О чем он молчит (СИ)
Занятия вызывали все меньше энтузиазма, и Денис таскался на пары только из страха очутиться в рядах слабаков, не удержавшихся в обойме главного юрфака страны, — его гордость не пережила бы подобного провала. Дни шли, футбол, тусовки и девушки справлялись со своей главной функцией — отвлекали Дениса от мыслей о будущем, но те становились все настырнее.
Преподаватели вовсю ориентировали студентов на скорейший выбор специализации, постоянно упоминали, какие навыки больше потребуются судье, адвокату, прокурору, нотариусу, следователю и т.д., и каждый раз вовремя подобных речей Денис начинал чувствовать пока еще слабый дискомфорт: ответы на прозвучавшие в аудиториях вопросы, казалось, были у всех его одногруппников. У него самого ответов, кроме предложенных отцом и матерью, не находилось.
В период зимней сессии второго курса Денис, замученный бесконечными экзаменами (выучить за ночь сто двадцать билетов — явный повод собой гордиться), закрывая зачетку на выходе из очередной аудитории все чаще задавался вопросом: что он здесь забыл?
Зачем зубрит по сто с лишним страниц печатного текста, зачем учит термины, читает законы, пленумы и обзоры? Какой толк в том, что он делает? Ради чего он тратит свое время, когда мог провести его намного веселее, без затекшей от многочасового страдания над книгами шеи и воспаленных глаз?
В начале первого курса не было преподавателя, которой на приветственном семинаре не спросил бы студентов, почему они выбрали именно юрфак. Все отвечали в разнобой: одни уверенно, другие с каплей сомнения в голосе: то серьезно, то шутливо, будто опасались случайно ввергнуть себя в экзистенциальный кризис.
Причины были разные. От наивных, идеалистических «хочу помогать людям» до практичных и приземленных, вроде «после юрфака можно работать где угодно, не пропаду» и инфантильно-индифферентных «родители сказали, что это образование — лучшее».
Преподаватели, конечно, улыбались про себя дезориентированности молодняка и обещали, что ко второму—третьему году обучения их ответы изменятся. Тогда, в начале Денис всегда заявлял, что хочет стать судьей, не задумываясь, насколько это правда. Он собирался стать судьей, но хотел ли? Чем больше он размышлял о своей будущей карьере, тем более ослабевала его уверенность.
Каким судьей окажется он сам? Неподкупным, стоящим на страже закона, готовым ради правого дела рискнуть жизнью, если придется? Но зачем? Что такого важного он сделает, если будет соблюдать правила? Что это изменит, когда система уже годами работает так, как работает?
Или он будет таким, как отец? Подстраивающимся под окружающие его условия? Прогибающимся под них, чтобы не создавать себе лишних проблем? Не идущим ни на один принцип, кроме принципа личной выгоды?
Хотел ли Денис потратить жизнь на лавирование в гуще противоположных интересов? Пока в университете им постоянно говорили, что судья — гарантия правосудия, Денис понимал, что слова расходятся с практикой, и диссонанс в нем рос изо дня в день.
Он не чувствовал, что нашел свое место, но не представлял, где еще мог бы находиться. Вопреки появлявшейся время от времени потребности уйти, избавиться от проблемы кардинальным способом, он испытывал желание остаться. Интерес. Страх опустить возможность узнать о юриспруденции больше.
Растерянный и колеблющийся, Денис начал второй семестр в не лучшем состоянии духа. Он не любил дилемм и сложностей выбора, но умудрился озадачить себя и тем, и другим. Сидя за партой, решая вновь и вновь задачи то по гражданскому, то по уголовному праву (трудовое, налоговое и т.п. Денис обычно игнорировал, потому что ничего скучнее и зануднее в жизни не встречал), он не мог отделаться от ощущения бесполезности этих занятий и не ждал, как бывало раньше, ничего другого и от новых дисциплин.
