Адъютант палача (СИ)
-Готовы? — спрашиваю немца и Янку, так же вооружённых двумя револьверами.
Оба молча кивают. Даже полесский баламут максимально сосредоточен. План у нас простой как лом. Надо быстро приблизиться к строению и начать захват. Часовых мятежники не выставили. Обслуга, скорее всего, расположилась в комнате для рабочих. Командиры явно ведут переговоры в помещении, которое расположено в дальней части здания, за цехом.
В принципе всё так и было. Мы аккуратно зашли в дверь, которую никто не удосужился закрыть изнутри. Фредди прошёл вперёд и взял на прицел комнату, где располагались печатные прессы. Мы с Янкой достали специальные дубинки и ворвались в боковое помещение. В тускло освещённой комнатушке расположилось пять человек, мирно беседующих под штоф водки. На наше вторжение успел среагировать только тот самый хмурый тип, которого я сразу узнал. Именно он ударил меня по голове на достопамятном балу. Сейчас товарищ получил ответку в виде проломленного виска. Сдерживать удар я не собирался и бил со всей силы. Остальные сотрапезники почившего боевика, в героев играть не стали, и сами легли на пол. Янка быстро их связал и тюкнул каждого по темечку дубинкой.
Далее мы уже спокойно зашли в зал, где кучковались остальные мятежники, чего-то бурно обсуждающие. Я так понял, что речь шла о какой-то листовке, которую сейчас печатали работники, используя массивный пресс.
Из-за шума механизма и голосов поляков нас не услышали, и заметили в самый последний момент. Три револьвера, наведённых на ясновельможных панов, оказались весомым аргументом, чтобы не дёргаться.
-Добрый день, мои дорогие мятежники и прочая сволочь! — произношу с изрядной долей злорадства, — Сейчас вы дружно поднимаете руки вверх и становитесь на колени. Сразу предупреждаю, что человек я нервный и сначала стреляю, а потом думаю.
-Ты? — прошипел Малаховский, скривив лицо в гримасе ненависти.
Но сильнее меня удивили его подельники. Звеждовский резко сунул руку в карман, но моментально получил удар рукояткой револьвера от Фредди. Парочка рабочих застыла на своих местах, и старались не отсвечивать. А вот представительный господин с ухоженной бородкой начал возмущаться.
-Кто вы такие? Я эмиссар правительства Польши и являюсь племянником диктатора Мариана Лангевича. По какому праву вы творите произвол?
-Боже, какой идиот, — произнёс Малаховский и поднял руки.
Янка помог Теофилу встать на колени, заодно ткнул в печень пана эмиссара, который сразу рухнул на пол.
Вообще, Ян Лангевич оказался просто кладезю информации. Будучи человеком трусливым, запираться он не стал и сразу выложил причину своего приезда в Пруссию. А это немного ни мало, доставка денег для закупки оружия, которую должен был осуществить Звеждовский. К свой чести, последний, как и Малаховский хранили молчание, играя в стойких партизан на допросе в Гестапо. Убогие просто не понимали, что разговорить их вопрос времени. Но пока у нас был иной источник, который пел аки птица Гамаюн. Видать, товарищ не совсем идиот и думал таким образом вымолить себе прощение.
В итоге удалось выяснить, что эмиссар привёз в Кёнигсберг чуть не треть от похищенных в варшавском казначействе денег. А это на минуточку сто пятьдесят тысяч рублей золотом. Для нынешних времён сумма солидная. С учётом пожертвований, которые были в кассе Звеждовского, у нас оказалось под сто восемьдесят тысяч рублей.
У меня же просто не укладывалась в голове наивность восставших. Даже если предположить, что торговые агенты из Бельгии были готовы поставить ружья через две — три недели, то какой в этом смысл? Оружие надо закупать до начала боевых действий, а не когда ваше дело фактически проиграно. Хотя боевые действия в Царстве Польском были в самом разгаре. Ян весьма эмоционально рассказал нам про какой-то комитет Дзялынского, который недавно помог перейти прусскую границу более полутора тысячам добровольцев со всей Европы. Польские идеалисты реально верили, что ещё чуть-чуть и произойдёт перелом. Дядя нашего пленника, оказывается, поехал во Францию просить помощи у императора Наполеона. В общем, работа шла на всех фронтах, хотя последнему дураку понятно, что мятежникам осталось два — три месяца. Это я оптимистично рассуждаю, так как организованное сопротивление фактически подавлено. Осталось только зачистить Варшаву и приграничные уезды. Но это уже к фон Бергу и его подчинённым.
