. Макарыча освободили от работы. Дай-то бог, чтобы с рукой обошлось. А то ведь нам ещё возвращаться, а с одной рукой, даже без груза, по прижимам и осыпям идти рисково. И МЧС не вызовешь, до ближайшей связи сотня километров.
За день так умаялись, что легли пораньше. Обсудили только планы на завтра. Джипиэс показывал полную хрень, точка кратера мигала и периодически совсем пропадала. Маленький компас, наоборот, уставился стрелкой вперёд, хотя по всем приметам, север не там. Будем считать это доказательством аномальности и крупных залежей металла на кратере. Значит, кратер уже где-то рядом, и завтра доберёмся до цели. Будем считать ручьи и вспоминать рассказы предыдущих экспедиций.
 
Ночью мне приснился медведь. Огромный, жуткий, с оскаленной пастью. Он вставал на задние лапы и подминал под себя палатку, наваливаясь на спящих людей. Я орал, хватался за Сайгу, но вместо выстрела случалась осечка. Тогда медведь рвал меня когтями, откусывал руку, но боли почему-то не было, хотя кровь хлестала ручьём.
Проснувшись, я первым делом проверил карабин, и из палатки долго не решался выглянуть. Сердце колотилось как ненормальное в адреналиновом выбросе. Надо бы подвинуть лесину в костре, но сонная жуть никак не отпускала. Глаза закрывались сами по себе, и по ту сторону яви всё так же ждал медведь. Да ну нахрен такой сон! Я обозлился на себя и полез наружу. Плещет рядом Хомолхо. Темнота — глаз выколи. Не сразу сообразил, что виной тому туман, поднявшийся от воды. Часы показывали три пятнадцать. Самая глухая пора. Костёр не сразу нашёлся, я дважды промахнулся мимо кострища, пока не наткнулся на тлеющую лесину. Света она не давала вообще, да ещё чёртов туман. Подвинул прогоревшую часть вперёд, подбросил мелких веточек, чтобы разгорелось. Зябко передёрнулся. Несмотря на дневную жару — ночью дубак. Посидел, вытянув руки над огнём, послушал глухую тишину. Нет тут медведей, вообще ничего не слышно, ни птички, ни бурундука. Клюнул носом раз, другой. Наконец до меня дошло, что медведь больше не караулит, значит можно идти досыпать.
Утром все бодрились, но выглядели помятыми. Вовка на вопрос о руке только кивнул — нормально. Значит, болит, но к кратеру он пойдёт наравне со всеми.
Только отошли от места стоянки, как из тумана, который и не думал таять, появилось нечто большое, шумное. Медведь! Я непроизвольно дёрнул рукой, чтобы снять карабин с плеча, и сразу вспомнил, что сегодня его несёт Лёха.
— Кто идёт, отзовись, а то буду стрелять, — грозно выкликнул он.
Туман съел половину звука, поэтому получилось неубедительно. Но тут же принёс ответ:
— Не ситриляй, свои.
Глухо ступая по мху, на нас вышел северный олень, верхом на котором восседал колоритный якут. Одет в какую-то хламиду, на которой бренькали, шелестели, колыхались бубенчики, косточки, пёрышки и прочая хрень. Меховая шапка с рогами. Ага, в такую духоту в мехах самое то.
— Или шаман или чокнутый. Хотя это одно и то же, — определил Макарыч.
Со значением прищурив без того узкие глаза, якут прощебетал с сильным акцентом:
— На гнездо орла идёт русски.
— Точно. Как узнал?
— Все туда идут.
— Кто идёт? Ещё кто-то идёт?
— Всегда идут. Не ходи сегодня. Харги сердит, шаман сказал.
— Ты нам лучше скажи, далеко ещё? Успеем до темноты добраться?
— Давай менять. Патроны давай, хлеб давай, водку давай. Вам камус давай.
— Нужен-то нам твой камус. Дорогу подскажи.
— Нет дорога. Не ходи.
— Ага, вот сейчас развернулись и домой потопали. Ты проезжай, не задерживайся.
— Лёха, вдруг он дело говорит?
— Да ну? Всё, назад идём? Потом жене и детям так и скажешь — не пошли мы на кратер, нам шаман не разрешил.
Представили такую картину. Поржали.
— Ладно, пошли, чё стоять.
Речка Явальдин, ведущая в нужном направлении, нашлась буквально через полчаса. И туман поредел, скоро совсем разъяснит. Вчера немного не дошли, получается. Зимовьё это сырое сбило с толку. Однако здесь даже намёки на тропы исчезли. Шагалось тяжело, будто по сугробам месишь снег. Вместо твёрдой поверхности зелёно-бурый ковёр, под весом человека проваливается. Завалы на каждом шагу, где-то можно перелезть, а где-то приходилось обходить. Тот берег Явальдина намного чище, но опытные люди предостерегали не переправляться. Вскоре стало ясно, почему. Скальники там совсем покрутели, отвесно обрываясь в воду, если ты не горный козёл, пройти нереально.