Похититель вечности

Он встал и попробовал развернуться, но я снова его схватил, а Доминик и Джек вцепились в меня. Не понимая, что делают, они держали меня с двух сторон, ослабляя мою защиту, и я был беспомощен. Нат поднялся, занес руку и ударил меня в лицо. Удар был не слишком силен, но оглушил меня на миг, и я отступил, готовясь наброситься на него, убить, если потребуется. Проморгавшись, я сжал кулаки и бросился к нему. Джек закричал, пытаясь меня остановить. Он знал, что будет со мной, если я вышибу дух из Ната Пеписа, и потому, когда Доминик бросилась меж нами, на миг задержав меня, сделал это сам. Он тоже пришел в бешенство и, меньше всего стремясь позволить человеку вроде Ната Пеписа разрушить мою жизнь, сам ринулся на него, залепил ему пощечину, пнул в живот, а затем ударил в лицо справа.
Нат рухнул на землю, окровавленный, без сознания, а мы трое стояли над ним, с нарастающим ужасом глядя, что натворили. Вся стычка заняла не более минуты.
Джек ушел, прежде чем к Нату вернулось сознание. Он лежал на земле перед нами, избитый, его лицо было залито кровью из носа и рта. Через несколько минут гости кинулись к нам. Одна дама завопила, другая упала в обморок. Мужчины громко возмущались. Затем подошел врач и склонился над Натом.
— Его нужно перенести в дом, — сказал врач, и несколько мужчин помоложе подняли и унесли его. Через несколько минут на улице остались только я, Доминик и Мэри–Энн.
— Куда подевался Джек? — ошеломленно пробормотал я, потрясенный случившимся. Я тупо смотрел по сторонам в поисках своего друга.
— Сел на лошадь и удрал, — сказала Мэри–Энн. — Ты его не видел?
Я покачал головой:
— Нет.
— Затерялся в толпе несколько минут назад. Никто даже не заметил, все смотрели на барчука.
Я подумал, все ли в порядке с Натом, и раздраженно отбросил волосы с лица. Повернулся и яростно уставился на Доминик.
— Что случилось? — заорал я. — Что, черт возьми, здесь случилось?
— Ты меня спрашиваешь? — закричала она в ответ, побледнев. — Это ты нас в это втянул. У тебя был такой вид, точно ты собираешься его убить.
— Он был с тобой! — завопил я. — Я видел, где шарят его руки. Ты не понимаешь…
— Я не твоя, чтоб ты меня защищал! — закричала она, развернулась и скрылась в кухне. Я раздосадовано покачал головой. Под моими ногами собралась бледная лужица из воды и крови.
К ночи история облетела весь городок. Джек напал на Ната Пеписа, сломал ему челюсть и два ребра, выбил почти все зубы, украл у хозяина лошадь и скрылся. Местные констебли уже пустились в погоню. Я лежал в своей постели у Амбертонов и не мог уснуть, беспокоясь за друга. Все его планы, все, что он собирался сделать, — все рухнуло из–за меня. Моей ревности. По крайней мере, Нат Пепис не умер, это уже что–то. Я все думал о Джеке: он сделал это потому, что этого нельзя было избежать, он сделал это ради меня.
На следующее утро я поднялся еще до пяти утра и отправился прямиком в Клеткли–Хаус. Я не знал, есть ли у меня еще работа или уже нет, хотя подозревал, что нет. Но меня не слишком беспокоило, чем все закончится, поскольку теперь я знал, что не собираюсь больше оставаться в Клеткли; мое время здесь вышло. Я хотел увидеть Доминик. Я хотел, чтобы она сказала мне, что думает. Я нашел ее в поле, лицо ее было бледно, а глаза покраснели. Было ясно, что она тоже не спала всю ночь.
— Пока не объявился, — сказал я, сам не зная, вопрос это или утверждение. Доминик покачала головой.
— Он уже далеко, — ответила она. — Должно быть, на полпути в Лондон. Джек не дурак.
