Шпана на вес золота
После пропажи мужа Наталья окончательно «съехала». Сколько уже времени прошло, как пропал Палкин, столько всего стряслось, а она, бедная, все не отставала от почтальона, караулила у калитки, со слезами выпрашивала письма от мужа. Донимала и милиционеров, да так, что даже Остапчук, мужик терпеливый и сердобольный, научился за это время по-собачьи за версту чуять ее приближение – и немедленно отбывать на какое-нибудь неотложное мероприятие. Менее проворный и опытный Акимов обычно не успевал эвакуироваться, по этой причине вынужден был принимать гражданку Введенскую и в сотый раз нудно и терпеливо повторять, что – да, ведутся розыски гражданина Палкина И. И., оставившего без средств к существованию свою нетрудоспособную супругу Введенскую Н. Л. и малолетнюю дочь Палкину С. И. И что оперативные мероприятия по-прежнему пока не дают результата.
Горемычная Наталья совсем было опустилась, уже не стесняясь ни молвы, ни взглядов. Прилюдно убивалась, плакала, бродила по округе, жалуясь на судьбу непонятно кому. Соседи пытались ей помочь: собирали по крохам еду, что-то из тряпок-одежи, причем Наталья, когда на нее находило просветление, держалась очень скромно, благодарила, предлагала «отработать», но получала на этот счет гневные отповеди.
Вера Вячеславовна, у которой тоже болела душа за бедную маму, сумела утрясти вопрос с ее трудоустройством на неполный день как надомницу (Наталья категорически отказывалась отдавать Сонечку в «чужие руки», то есть на пятидневку). От этого выиграли обе. Наталья, как выяснилось, очень одаренная художница. Именно ее работы – узоры для текстиля – сейчас лежали на столе Веры Вячеславовны. У нее было редкое понимание специфики именно этого вида художества, умела она из разрозненных фрагментов сложить целое и красивое. Возможно, потому что и сама замечательно шила: дочка Соня была всегда одета с иголочки, причем соседки с удивлением и одобрением узнавали в ее платьицах пожертвованные простыни, в щегольских кофточках-пальтишках – лоскутки одеял и прочего хлама, пожертвованного по принципу «на тебе, боже, что мне негоже».
Годы прошли, война кончилась, постепенно люди поднимали головы. Наталья подуспокоилась, жизнь семейства налаживалась. Она стала походить на нормальную, даже разбила под окнами огород, который, правда, по ее совершенной безрукости к такого рода хлопотам вечно зарастал снытью и лопухом. Да и работа на текстильной фабрике давала неплохой доход: художницу ценили, пусть далеко не всегда и одобрялись ее идеи. К тому же Наталья начала писать репродукции с известных картин, и многие – и организации, и простые граждане – заказывали их, расплачиваясь если не деньгами, так натуральным продуктом.
После долгих уговоров она все-таки согласилась пристроить Сонечку в детсад от фабрики. Воспитатели не могли не отметить, что девочка, несмотря на молчаливость и замкнутость, чрезвычайно развитая и воспитанная. Было видно, что с ней занимаются и дома.
В общем, не бедовали, хотя на Наталью все равно временами «находило». И тогда она, отведя дочку в садик, наносила очередной визит в отделение милиции и только потом отправлялась на фабрику получать задание.
– Девочка бедная, – с состраданием заметила Вера Вячеславовна, – гляжу на нее и вспоминаю себя. Ужасно трудно одной, без помощи, без поддержки, – она обняла и поцеловала Олю, – ну ладно, доченька, теперь мне пора. Кстати, тут подшефные предлагают билеты в Музей Москвы, особая юбилейная экспозиция. Моим-то недосуг, а вы с Колей не хотите съездить? Может, кто из ребят захочет?
– Мы с Колей едем, – заверила Оля, – а вот ребят я спрошу.
Мама, поправив платок и с удовольствием глянув на себя в зеркало, упорхнула чудо-птицей. Оля проводила ее, помахав в окно.