-Ты не посмеешь! Тебе не простят!
Пан Звеждовский, когда пришёл в себя, оказался единственным из присутствующих, кто понял, что сегодняшний день он не переживёт. Я специально вытащил ему кляп, чтобы сверить его слова с Малаховским. Мятежники мои подозрения развеяли. Изначально убивать меня никто не собирался, но так сложились обстоятельства. Зденек, телохранитель пана Теофила, которому я размозжил голову, просто проявил инициативу. Юзефу они действительно убили, вынудив доктора её отравить, так как побоялись расследования. Поэтому пан Людвиг и начал нервничать, что-то прочитав в моих глазах. А там был написан приговор для него и остальных пламенных борцов за незгиневшую Польшу.
-Фредди, пакуй троих панов, — говорю немцу.
-А с остальными как? Неужели вы решили их помиловать? — влез полешук, который оказалось, говорит по-русски без малейшего акцента.
-Неосторожное обращение с огнём сгубило множество людей, — произношу многозначительно, подняв вверх палец, — Ты только их оглуши хорошенько. Мы же не звери какие-то.
Янка недобро ощерился и зачем-то посмотрел на побледневшего Лангевича.
* * *Я всё больше убеждаюсь, что это мир непуганых идиотов. До последнего, когда мы пересекали границу, меня мучили сомнения, что нас должны арестовать. Но нет, границу мы пересекли без проблем. Российские таможенники тоже особо не обратили на нас внимания. А ведь обыщи они нашу мутную группу и их ждал бы весьма неожиданный улов.
Поляков мы прикопали вёрстах в двадцати от Кёнигсберга рядом с небольшим болотцем. Не знаю, чего на меня нашло, но я лично перерезал глотки Малаховскому, Звеждовскому и эмиссару. Пан Ян до последнего отказывался верить в происходящее. Даже когда поляк издал предсмертный хрип, и судорожно засучил ногами, думаю, он отказывался верить, что отправляется прямиком в ад. Ведь одно дело встать во главе мятежа, убивать простых русских людей и верить в своё исконное право творить любую дичь. И совсем другое, кода расплата приходит так неожиданно в образе проклинаемого всей Польшей ренегата. А ведь многие из мятежников сбежали и смогли договориться с властями о помиловании. Не удивлюсь, если подспудно большинство было готово идти на сотрудничество после ареста.
-Вы можете забрать свою долю и начать новую жизнь, — начинаю разговор с соратниками в одном из трактиров по пути к Вильно, — Сумма получается немалая, что делает вас обеспеченными людьми.
-Видишь ли, командир, — ответил немец, предварительно переглянувшись с полешуком, — Думаю, ты нас и так не обидишь. А деньги эти не совсем наши и они предназначены на какое-то дело. Поэтому мне доля не нужна. Хочу посмотреть, чем ты нас ещё удивишь. Мне нынешняя жизнь по нраву.
-Дык, я о чём и говорю. Поймают меня с такими деньжищами, так сразу отведут в околоток. А там признавайся, откуда их взял. Вы же не обманете, земельки там мне убогому прикупите или мануфактуру, какую. Да и скучно будет. Чую, что с вами, чем дальше, тем веселее.
Это белорусский Ходжа Насреддин добавил свои пять таньга. На самом деле без парней мне было бы гораздо хуже. Я тут набросал достаточно интересный план дальнейших действий. Можно осуществить его одному, но лучше с помощниками. Тем более, когда речь идёт о таких проверенных людях, как Фредди и Янка. Что касается финансовой подушки, то мои люди её получат, без всяких сомнений. И это вне зависимости от захваченных денег. Я проанализировал свои действия и понял, что изрядно торможу. Ведь богатство лежит на поверхности, надо только начинать шевелиться.