Похититель вечности
— Так чем же вы занимаетесь? — в конце концов спросил я, пытаясь завязать беседу.
— Я школьный учитель, — сообщил он. — Учу в деревне сорок малолетних сорванцов. А миссис Амбертон — стряпуха.
— Прекрасно, — кивнул я. — А свои дети у вас есть?
— О нет, — ответил он, громко рассмеявшись, словно сам вопрос показался ему нелепицей. — После той беды в Лондоне. Не могу его поднять, понимаешь, — с усмешкой прошептал он. Я удивленно моргнул от такой откровенности. — Стряслось, когда я помогал на строительстве новых домов в городе. Несчастный случай, я попал под здоровенный кусок трубы. Похоже, он навсегда вывел меня из игры. Может, когда–нибудь и вернется, но я сомневаюсь. По правде сказать, меня он никогда не заботил. Да и миссис Амбертон, кажись, не слишком волнует. Есть много других способов женщину удовлетворить, понимаешь. Ты когда–нибудь сам этому научишься, парень.
— Угу, — кивнул я и закрыл глаза, решив, что с меня хватит его откровений.
— Если только ты и… — Он кивнул на Доминик и похотливо округлил глаза, высунув язык. — Вы вдвоем…
— Она моя сестра, — сказал я, обрывая его, пока он не успел высказаться. — Вот и все. Это моя сестра.
— О, прошу прощения, парень, — хохотнул он. — Никогда не оскорбляй чужую мать, сестру или лошадь — вот что я всегда говорю.
Я кивнул и как–то вдруг заснул, а очнулся, когда миссис Амбертон уже ввозила нас в деревню Клеткли. Мы прибыли.
Глава 11
ИГРЫ
В ноябре 1892 года, в нежном возрасте 149 лет я снова оказался в своем родном Париже, на сей раз — в компании моей жены Селин де Фреди Заилль. Мы выехали из нашего дома в Брюсселе, чтобы провести несколько недель в Мадриде, и вдруг решили задержаться во французской столице, где брат Селин должен был как раз читать лекцию в Сорбонне. К тому времени мы с Селин были женаты уже три года и наша семейная жизнь не ладилась. Я опасался, что впервые на моем веку придется разводиться с супругой или предоставлять развод ей, а этот процесс не радовал меня никогда, так что путешествие стало последней попыткой сохранить наш союз.
Мы познакомились в Брюсселе в 1888 году, где я с комфортом жил за счет доходов с оперетты, которую написал и поставил на бельгийской сцене. Называлась она «Неизбежное убийство», и хотя творение не выдержало испытания временем — недавно я с удивлением обнаружил краткое упоминание о нем в академическом труде, посвященном малоизвестным европейским операм конца XIX века, но больше нигде и никто о нем не писал, — в то время она была довольно популярна. Второй по значимости оперный критик того времени, Карпюль — невежественный пьянчуга, однако прекрасный литератор — описывал ее как «возвышенные рассуждения щедрого таланта на довольно опасную тему», хотя я должен признать, что ведущий критик был не столь великодушен в своих отзывах. Он посчитал ее недолговечной и вторичной; оглядываясь назад, я понимаю, что проницательность его, возможно, и объясняла его первенство. Селин была приглашена на премьеру, она сидела в ложе со своим старшим братом Пьером, бароном де Кубертеном [42] и несколькими друзьями. После представления она отыскала меня за кулисами и похвалила постановку, особенно либретто второго акта, где юная девушка обращается к своему возлюбленному.
— В целом произведение показалось мне довольно жутким, — сказала она. Ее карие глаза метались между актерами, которые носились вокруг, возбужденные премьерой. Атмосфера за кулисами всегда восхищает тех, кто не принадлежит к миру театра. — Музыка прекрасна и все же эта юная пара только что совершила кошмарное преступление. От подобного сочетания всегда мороз по коже, но оно, тем не менее, трогает душу.
— Но это вынужденное преступление, — подчеркнул я, — как и гласит название. Юноше пришлось убить этого человека, чтобы защитить возлюбленную. В противном случае последствия могли быть…
— О, разумеется, — быстро сказала она. — Я это прекрасно осознала. Но меня смущает, что они бросают тело и продолжают путь. Поневоле задумаешься, что ждет их в будущем. В тот момент я поняла, что все закончится трагедией. Точно хитрость неизбежно должна привести к гибели одного из них или обоих. Печальная история.