Как все-таки хорошо, что в числе твоих хороших знакомых есть хитроумный Сергей Павлович, который способен выслушать – внимательно, не перебивая, с сочувствием – и вставить пару умиротворяющих мудрых слов.
В том, что мама кардинально изменила свое отношение к Коле, – немалая его заслуга. Стараниями Акимова Вера Вячеславовна не просто сменила гнев на милость, но и разглядела самостоятельность, ответственность, зрелость и прочие ценные качества Николая, как бы совершенно позабыв о его бурном прошлом. Теперь на замечания любительниц улаживать чужие дела Гладкова-старшая твердо замечала:
– Оступиться может каждый, главное – вовремя осознать свои заблуждения и встать на верный путь.
3Колька, узнав о культурной программе на ближайший выходной, с готовностью заныл:
– Оль, ну что мы там не видели? Тоже придумаешь – музеи! Старье одно под стеклом. Пойдем лучше в ту же «Родину» сгоняем, говорят, там отличную картину привезли, легенда о чем-то там.
– В музеях сейчас столько народу, что туда невозможно попасть, а тут – приглашение. Что до кино, то сгоняем и в «Родину», – безмятежно пообещала Оля, перекидывая косу за плечо, – чего ж не сгонять, если благосостояние позволяет.
Колька прикусил язык, но спорить не стал. Позволяло оно, это самое… благосостояние. Ведь теперь он как учащийся ремесленного училища состоял на полном обеспечении плюс стипендия. Однако все-таки надо было что-то и в семью отдавать, батя-то по-прежнему в сторожах, а мама все в медичках, да и Наташка нет-нет да на мороженое выпросит. И самому порой хотелось.
Оля, сжалившись, сообщила, что посещение музея бесплатное.
– Еще можно кого-нибудь из наших пригласить.
– Анчутку с Пельменем, – сострил Колька.
– А что? Если их отмыть и приодеть, очень даже приличные молодые люди, не хуже тебя, – поддразнила Ольга, – правда, сперва их поймать надо, а между прочим, где они теперь водятся?
Он пожал плечами:
– А кто ж их знает. Не волнуйся, проголодаются – придут.
– Была бы охота волноваться. Я скорее Саньку со Светкой позову, пускай проветрятся с пользой для мозгов, или что у них там под панамками.
В назначенное время они всей компанией погрузились в электричку и поехали культурно просвещаться. Первым делом перепутали станции метро, что, впрочем, никого не огорчило, есть законный повод прогуляться.
А было на что поглазеть! Многие дома были в лесах, их красили, ремонтировали, обновляли. Город, приведенный в порядок к юбилею – своему и Великой революции, – хорошел и не собирался на этом останавливаться. Людей на улицах было множество: опрятные женщины, мужчины не только в военной форме, но уже и в штатском. Постепенно народ обзаводился скарбом, что раньше считалось невозможным да и ненужным.
Прогулялись до Красной площади, подивились на «ЗиСы» и «Победы» у здания Госплана, причем Санька и Светка принялись было переписывать автомобильные номера, которые решили «коллекционировать». Пришлось дать им по рукам и ретироваться, поскольку уж чересчур внимательно посматривал в их сторону бдительный постовой. Он как раз перед этим пропесочивал двух каких-то не по-нашему выглядевших и слишком улыбчивых, которые засняли колонну ребятишек на экскурсии. И несмотря на то, что эти двое предъявили ему некую бумажку, милиционер – видимо, единомышленник капитана Сорокина – не собирался идти на поводу у бюрократии и, пригласив фотографов к телефону-автомату, куда-то позвонил. Лишь после того, как прибыла машина, как вылезли из нее двое в штатском и внимательно изучили документы, потом бумажку, как снова куда-то позвонили и лишь после этого уехали, – только после всех этих действий постовой, улыбаясь, отдал честь и отпустил горе-фотографов с миром.