Его одногруппники в большинстве своем с восторгом обсуждали два грядущих курса: по профессиональным навыкам юриста и по профессиональной этике. Оба с самым настоящим практикующим адвокатом. Все преподаватели, с которыми они прежде имели дело: почетные профессора, именитые теоретики помоложе, начинающие специалисты — либо уже покинули поле битвы, либо ничем особым не отличились, поэтому возможность наконец учиться у практика воспринималась студентами как прогулка к источнику истины. Тем не менее Денис даже не сподобился узнать, чем этот Аверинцев А. А. заслужил всеобщее благоговение.
Глава 8
Первое же занятие по профессиональным навыкам оказалось настолько не похожим на предыдущие полтора года учебы, что далеко не все одногруппники Дениса смогли принять подход Аверинцева к образовательному процессу. Александр Анатольевич категорически не хотел, чтобы они зубрили параграфы из учебников. Он вообще очень настойчиво рекомендовал в учебники не заглядывать. По его предмету тем более. На свои вопросы он требовал осмысленные ответы, а не пересказ чужих, зачастую ошибочных или неполных суждений.
Он учил своих студентов думать. Ковырялся в их мозгах, демонстрировал, как несовершенно их мышление, как много они упускают из-под собственного носа, как значима для юриста любая мелочь. Он учил их мыслить по-особенному: с критической дотошностью, с хирургической точностью, с операционной стерильностью по отношению к эмоциям и предрассудкам. Он перекраивал их обывательское сознание на профессиональный лад.
Денис с интересом наблюдал, как его привыкшие к схеме «выучил учебник — пересказал преподавателю — получил “отлично”» одногруппники то и дело на парах Аверинцева впадают в легкий ступор. Здесь фотографическая память и смиренное упорство приносили меньше пользы, чем по-особенному работающая голова и какой-то, наверное, инстинкт. Предрасположенность к определенному образу мышления. Способность все ставить под вопрос.
На пары Аверинцева Денис готов был явиться в любом состоянии: похмелье, ночь без сна, температура, — все равно. Любопытство всегда одерживало верх над сонливостью, усталостью и ленью. Он обнаружил, что ему поставленные Аверинцевым задачи поддаются. Он всегда без лишних объяснений понимал, в чем зерно проблемы.
Он не стал внезапно лучшим студентом на курсе, но впервые попал в ряды тех, кого преподаватель отмечал как очень способных. Если на семинарах, требующих зубрежки, Денис не находил никакой ценности в похвале (он тоже мог все выучить, но не видел в этом ни капли смысла), то на парах Аверинцева, где они сталкивались со сложными, действительно проблемными аспектами их будущей профессии и пытались самостоятельно их разрешить, похвала имела вес. Она была заслуженной, потому что нельзя было открыть учебник или кодекс и найти готовый ответ. Ответ требовалось изобрести самостоятельно. Пользуясь только своей головой.
Тогда же Денис впервые заметил Катерину Морозову. Она как раз была лучшей. Справлялась раньше всех. Умудрялась разобраться там, где вся группа стонала и просила Александра Анатольевича хотя бы намекнуть. Блистала, когда они устраивали тренировочные заседания по предложенным кейсам, умея выстроить свою позицию наиболее выигрышно, независимо от того, какую сторону процесса ей выпало представлять.
Разумеется, Денис и прежде знал о существовании Катерины, но она не представляла для него интереса. В первые дни учебы, когда он в пределах своей головы рассортировывал своих одногруппниц и одногруппников по маркированным секциям, она угодила в особую: «Можно даже не пытаться».
Значило это следующее:
1) слишком красивая;
2) слишком умная;
3) слишком высокомерная;
4) на подкаты не поведется;
5) ему не по зубам;
6) не стоить тратить время на заведомо безнадежное мероприятие.
Следующие полтора года учебы Денис обращал на Катерину внимание лишь время от времени, бессознательно отмечая про себя какие-то детали о ее личности, но никогда не думая о ней всерьез. Они едва ли пересекались друг с другом за пределами аудиторий.
Самым близким их взаимодействием стал групповой проект на первом курсе, где они не перекинулись и парой слов: Денис тогда плевать хотел на задание и ждал, пока одногруппники сами разберутся, что им говорить после окончания отведенных на размышление пятнадцати минут; Катерина же, напротив, с кем-то активно спорила (естественно, при ответе выяснилось, что правой была она).