Записки школьного учителя (СИ)

 «Швырнула!» Лариска любила преувеличивать. Но с уроков убежала – факт.
Тут звонок в квартиру. Я выхожу, открываю дверь. На пороге – Серафима Ильинична.
– Здравствуйте. (И Клавдия Филипповна присела в реверансе).
Клвдия Филипповна: Я: « Здрасте. Вам кого?» А она в пространство: « Лариса Аркадьевна, будьте любезны, выйдите, пожалуйста». Я чуть не в крик: « Нет здесь никого!» А она своё: «Лариса Аркадьевна, завтра у вас нет первого урока, второй – в седьмом «А», третий – в пятом «Б», четвертый – в седьмом «Г». И последний – классный час. Тема произвольная».
Клавдия Филипповна подскочила к краю сцены.
Клавдия Филипповна. (В зал). Лариска не выдержала, выбежала из комнаты и – с места в карьер: « С чего это у меня душа должна быть неспокойная?» (Клавдия Филипповна стала разыгрывать сценку по ролям).
– Лариса Аркадьевна, не цепляйтесь к словам.
– Я не цепляюсь!.
– На работе случается всякое. Но отношения между людьми необходимо урегулировать. Не нужно лезть в бутылку. Нужно искать выход, приемлемый для обеих сторон.
А Лариска: «Враждующих сторон! Вот уйду в другую школу…» А та: «Подумайте прежде. Но выбор всегда останется за вами. А это вам, Лариса Аркадьевна, от меня подарок. В знак примирения». И книжку какую-то протягивает. Лариска фыркнула, но книжку взяла, название прочитала и едко так: «Это намёк?» А Серафима Ильинична, не меняя ровности тона: «Это книга». Потом попрощалась, старомодно поклонилась и направилась к выходу. В дверях обернулась и спокойно: « А конспекты уроков нужно писать. Подготовитесь к уроку – вам же легче будет. Привыкнете готовиться, и работа не будет в тягость. До свидания».
Елена Николаевна. А что за книга?
Клавдия Филипповна: «Самообладание».
Елена Николаевна. Так и называется?
Клавдия Филипповна. Так и называется.
Звучит тихая красивая музыка.
Клавдия Филипповна. Через два года на Дне учителя Серафиме Ильиничне вручали памятный приз и грамоту за добросовестную работу. Она раскраснелась на сцене, но не потеряла спокойствия. Очаровательно улыбнулась. В бардовом платье из пан-бархата с мельхиоровой брошью на плече выглядела очень элегантно. Приподняла вот так голову, всю в мелких кудряшках, и, можно сказать, прошептала монолог.
Клавдия Филипповна прошла по сцене взад-вперёд.
Клавдия Филипповна. Не помню, конечно, дословно. Но примерно так. (Она пафосно стала декламировать, размахивая при этом руками).
«Вы думаете уверенность – это хорошо? В чем-то. Но иногда не нужно твердой руки и властного голоса. Потому что никто не застрахован от ошибок. А что, если уверенным жестом, мы указываем дорогу не в ту сторону? Человек должен уметь выбирать свой путь самостоятельно и самостоятельно анализировать его. А уверенность впереди идущего нередко лишает его этой благодатной возможности. Разве неплохо детей направлять мягко? И не только детей. Когда подчиненные не ждут кнута, а осознанно и без оскорбленного самолюбия делают то, что нужно, это прекрасно. Ведь насилие порождает насилие. Мы так часто путаем грубость и бестактность со строгостью. Уверенность – качество внутреннее. А мы ценим и даже восхищаемся уверенностью внешней, которая почти всегда есть агрессия. Многим детям, поступившим в вузы, тяжело учиться, потому что они привыкли, что их необходимо подхлестывать. Они страдают от слабого характера, который развился вследствие давления на него нас, учителей, властных и уверенных в собственной непогрешимости. Все живое на земле рождается разумным. А, если так, то стоит прислушиваться к нему».
Учителя Серафиму Ильиничну раскритиковали в пух и прах.
Полностью гаснет свет. Звучит музыка. Затем сцена вновь освещается.
Клавдия Филипповна и Елена Николаевна стоят у дверей.
Елена Николаевна. Я буду стараться. Ваша жизнь для меня…
Клавдия Филипповна категорично перебивает.
Клавдия Филипповна. Только не моя! Я ошиблась, понимаешь, ошиблась. Но от ошибок никто не застрахован, ведь правда? Вот возьми, пригодится.
