Реликт
Баундс Сидней Дж
Реликт
Сидней Баундс
Реликт
Тридцатиэтажная пирамида Музея Языка громоздилась в самом центре Города. Ее основание занимало девятьсот гектаров. Внутри пирамида была забита книгами, магнитофонными лентами и микрофильмами. Посетители редко нарушали унылую и пыльную тишину этого места, да и то только в сезон дождей. Забегали сюда лишь дети. Гигантский мавзолей был посвящен Слову. И слова заполняли его до отказа. Здесь были все слова, когда-либо сказанные или написанные до Великой Перемены.
В тишине раздался звук шагов. Неуверенно ступая, шел Смотритель Языка, долговязый и неуклюжий юноша лет двадцати с вечно всклокоченными волосами. Во все стороны, напоминая насмешливое эхо, посыпались шажки детей. И замерли в тот момент, когда он вошел в комнату с табличкой "Литература". Он вошел, стал шарить на полках.
- Где-то здесь, - бормотал он, - два дня назад я точно видел. - От бессознательного желания хоть как-то нарушить нескончаемое молчание вокруг, у него выработалась привычка разговаривать вслух. Глаза еще раз скользнули по рядам книг...
- Все перепутано... опять эти чертовы дети!
Он повернулся и закричал, распаляясь:
- А ну, выходите! Что вы сделали с Историей Литературы?!
В коридоре послышался звук быстро бегущих ног. Эхо пронеслось и затихло вдали.
Ему никогда их не поймать. Он это знал и не тратил зря время - все без толку. Пожалуешься и получишь заверения, что больше такого не повторится. А потом все начнется сначала. С детьми ничего не поделаешь.
Его все это не очень-то беспокоило. Но когда надо срочно найти книгу для еженедельного отчета, а ее нет на полке... тут поневоле взбесишься.
Дети. Опыт научил его не искать с ними контакта. Они все время шпионили за ним. Понятно. Для них он был диковинным уродцем. Но стоило ему заговорить с кем-нибудь из них, как ребенок убегал в испуге...
В голове пронеслись мучительные воспоминания. Он был еще совсем маленьким, когда наставники решили отдать его в Школу. Это было чем-то вроде опыта. Но для него он значил много больше, чем просто опыт. Это было одновременно мучительное испытание. Он сидел в их Кругу, завернутый в звук собственного голоса. Пустота для их вопрошающих умов. Пустое место и для учеников, и для учителей. Он сидел и выдавливал из себя в их молчание звуки. Как в пустыне. Не будь у них глаз - он вообще для них перестал бы существовать. Мутант. Единственный, кто мог общаться только словами, звуком. Прямая мысленная связь всех других людей ему была недоступна. Опыт был невыносим и длился всего несколько дней. А потом его забрали из Школы и обучили при помощи звучащих лент.
Он прогнал воспоминания и достал наугад с полки книгу. Скользнул взглядом по заголовку. "Романтическая поэзия". В ту неделю он уже настроился на литературу, так что подойдет и это. А разницы они все равно не заметят.
Иногда он задумывался, зачем ему весь этот фарс. Ведь он легко мог освободить себя от него. Они простят. Он в этом не сомневался. Они всегда и почти во всем ему уступали. Сплошная доброта. Но что у него тогда останется?
Ничего!
Он мельком глянул на хронометр, что висел на стене. Времени оставалось меньше, чем он думал. Быстро собравшись, он вышел из камеры и нырнул в лифт. Спустился на нем, выскочил и заторопился сквозь коридоры-трубы к залу чтения, на ходу перелистывая страницы. Обычно его урок составлял сорок минут чтения. Две-три главы прозы. А сколько нужно стихов?
На ходу он подсчитывал, переворачивая страницу за страницей. Звук цокающих впереди него сандалий едва достигал его ушей. Смутно успел он увидеть чью-то фигуру перед тем, как налететь на мягкое и упругое тело. Девушка повернулась. На лице у ней застыло изумление. Глаза впились в него и... не получили ответа.
Он промямлил: "Я Смотритель".
Ее лицо тут же прояснилось. На нем сначала появилось понимание и еще кое-что... потом - жалость.
- Простите, я сразу должна была догадаться... - проговорила она с трудом и очень медленно. Каждое слово требовало у нее непривычного усилия.
