Его мишень (СИ)

Он устало провел ладонью по лицу и рухнул на диван.
— Ага, она.
— Беременна… от тебя?
— Ну нет, конечно. У нее давно другие отношения.
Я присела рядом, не зная, как себя повести. Такой как он точно не нуждается в жалости, да и поддержка ему не нужна. Но раз он здесь, сейчас, это же не просто так.
— Тебе… плохо от этой новости?
— Нет, — качнул он головой, и я знала, что говорит он правду. — Сейчас уже нет, давно отпустило. Но от этого плохо другому человеку, а если плохо ему, то и мне так себе. Вообще вся ситуация врагу не пожелаешь, как в паршивых бабских сериалах.
Я не поняла, что он имеет в виду, но уточнять не стала, ведь он явно говорил о чем-то личном, своем.
— У каждого из нас в жизни были взлеты и падения.
— И у тебя были?
— И у меня.
— Там, в Питере?
Я кивнула.
Момент поговорить о сокровенном — лучше не придумаешь, но вспоминать прошлое я не хотела, как не хотел и он, отделавшись обтекаемыми фразами.
Две закрытые улитки с травмой в прошлом, упорно не желающие открываться ни друг другу, ни кому бы то вообще.
— Ну раз тебе не жаль… то пусть будет счастлива, да? Дети это же счастье.
— Ага, счастье, — как-то странно улыбнулся он и, пристроившись поудобнее, лег, положив голову на мои колени. — Ноги у тебя, кстати, отпад. Тебе говорили?
Говорили, но он… нет. Но не признаваться же, что слегка растаяла.
— Эй, але, — чуть брыкнула «отпадной» ногой, — ты спать что ли собрался?
— Сейчас, пять минут покемарю и пойду.
— Ну конечно, кто бы сомневался. Не квартира, а дом милосердия какой-то.
Я немного побубнила для приличия, потом на автомате погрузила ладонь в его жесткие пряди и… тоже уснула.
  
Глава 14
 
Звонок будильника выдернул меня из сна, словно утопленника из пучины за намотанные на кулак волосы. Резко, грубо и беспощадно.
Я вздрогнула всем телом и широко распахнула глаза, и первое, что ощутила — как сильно онемели ноги. Словно на колени положили гирю.
«Гиря» тоже проснулась — недовольно сморщив нос, потерла подушечками пальцем глаза и зябко передернула плечами.
— Ты на отоплении, что ли, экономишь? Чего холодно так?
— И тебе доброе утро, Бойко. Не мог бы ты… слезть с меня?
Сонное лицо озарила придурковатая ухмылка.
Закатив глаза, я спихнула с колен его голову и не без усилий поднялась.
— Ночевать у меня дома становится какой-то нездоровой традицией, тебе не кажется?
— У меня тоже пожрать нечего, так что какая разница где просыпаться.
— Очень смешно. Чтобы когда я вышла из ванной тебя здесь не было, — и язвительно добавила: — Муж.
Но когда я вышла из ванной, меня ждали тосты с аппетитной хрустящей корочкой, ломтики сыра, джем и чай.
— Сыр по акции? Ну ты серьезно?
— То-то я смотрю, что его стало меньше на половину, видимо, так сильно не понравился.
Бойко заржал, запихивая в рот огромный кусок хлеба. Я заметила, что он переоделся и так же как я сидел с влажными волосами.
Я села напротив и аппетитом приступила к еде.
— Ты домой что ли ходил?
— Ну да, — дернул плечом и потянулся за следующим куском. — Ты бы меня к себе в душ все равно не пустила. Или я лоханулся и надо было постучать?
— Ну мог бы рискнуть, конечно, повод отчислить придумать недолго, — подавив улыбку, жирно намазала белый хлеб вареньем. — Раз к себе уходил, зачем тогда обратно вернулся?
— Не люблю один завтракать.
— Спать ты тоже походу один не любишь.
— А тут наоборот. Но получается когда как, — и бросил на меня прищуренный взгляд: — Спасибо, что не выгнала. Но забудь, что я там нес, по-любому какую-то хрень.
— Да нет, как раз наоборот: вчера ты впервые ее не нес. Даже был похож на подобие нормального человека, с сердцем и чувствами.
— Короче, душнила и нудота.
— Сейчас — да. Не порть аппетит, дай поесть нормально.
И странное дело, мне абсолютно не было некомфортно в его присутствии, и даже то, что он сидит напротив не казалось чем-то неправильным. Может, потому что мы уже завтракали вместе, а может, потому что волей-неволей стали чуточку ближе…
 
