Интрижка (СИ)

  
Кристен Эшли
 
Интрижка
   
Глава 1
 
Трусики
 
Иззи
Я ПРОСНУЛАСЬ от звука вращающихся лопастей потолочного вентилятора.
У меня не было потолочного вентилятора.
Очевидно, это заставило меня открыть глаза и сделать это быстро.
Осознав тот факт, что я лежала на коричневых простынях. С легким золотистым отливом. На ощупь они были мягкими. Выглядели и чувствовались дорогими.
Но это были не мои простыни.
Подушка, на которой покоилась моя голова, была не моей подушкой.
И тумбочка рядом с кроватью, на которой лежали три упаковки от использованных презервативов, немного мелочи, сотовый телефон, будильник и лампа, не были моей тумбочкой, моим сотовым, моим будильником или моей лампой.
Я тупо уставилась на будильник.
У меня был все тот же будильник, купленный мне мамой, когда я поступила в колледж. Квадратный, бледно-розовый, с зеркальным циферблатом. Несмотря на то, что ему было больше десяти лет и он был супер дешевым, он все еще выглядел по-девчачьи крутым. И самое главное — он все еще работал.
Будильник, на который я уставилась, выглядел современным и дорогим.
Я была не в своей постели, не в своем доме, не со своим будильником.
Приподнявшись, я оперлась на руку, осознав, что я голая (я никогда не спала голой). Я натянула простыню, прикрываясь, когда на меня обрушилась реальность, еще до того, как взгляд охватил интересное (настолько интересное, что я отметила это даже в своем состоянии) пространство, пока не уперся в стену с противоположной стороны кровати, за окнами которой стоял мужчина.
Джонни.
Джонни Гэмбл.
Мой желудок приятно сжался при одном его виде.
Но его вид также пробудил воспоминания о нем и о прошлой ночи.
У него было невероятное имя. Ни у одного мужчины в реальной жизни не могло быть такого имени.
Это имя могло бы принадлежать супергерою в его обыденной от супергеройства жизни. Или обходительному, талантливому мошеннику, который, в конце концов, влюбляется в девушку и ступает на правильный путь. Или ловкому вору, который, улыбаясь вам в лицо, тем временем незаметно стягивает бриллиантовое кольцо с вашего пальца.
Но это имя принадлежало ему.
Более того, стоявший там мужчина, звался не Джон с уменьшительно-ласкательным окончанием «ни».
Он сразу так и представился:
— Я Джонни. Гэмбл. Джонни Гэмбл, — сказал он прошлой ночью в баре, улыбаясь мне в лицо и не стягивая незаметно бриллиантовое кольцо с моего пальца, потому что такого у меня не было, тем более, что он не был таким парнем.
Этот мужчина мог бы походить на Джона, или Дирка, или Клинта, или Адониса.
Но точное не на Джонни.
И все же, его звали именно Джонни, и это имя я несколько раз произносила при разговоре и выкрикивала со стоном, когда он был внутри меня (среди прочего).
Теперь он был вне меня, попивал кофе.
Нет, сейчас он стоял на балконе, одетый лишь в широкие, серые спортивные штаны с разрезами внизу по бокам, такие длинные, что они собирались у лодыжек и прикрывали пятки. Он облокотился на перила балкона, держа двумя руками массивную белую кружку. Он стоял чуть согнувшись, так что мне были хорошо видны его мускулистая спина, узкая талия и широкие плечи.
А также его лицо в профиль.
У него были черные волосы, густые-густые и волнистые, и в данный момент большая часть этих завитков свисала ему на лоб.
А еще у него была черная борода. Не густая, но ухоженная. Не коротко подстриженная, но и не делавшая его похожим на сексуального дровосека или члена группы ZZ Top. Она показывала, что он был тем, кто носил бороду до того, как это стало модным, и продолжит ее носить, когда это выйдет из тренда.
Со своего места я не могла видеть его глаз, но они у него тоже были темными. Черными, как смола.
Борода не скрывала его волевую челюсть. И ничто не скрывало его прямого, с широкими ноздрями, но в чем-то классического и аккуратного носа. Или затенявшие глаза густые черные брови, которые на первый взгляд придавали ему грозный вид, но если бы вы перекинулись с ним хотя бы десятью словами, то поняли бы, что все совсем не так.
 
