Звезда заводской многотиражки (СИ)

— Чего застыл? Себя в зеркале не узнаешь? — хохотнул Веник.
«Ты не поверишь, насколько ты прав, парень...» — подумал я и взял у него из рук протянутое полотенце. Протер мокрые волосы, бросил еще один косой взгляд на свое отражение. Так-то, можно сказать, что мне весьма даже повезло с лицом... Мог бы оказаться в трупе запойного бомжа, которого вытащили из теплотрассы.
Кухня тоже была в темных тонах. Совсем какой-то несоветский интерьер был у этой квартиры. Впрочем, раз они живут в доме Союза Художников, значит или мать Веника, или его отец — весьма обласканные государством деятели искусства. А это, в свою очередь, означает совсем другие возможности, простым советским смертным недоступные.
Кухня казалась тесноватой из-за чересчур массивной мебели. Круглый стол на тяжелых ножках, табуреты с атласной обивкой, полочки с множеством вазочек, статуэток, фарфоровых чашечек и чайничков. Темно-красные шторы с бахромой из таких помпончиков-шариков. И из такой же ткани абажур.
На столе, накрытый салфеткой, стоял наш завтрак. Точнее, конечно же, завтрак Веника, но вряд ли он будет его один жрать, а меня заставит на это зрелище смотреть.
— Ага, оладушки... Еще даже теплые, — Веник включил газ и чиркнул спичкой. Водрузил на плиту эмалированный чайник, красный с темными узорами. Открыл холодильник и внимательно изучил его содержимое. — Тэээкс... Ага, колбаска!
Веник выставил на стол масленку со стеклянной крышкой, тарелку с нарезанной вареной колбасой с круглыми жиринками. «Была докторская, станет любительская», — вспомнил я. И хрустальную мисочку с клубничным вареньем.
Вода в чайнике зашумела. Из деревянной хлебницы Веник достал половинку батона, напластал ее толстыми кусками и потянулся за чашками.
— Ты сладкое любишь? — спросил он. — Есть еще вафли, но сам я их не ем, поэтому и спрашиваю.
В животе у меня заурчало, но от вафель я отказался. Я и в детстве не особенно любил это сомнительное лакомство, да и сейчас колбаса вызывала во мне гораздо больше эмоций.
Чайник закипел, Веник снял тряпичную куклу с пузатенького заварника с мясистым цветком на боку.
— В общем, кушать подано, жри, что видишь, сильвупле, как говорится, — сказал Веник, плюхнулся на стул, открыл масленку и принялся отколупывать ножом тонкие стружки сливочного масла. Я просто положил кусок колбасы на батон, перевернул, как в детстве, колбасой вниз и жадно отхватил сразу половину.
Чай в этот раз был без всякого дровяного привкуса. Нормальный черный чай, аромантный, хорошо заваренный, хотя я бы предпочел покрепче, заварки Веник плеснул совсем немного.
Хлопнула входная дверь, и из Веника тут же как будто выдернули лом. Он сразу как-то расслабился, откинулся на спинку стула, ноги расставил на всю кухню.
— Вот так и живем... — вздохнул он.
— А она у тебя кто? — спросил я, бросив взгляд на дверь.
— Искусствовед, — пережевывая один из последних оладьев, ответил Веник. — Профессор, доктор наук.
— А отец где? — нетактично спросил я.
— В командировке, — пожал плечами Веник. — И, предвосхищая твой следующий вопрос — он художник. А на мне вот природа отдохнула, так что я просто санитар в морге.
Я допил остатки чая из своей чашки и отодвинулся от стола. Веник посмотрел на наручные часы.
— Слушай, Жан... Я только что с суток, мне надо покемарить хотя бы пару часиков, — сказал он.
— Давай я хоть посуду помою? — предложил я.
— Не надо, ты же не знаешь, как что должно стоять, — он махнул рукой. — Проснусь и помою, Маман все равно вернется только к полуночи. Поскучаешь без общества, лады?
— Да без проблем, — ответил я.
Комната Веника была самой дальней из всех. Судя по его наряду, я ожидал там увидеть что-нибудь «стиляжное» — коллекцию зарубежных пластинок, там. Постеры во всю стену... Но комната оказалась весьма минималистичной, там даже проигрывателя не было. Широкая тахта, встроенный в стену шкаф, кресло и торшер рядом с ним. Веник без всяких дополнительных слов завалился на кровать и вырубился.
 
