Дикая тишина
– Мот, мне снилось это место, было очень страшно, шел дождь…
– Но дождя ведь нет, и прогноз хороший. Давай дойдем до озера и поставим палатку, пошли.
Маленькое озерцо Туат лежало, черное и спокойное, у подножия Скрипача, гнетущего каменного массива, мрачной башней уходившего в небо. Я отвернулась от горы и сосредоточилась на том, чтобы отлепить от себя футболку и помыть плечи в ледяной воде. Потом мы сидели на берегу озерца, благодарные за ветер, который поднялся и унес комаров. Я была на седьмом небе от счастья оттого, что мы с Мотом только вдвоем в этой огромной дикой пустоши, нас никто не видит, никто не осуждает, нам не нужно скрываться или притворяться. Почти стемнело, лунного света только-только хватало, чтобы различить в сумерках силуэт Скрипача, по бокам поросший кустами жесткой травы. Ветер принес со стороны горы странный, фантастический звук. Вначале он был похож на негромкий звон крупной «музыки ветра», низкий глубокий тон, который появлялся и исчезал вместе с бризом. Затем он зазвучал громче, словно хор голосов, поющих на неизвестном языке где-то очень далеко от нас.
– Что это?
– Это голос горы. Она нас зовет.
Мы уже собирались залезть в палатку, которая стояла на земляном холмике на фоне черной каменной стены, в пятне лунного света. Заберись мы в нее секундой раньше, мы бы их пропустили: стадо благородных оленей, которые мчались мимо, спеша вниз по холму и перекликаясь друг с другом низкими голосами. Мы смотрели им вслед, пока они не растворились в долине, а потом все же залезли в Мотову зеленую одноместную палатку, которая у входа держалась на единственной деревянной стойке, а с другого конца в ней едва хватало места для головы. Я переживала волшебный, неописуемый момент счастья. Завтра мы полезем на Бен-Мор-Койгах и Скрипача, впитаем великолепие окружающих пейзажей, а потом вернемся в палатку и проведем в ней еще одну ночь, прежде чем сняться с места. Полог палатки вибрировал на легком ветерке, и я мирно уснула под этот убаюкивающий гул.
///////
Я проснулась в полной черноте, не понимая, где очутилась, и наощупь отыскала свои часы. Два часа ночи. Я положила голову Моту на грудь, теплую, ритмично вздымавшуюся, и вдруг услышала отдаленный рокот. Это было не его дыхание, а какой-то звук снаружи, еще далекий, но с каждой секундой приближавшийся. Мот тоже проснулся.
– Это еще что такое?
Шум усилился и, достигнув громкости несущегося поезда, превратился в дрожащий рев, который креп, распространялся и обступал нас со всех сторон. Потом налетел ветер. Его резкий порыв высосал из палатки весь воздух, и она наполовину сложилась, так что нас облепил холодный зеленый нейлон, который, казалось, пытался сгрести нас и выкинуть с холма.
– Какого хрена? – Мот вылез из спальника и попытался удержать на месте деревянную стойку, но места не хватало, чтобы сесть, и он не мог нормально за нее ухватиться. – Одевайся, одевайся… – Он распластался на полу палатки, обеими ступнями упираясь в стойку и сопротивляясь бешеному ветру. Отгоняя панику, я влезла в одежду и ботинки, покидала все, что смогла найти, в рюкзаки, и попыталась передать одежду Моту, который сражался со стойкой и одновременно отводил от лица удушающую мокрую палатку.
Стойка хрустнула и сломалась пополам, и палатка превратилась во вращающуюся нейлоновую авоську, которую удерживал на месте только наш вес. В черноте этой воронки Мот пытался зашнуровать ботинки.
– Поищи на дне моего рюкзака пластиковый пакет.
– Что? Зачем? Все и так уже мокрое.
– Это спасательный мешок. Мы сейчас вылезем из палатки и залезем в него.
– Что? Я наружу не полезу…
Молния на двери палатки лопнула, внутрь ворвался ветер: выбора у меня не осталось. Выпутавшись из мокрой ткани, мы выпали в темноту ночи, и как только нейлон освободился от веса второго рюкзака, палатка взмыла в воздух, выдернув из земли стальные колышки, и со скоростью ракеты исчезла в ночи, унося с собой пенки и фонарики, запасную одежду и пакеты с продуктами. Мот отчаянно пытался развернуть ярко-оранжевый спасательный мешок, не упустив его из рук.
– Залезай, но сначала кинь внутрь рюкзак, или он тоже улетит.
Я скользнула в мешок, приоткрывая глаза урывками, потому что слепящий колючий дождь хлестал меня по векам. Мы спрятались внутрь и оказались в куче из рюкзаков и мокрых спальников, с которых лилась вода – на голом склоне горы, в километрах от ближайшей дороги и еще дальше от человеческого жилья. В пластиковом пакете.
Мы лежали на животах, глядя через щелочку в мешке, как молния разрывает небо напополам, на доли секунды выхватывая из темноты Скрипача во всем его необъятном, ужасающем великолепии. Ревущий, рычащий от злобы ветер свирепо бился в нашу оранжевую капсулу, но мы притаились в вереске и, как он ни пытался нас сдуть, не двигались с места. Дождь колотил по пластиковому пологу, хлестал нас по затылкам, а вода заливалась во входное отверстие, в которое мы вцепились четырьмя руками. Мы могли бы совсем застегнуть мешок, но не в силах были оторвать взгляд от необузданного хаоса бури, поэтому оставили щелочку приоткрытой и уставились в нее, загипнотизированные зрелищем. Вспышки молний освещали пласты воды, которые ветер подхватывал с земли и швырял вверх, навстречу хлынувшему потопу. Ветер скручивал воду во вращающиеся шары, в них многократно отражалась чудовищная черная гора. Нас окружила клокочущая черная ярость, поглотила неумолимая мощь бури, вся природа вокруг слилась в единое ужасающее и прекрасное целое. Мы смотрели на все это, лишившись дара речи. Понемногу страх утих, водоворот стихий охватил нас и вращал до тех пор, пока мы не почувствовали, что едины с ним. Мы потерялись и превратились в пыль в бесконечном цикле воды, земли и воздуха.
Наконец в переполненный водой мир понемногу прокрался слабый свет, и мы вернулись к действительности: мы лежали в луже воды внутри пластикового мешка и держались за руки, игнорируя все более реальную угрозу переохлаждения. Несмотря ни на что, мы не паниковали. Ночью что-то произошло. Я чувствовала, как холодеет рука Мота, рука, которую я теперь знала так же хорошо, как свою собственную. В диких объятиях природы между нами сформировалась связь, которая не нуждалась в словах, ощутимо реальная и неизбежная, как песня оленей в затишье перед бурей.
– Надо идти. Если останемся тут, можем замерзнуть насмерть.
С трудом шевеля непослушными ногами и руками, мы выбрались на ветер – такой сильный, что трудно было выпрямиться во весь рост. Нам пришлось встать на колени, чтобы вылить воду из пластикового мешка и спрятать его в рюкзак. Мир изменился. Перемена случилась не только с нами, но и вокруг нас. Иссушенные, пыльные торфяные болота превратились в море воды. Реки, ручьи, водопады и непрекращающийся ливень. Тихое маленькое озерцо, над которым накануне ночью клубились мошки и комары, теперь ходило метровыми волнами, а холмик, на котором мы ночевали, превратился в остров.
– Нам нужно попытаться найти спуск. Только ступай очень осторожно, не споткнись о камни – если упадем и что-нибудь себе повредим, нам конец.