Он был кем угодно, только не грозным.
Он был высоким. Хорошо сложен. С широкими плечами. С выпирающими на руках венами. С плоским животом. Мощными ногами.
Наконец, он был самым красивым мужчиной, которого я видела в своей жизни. Такого мужчину можно было бы увидеть на телеэкране. Или в кинотеатре, там его изображение будет даже больше и четче. Фотографии такого мужчины украсили бы страницы журнала, где он, в потрясающей одежде, мчался бы по Средиземному морю на изящном скоростном катере, рекламируя одеколон.
Такой мужчина не стоял бы на деревянном балконе, за которым — я пригляделась — вращалось водяное колесо.
Водяное колесо!
Данный факт, — то, что он был очень красив, а не то, что он жил где-то, где не должно было вращаться водяное колесо, — не мог быть причиной того, что я лежала в его постели, в его доме у черта на куличках, рядом с которым крутилось водяное колесо.
Честно говоря, это была одна из причин.
Но не главной.
Дело в том, что я никогда ничего подобного не делала.
Я была не из тех девушек, кто заводит интрижки.
К поступкам других я относилась спокойно. Мама учила меня не судить людей. Никого. И ни в чем.
— Иззи, никогда не знаешь, какая у этих людей история, — не раз говорила она мне. — Никогда не знаешь, что скрывается в глубине их душ. Ты не знаешь этого наверняка. А раз не знаешь, то никогда, ни при каких обстоятельствах не должна их судить.
Так что, да, я научилась не судить.
Но я не делала ничего подобного: не встречалась с мужчиной в баре, не выпивала с ним несколько бокалов, а затем не ехала к нему домой, чтобы заняться с ним сексом (много раз), не спала с ним голой и не просыпалась в его постели, пока он полуодетый стоял на балконе и наслаждался кофе.
Я часто жалела, что не была такой девушкой.
На самом деле, такой была моя мама.
И моя сестра тоже, пока не вышла замуж.
А я — нет.
Я была слишком застенчива.
И, честно говоря, немного ханжой. Я пыталась избавиться от этого: потребности быть правильной, скромной, хорошей. Но с юных лет я уяснила, что может повлечь за собой «быть плохой», и моя врожденная застенчивость и этот урок не позволяли мне вести себя по-другому.
А в не столь юном возрасте я уяснила, какими могут быть мужчины, когда угодила в ловушку, которую должна была почуять за милю, учитывая свое прошлое (и мамино тоже).
Так что я была не просто застенчивой. С мужчинами, особенно теперь, я была пугливой.
Но не с Джонни.
Не с Джонни Гэмблом.
И не только из-за его невероятной красоты.
И не только потому, что он угостил меня выпивкой. Хотя отчасти и поэтому, но между третьим и четвертым бокалом (их все мне купил он) он подозвал официантку и попросил:
— Не могли бы вы принести моей девушке стакан воды?
Это говорило о том, что он не хотел напоить меня, чтобы потом поступить со мной как ему вздумается. Он не возражал против того, чтобы я чувствовала себя расслабленной и раскованной, но не хотел этим пользоваться.
Это тоже говорило о нем много хорошего. Но дело было не только в этом.
И даже не в том, что он умел слушать. Он мало говорил, но слушал и участвовал в разговоре, задавал вопросы, пока я рассказывала о своей работе, о маме, сестре, моих домашних животных, моем доме. Его все это интересовало. Он следил за всем, что я говорила. Его взгляд не блуждал по другим женщинам в баре или игре на экране телевизора.
Все его внимание было приковано ко мне.
И дело было не только в его великолепной ухмылке и еще лучшей улыбке. Его кривая ухмылка приподнимала уголок губ с одной стороны, и, казалось, что его темные глаза мерцают.
Но улыбка была лучше. Широкая, яркая и белозубая в темной бороде, она изгибала эти полные губы, придавая ему до боли милый и сексуальный вид, и тот и другой — в равной степени.