Выходя из дома, я пригрозила, что если он расскажет хоть кому-нибудь о том, где провел ночь, я подговорю всех преподавателей его завалить. Он, в ужасе округлив глаза, сказал, что это его самый большой страх и что теперь он точно унесет эту тайну с собой в могилу.
После этого мы сели каждый в свою машину и, словно не зная друг друга, поехали в университет.
***
Поведение Олеси после той вылазки в ночной клуб разительно изменилось, и я, признаться, понятия не имела, с чем это может быть связано. Мы не ссорились, не было ни единого конфликта, но она словно… обиделась на меня за что-то. Перестала звать выпить вместе кофе на перерыве, про совместные вылазки куда-то на выходных вообще больше не заикалась. Да и смотрела на меня как-то странно, словно я задолжала ей огромную сумму и делаю вид, что ничего никогда не брала. Или парня ее отбила.
— Как дела? — спросила я первая, отловив ее внизу у автомата с различным печеньем, шоколадными батончиками и газированными напитками. — Ты совсем куда-то пропала, не видно тебя.
— Так первая сессия не за горами, не только студенты готовятся, — Олеся вытащила выпавшую плитку шоколада и снова посмотрела на меня тем самым странным взглядом, понять природу которого я никак не могла. — А ты как? Развлекаешься?
— Не поняла?
— Ну, может, парня какого подцепила себе.
— Да брось, какого парня, с нашим графиком я и не выхожу никуда.
— Ну это да… Впрочем, зачем далеко ходить… — снова как-то пренебрежительно прошлась по моей внешности с ног до головы. — Ну ладно, я побегу. Прости, выпить вместе кофе не предлагаю — тороплюсь. Увидемся.
Я проводила ее хмурым взглядом и решила, что еще одна подобная выходка, и я припру ее к стенке прямым вопросом — что не так. Не то чтобы я ужасно дорожила наметившейся когда-то дружбой, просто не люблю недосказанности.
Внезапно у меня зазвонил телефон, и взглянув на имя звонившего, я не сразу поняла, что именно чувствую. Что-то среднее между щемящей тоской, грустью и острым чувством вины. Все то, что я чувствовала всегда, когда звонила она.
Отойдя к окну, нажала «принять вызов».
— Привет, мам.
— Здравствуй. Я, наверное, невовремя, да? У тебя, наверное, урок…
— Лекция, мам, я в университете работаю, а не в школе.
— Да, да, конечно, именно так я и хотела сказать… — и немного помолчав: — Геля, а ты не могла бы приехать?
— Приехать?
Признаться, ее просьба сбила с толку и немало удивила.
Хоть мама и растила меня одна, и до моего отъезда в Питер мы проводили очень много времени вместе, в нашей маленькой двухкомнатной квартире, но мы никогда не были по-настоящему близки. Я никогда не делилась с ней сокровенным, мы не беседовали взахлеб обо всем на свете, да и огромной любви между нами, положа руку на сердце, не было. Может, потому что мама, и так по натуре своей излишне требовательная и малоэмоциональная, после ухода отца совсем растеряла остатки тепла и нежности. Она очень много вкладывала в мое воспитание: как правильно держать осанку, как стоит себя вести в обществе, учила культуре речи и всему остальному, что должна знать и уметь «настоящая женщина», но увы, делала это без материнской любви. Ну или намеренно это скрывала. Она крайне редко обнимала и целовала меня, практически никогда не хвалила и много критиковала, даже когда я закончила школу с золотой медалью, все равно нашла к чему придраться.
А уж когда узнала, что я влюбилась в Питере, да еще в кого… практически отреклась. Мы почти совсем перестали видеться и даже созваниваться, по ее инициативе. Ведь я ее «разочаровала».
Последний раз мы встречались весной, в марте, а созванивались два с половиной месяца назад.
Меня угнетало это — ведь единственный родной человек, но когда-то она незаслуженно наговорила мне столько неприятных слов, что до сих пор на душе оставался осадок, с которым я ничего не могла поделать.