Я медленно кивнул и решил пригласить ее на дружеский ужин после спектакля. Хоть я не из тех, кому важны чужие похвалы, но это был мой первый (и единственный) успех в театре, и я ненадолго возомнил себя талантливым художником. Лишь гораздо позже дошло до меня, что мое истинное призвание — быть не творцом, но покровителем искусств; поистине я родился не в том веке. Живи я несколько столетий назад, я мог бы посоперничать с Лоренцо Медичи [43]. Я не сразу увлекся Селин: в те времена по бельгийской моде волосы носили туго зачесанными наверх, а по бокам оставались локоны, что подчеркивало ее довольно выпуклый лоб, — но постепенно в тот вечер ее общество становилось для меня все более притягательным. Она хорошо разбиралась во многих предметах, интересовавших меня. Мы оба открыли для себя «Этюд в багровых тонах» Конан Дойля — недавно опубликованную первую из повестей о Шерлоке Холмсе, — и оба снова и снова перечитывали ее, с нетерпением ожидая выхода следующей истории. В тот вечер мы пообещали друг другу, что обязательно встретимся вновь, а через восемь месяцев обвенчались и поселились в особняке в центре города.
Какое–то время мы были счастливы, но я должен признать, что сам разрушил наш брак, вступив в опрометчивую связь с молодой актрисой — девушкой, которую я даже не любил, сказать по правде, — и Селин узнала о моей измене. Несколько недель она не могла заставить себя поговорить со мной, а когда наконец решилась, прошло немало времени, прежде чем она смогла разговаривать со мной, не расплакавшись. Я действительно причинил ей боль и сожалел об этом. В те ужасные месяцы я понял, как глупо я поступил, ведь Селин любила меня и мы неплохо ладили. Поскольку у меня уже имелся изрядный стаж в романах и браках, следовало бы научиться ценить семейное счастье, но, должен признаться, я не из тех, кто учится на своих ошибках.
Мы попытались уладить наши разногласия и снова стать любящими супругами, более не обсуждать это дело, но было ясно, что моя измена все еще висит над нами грозовой тучей. Мы продолжали вести повседневную жизнь, стараясь не вспоминать о былом, но, казалось, что в любом нашем разговоре присутствует скрытый подтекст. Селин была расстроена, я несчастлив, а вместе мы обнаружили, что мой поступок разрушил нашу близость и, казалось, былого союза уже не восстановить, что крайне меня удручало. Никогда ранее не оказывался я в такой ситуации, когда вел себя плохо и бывал прощен за содеянное; но я полностью сознавал, что случившееся оставило на нашем союзе слишком глубокий незаживающий шрам. Я не знал, как загладить свою вину.
— Быть может, — предложил я как–то раз за тихой партией в фантан, — нам стоит подумать о детях.
Предложение глупое, но мне хотелось, чтобы мы стали ближе, ибо я понимал, что мы все больше отчуждаемся друг от друга. Селин с некоторым удивлением посмотрела на меня и положила две карты пик поверх моих червей, затем покачала головой.
— Быть может, — отозвалась она, — вместо этого нам лучше поехать куда–нибудь отдохнуть.
На том и порешили. Без лишних слов стало ясно, что эти каникулы — последняя попытка сохранить наш брак, избавиться от затаенной враждебности и болезненных чувств. В качестве пункта назначения мы избрали Мадрид, и именно Селин предложила заехать на пару дней в Париж к ее брату — решение, определившее мою жизнь в 1890–х и мою причастность к последнему, самому значимому событию XIX века.
Я познакомился со своим шурином в тот же вечер, что и с Селин, в 1888 году, но из–за расстояний и не слишком близких отношений в семье друзьями мы не стали. Несмотря на приличное богатство и унаследованный титул барона де Кубертен, Пьер работал на французское правительство: занимался различными проектами, его интересующими, зачастую — эстетической природы, призванными скорее обогатить культурную жизнь нации, нежели набить общественный кошель. Его отношения с сестрой были сдержанными, но сердечными, и на тот момент, когда мы прибыли в Париж, вечером 24 ноября 1892 года, не виделись они примерно полтора года. Селин написала брату несколько писем, рассказывая о нашей жизни в Брюсселе, о стабильном успехе «Неизбежного убийства» и оглушительном провале моего следующего опуса, «Коробки сигар», после коего мои творческие порывы угасли навсегда. На минувшее Рождество мы получили от него поздравительную открытку: он сообщал, что очень счастлив и очень занят во Франции, а помимо этого мы ничего не знали ни о нем, ни о его работе. Тем не менее, поскольку мы с Селин собирались задержаться в Париже на несколько дней, мы договорились пообедать вместе, и за столом он сообщил нам о своих грандиозных планах.