Клавдия Филипповна подаёт своей ученице свёрток. Она разворачивает его. Рассматривает, листая, книгу, не проявляя ни малейшей заинтересованности, потом вновь книгу заворачивает.
 
Елена Николаевна. Спасибо. А-а… А я думала это «Самообладание». Но это-то (кивает на свёрток) зачем? Вы мне и так кучу всего надарили.
Клавдия Филипповна. Тяжело нести? Оставь. А это возьми.
Елена Николаевна топчется на месте, складывая покомпактней книги в пакеты, понимая, что, если забудет что-нибудь, то обидит тем самым свою старенькую учительницу.
Елена Николаевна. А вы ведь тоже были завучем!
Клавдия Филипповна. А как же-с! Что я, хуже всех, что ли?
Смех.
Клавдия Филипповна. Помни, я люблю тебя.
Елена Николаевна. И я вас…
Они обнялись, и Елена Николаевна ушла. Звучит музыка. Гаснет свет на заднем плане, освещая Клавдию Филипповну, одиноко стоящую у дверей и внимательно смотрящую в зал.
СЕЛО
Комната в бараке.
Печка. Кровать с панцирной сеткой. Самодельный сколоченный стол, где стопками лежат книги, тетради, а на самом краешке – турка. На стене – портрет Эдит Пиаф. В центре комнаты – табуретка, на которой восседает Елена Николаевна в домашнем тёплом халате. Она озабоченно смотрит в одну точку. Затем поворачивает голову к маленькому окошку, наглухо задёрнутому занавеской с лубочным рисунком.
Елена Николаевна. «Вот опять окно, где опять не спят. Может, пьют вино, может, так сидят…»
Раздаётся звон разбитой посуды. Елена Николаевна вздрагивает и смотрит на стену, за которой слышится шум. Вздох (соседи беснуются, и с этим уже ничего не поделаешь). Елена Николаевна достаёт из кармашка халата маленькие часики на цепочке и внимательно, словно никогда не видела, изучает циферблат.
Елена Николаевна. Почти ровно двенадцать.
Вновь слышится грохот за стеной и жуткая брань; мужскому голосу вторит женский визгливый голос. Елена Николаевна вздрагивает.
Мужской голос. Где деньги? Я тебе всю получку отдал?
Женский голос. А это ты не видел?
Мужской голос. Стерва.
Женский голос. Лёха где? Где, я тебя спрашиваю?
Мужской голос. В Караганде!
Женский голос. Придёт – прибью.
Мужской голос. Да я сначала тебя сам урою, тварь!
Вновь слышится грохот, звон разбитой посуды и непристойные выражения.
Елена Николаевна встаёт, подходит к стене и замахивается с определённой целью постучать, дабы напомнить о своём существовании. Но вдруг замирает и нерешительно опускает руку.
Стук в дверь приводит её в себя. Она вздрагивает. Стук повторяется. Елена Николаевна подбегает к двери.
Елена Николаевна. Кто…
Женский голос за дверью. Я это, Леночка Николаевна, Слонова. Ну, Ирина Рудольфовна!
Елена Николаевна (облегчённо вздохнув). Химичка!
Она быстро распахивает дверь, и в комнату впархивает молодая красивая девушка с озорной улыбкой на лице. Она, смеясь, показывает на свои резиновые сапоги все в грязи.
Ирина Рудольфовна. На вашей улице фонарей нет. Ни черта не видно… (Спохватившись). Мой большой пардон! Поздно, конечно. Но я бегу, вижу у вас – свет, и к вам. Не утерпела. Не помешаю?
Елена Николаевна. Конечно, нет! Мне не спится всё равно. Не дают глаз сомкнуть.
Вновь послышался грохот за стеной.
Елена Николаевна. Видите, как весело у меня.
Ирина Рудольфовна. У меня почти так же. Я привыкла уже.
Разувается и в носках скачет к печке, трогает её руками, греет ладони.
Ирина Рудольфовна. Научилась топить, а?
Она оглянулась на свою коллегу и заливисто засмеялась.
Ирина Рудольфовна. А я в отличие от вас всю жизнь с родителями в селе прожила. К печкам привыкшая. У нас дома голландка старинная была.
Елена Николаевна (устало). Почему была?
Ирина Рудольфовна. В город переехали. Папку повысили. Квартиру дали. Я с сессии домой приезжала и толстела. Воды носить не надо, дров носить не надо, топить не надо. Вот так люди и заплывают жирком.