- Но вы же не глядя знаете, кто где находится? - он выпалил свою фразу, почти прокричал ей в ответ на это выражение жалости. И пожалел. От громкого звука его голоса она болезненно поморщилась. Какие у нее были волосы - темные, густые. Какие яркие, сияющие глаза! Он почувствовал, как его сердце забилось часто-часто. Несчастное тело, оно не понимало, что давно последнее слово уже не принадлежало биологии. "Последнее слово! Сколько в этом иронии", - подумал он с горечью.
Девушка почувствовала, как больно она его задела. Он услышал тихие, медленные звуки ее голоса:
- Мутация полезна виду.
- Но пытка для мутанта!
Это ее удивило. Они не привыкли к таким быстрым ответам. Не привыкли к тому, чтобы он огрызался. Но их жалость временами становилась невыносимой. А ее - в особенности.
Медленно она заговорила снова:
- Меня зовут Даркева. Я пришла вас послушать. О чем вы расскажете сегодня?
Даркева... Темноволосая Ева. Ее имени у них, наверно, соответствует какой-то нежный мысленный образ, который лишь они одни способны чувствовать. И все же имя ей шло.
- Романтическая поэзия, - снова ирония. Перед ним стояла девушка, и она ему очень нравилась. Если бы он был поэтом и мог выразить словом, как здорово идти с нею рядом, глядеть на грациозные движения ее стройного тела, вдыхать его тонкий аромат. Он почти не общался с девушками, но с этой ему было как-то легко и спокойно. Бессмыслица. Все могло быть иначе, будь он одним из них... но ему, он знал, наставники никогда не разрешат брак. Он был единственным в своем роде, реликтовый мутант, и они не хотели появления других...
Бок о бок они шли по коридорам меж рядами книг и молчали. И ему чудилось, что она тщетно пытается найти забытые слова. Слова им были больше не нужны. Слова устарели. Их связь совершенна. Прямой мысленный контакт. Ему даже не представить себе, на что это похоже... может быть, как объемное Теле, в цвете? Сверхпроникновение, полное вчувствование друг в друга, с запахом, прикосновением, вкусом, слитыми воедино? Какой бы ни была эта связь, она объединяла их всех в одну-единую сеть, в которой он был изгоем. Отверженный. Атавизм. Единственный человек, который не мог общаться с другими так, как они.
Даркева внезапно остановилась и пристально посмотрела ему в лицо.
- Вы не видели неба? Оно удивительно яркое. Может быть, вы можете это объяснить?
Он смутился. "Я почти не выхожу на улицу". Это было мягко сказано. На самом деле он даже не мог припомнить, когда последний раз смотрел на небо. Не говоря о том, что он их просто избегал. Человек, которого нет, он старался не встречаться с ними.
- А что случилось?
Она пожала плечами и пошла дальше: "Я думала, вы знаете... по своим книгам".
- Я могу в них заглянуть, - быстро ответил он, цепляясь за эту возможность снова ее увидеть. В Музее были эти книги - книги про небо. "Астрономия". Он должен заставить себя и выглянуть на свет божий, и посмотреть, что там творится.
Они пришли, перед дверьми она отступила в сторону, пропуская его первым. Зал наполнялся. Люди входили и молча занимали свои места. Кто-то поздоровался с ним вслух, когда он шел по проходу:
- Добрый день. Смотритель.
Он молча кивнул в ответ, поднялся по ступенькам на возвышение и занял место на аналое. Он ждал, пока зал наполнится и закроют дверь.
Нет нужды считать. Их всегда ровно столько, сколько свободных мест. Раз в неделю они общаются с ним. Так они выражали ему сочувствие. Он громко говорил, и они слушали его речь ушами, в которых больше не нуждались.
Тишина, которую режет его хриплый голос:
- В эту неделю я занимался Романтической Поэзией, - и тут же без перехода он начал читать...
Его голос грохотал, и слова Соломона, как пули, проносились мимо них. "Попал ли он хоть в кого-нибудь?" - думал он в отчаянии. Речь давно была утрачена, слова потеряли значение. Способны они перевести эти грубые звук" на свой язык? Или они воспринимают их просто как "шум"?