Я замер.
Закрыл глаза, сосчитал до десяти.
На цыпочках вернулся в коридор и снял с вешалки сумку с буквами «СССР». Вернулся в комнату, устроился в кресле и расстегнул молнию.
  
Глава шестая. Я достаю из широких штанин...
 
Итак, для начала разберемся, кто я все-таки такой. Я посмотрел на открытую сумку, потом вспомнил про паспорт. «Ваши документики!» — строго сказал внутренний голос. Что там у нас?
Краснокожая паспортина, заполненная от руки, ностальгия такая... Просто сейчас всплакну, ага.
Иван Алексеевич Мельников, родился десятого октября одна тысяча девятьсот пятьдесят восьмого года. Раз сейчас у нас ноябрь восьмидесятого, значит мне, как несложно сосчитать, двадцать два года. Недурно, недурно. Неплохой возраст.
Национальность — русский. Родился в городе Петропавловск-Камчатский. Ни фига себе, ближний свет... А вот паспорт выдан в Москве, двадцатого июня этого года. Первый я что ли потерял? Вроде в СССР в шестнадцать паспорта выдавали, а не в двадцать один. Мда, помотало тебя, батенька. Учитывая, что сейчас я в Новокиневске...
К военной службе негоден. Написано слитно. Чем-то болею что ли? Вроде на вид здоров, как молодой олень. Или взятку дал кому надо?
Штамп о группе крови. Первая положительная.
Остальные страницы девственно чисты, прописки нет. Упс, это получается, что я в СССР без прописки? Непорядок...
Ладно, смотрим, что у нас в сумке.
Я запустил руку в ее мягкое чрево и первым делом нащупал плотный бумажный пакет. Толстенький такой, размером с альбом.
Новенький синий диплом. Несколько фотографий разного размера, бумаги.
Отлично. О, надо же, а диплом-то у меня не хухры-мухры, а Московского Государственного Университета имени Ломоносова по специальности «журналистика».
Успеваемость... Нда, не очень прилежный я был студент, отлично только по истории КПСС.
Выдан тридцатого июня восьмидесятого года. А сейчас ноябрь. И где я таскался, интересно, все предыдущее время?
Так, бумажка... Удостоверение номер семь-три-четыре, ха, очень смешно.
А, я понял, что это! Это распределение! Как дипломированного молодого специалиста меня направили в распоряжение редакции газеты «Новокиневский шинник». В должности согласно штатному расписанию и обеспечением жильем, правда, не уточнено, каким именно. Это где же я так нагрешил, что меня после МГУ сослали в заводскую многотиражку, а? Вот почему Дима спрашивал про общежитие... Они же наверняка содержимое сумки внимательно изучили.
Фотографии. Три групповых черно-белых фото. Фотокарточка явно из туристического похода. Вот он я, бравый, в штормовке и в обнимку с еще двумя парнями. Фотография в строгом костюме с претензией на какую-то даже художественность. Взгляд с решительным прищуром, на заднем плане — книжный шкаф.
Зеленая книжечка свидетельства о рождении. Зеленая же книжечка школьного аттестата... Ха, тоже интересно. Школу я закончил вообще в Свердловске. Что за семья такая у нас была?
Стоп.
Я снова открыл свой паспорт. Мельников Иван Алексеевич.
Знавал я парочку Мельниковых... В девяностые они заправляли всей теневой частью Новокиневска. Владельцы, так сказать, заводов-газет-пароходов. Я когда писал про их деятельность серию статей, то биографию обоих прямо-таки под лупой изучал. И отца двух братьев звали как раз Алексей. Военный, много переезжал. А братьям сейчас должно быть... эээ... Игорю двадцать восемь, Илье — двадцать пять.
И в Новокиневск они приехали в семьдесят восьмом, то есть, два года назад. Как раз когда я грыз гранит науки в столице.
Еще у них была сестра, но когда я занимался своим расследованием, она уже упорхнула за океан. И звали ее Ирина. В восьмидесятом ей должно быть восемнадцать.
Был ли там третий брат?
А ведь да, было какое-то упоминание о погибшем. Просто без имен и подробностей.