— Разве? — спросил я, и она уставилась на меня:
— И что же это значит?
— Он ведь собирался уезжать, — сказал я. — Он скопил достаточно денег. Купил костюм. Он собирался стать клерком в Лондоне. Хотел подать уведомление на следующей неделе.
Доминик громко вздохнула, и я подумал, что сейчас она расплачется.
— Это все я виновата, — сказала она. В ее речи снова появился французский акцент, поскольку в мыслях она уже была далеко от Клеткли. — Нам не следовало сюда приезжать. У нас были планы. Надо было держаться их.
 
Мы. Когда я последний раз слышал от нее это слово? И хотя я презирал себя за это, мне вдруг показалось, что все обернулось к лучшему: все стало как прежде, как два года назад, в Дувре. Мы можем уехать вместе, жить вместе, быть вместе, состариться вместе. Я понял, что стараюсь выбросить из головы мысли о Джеке, точно досадную помеху моим планам, — я ненавидел себя за это, но ничего не мог поделать. Я в отчаянии закусил губу.
— Что такое? — спросила она, останавливаясь и беря меня за руку. Я почувствовал, как слезы полились у меня из глаз.
— Он… — начал я, поспешно вытирая запястьем глаза. — Он мой друг, — просто сказал я, и голос у меня дрогнул. — Джек… он… он мой друг. Посмотри, что он для меня сделал. А что я с ним сделал. Я… я…
Я разрыдался и упал на землю, прикрыв голову руками, чтобы она не видела меня. Я пытался перестать, но конвульсии становились сильнее — я уже нес полную чушь, мой рот кривился от страдания.
— Матье, Матье, — шептала Доминик, обнимая меня, прижимая к себе, и я рыдал на ее плече. Она успокаивала меня и баюкала, как ребенка, пока в конце концов у меня не осталось сил плакать; я отодвинулся от нее, вытащил рубашку из брюк и вытер ею лицо. — Ты не виноват, — сказала она, но в ее голосе не было уверенности; мне даже не было нужды отрицать. Я испортил жизнь Джеку, моему настоящему другу, а он спас меня. А думать я могу лишь об одном — как бы нам убраться подальше от всего этого и выбросить его из головы.
— Что я за человек? — нерешительно спросил я.
Мы медленно брели к дому. Мы не знали, что нас там ждет. Я надеялся, что Доминик ничего не грозит, но боялся того, что может случиться, когда там появлюсь я. И в самом деле: возле дома я увидел сэра Альфреда с констеблем. Они смотрели, как мы идем через поле, продолжая разговаривать, но не выпуская меня из виду. Когда мы подошли ближе и собрались разойтись по своим местам, на конюшню и в кухню, он окликнул меня; я обернулся — хозяин манил меня рукой. Я вздохнул и посмотрел на Доминик, взяв ее руки в свои.
— Если мы сможем уехать без хлопот, — сказал я, — ты поедешь со мной?
Она сердито посмотрела на меня и возвела глаза к небу:
— Куда нам ехать?
— В Лондон, — ответил я, — как мы и хотели. Ты, я и Тома. Я скопил немного денег. А ты?
— Да, — ответила она. — Немножко. Совсем чуть–чуть.
— У нас все наладится, — сказал я, хоть и сам в это не верил.
Сэр Альфред снова позвал меня; я посмотрел на него — он все больше горячился.
— Не знаю… — начала она, однако снова раздался крик. Я отпустил ее и направился к сэру Альфреду и констеблю.
— Я приду сюда ночью, — сказал я напоследок. — Хочу поговорить с тобой. Встретимся после полуночи, хорошо?
Доминик едва заметно кивнула, отвернулась от меня и зашагала прочь, горестно поникнув головой.
Сэр Альфред Пепис был коренаст и тучен, а на жирном теле сидела похожая перезрелую тыкву голова. Из–за артрита передвигался он с трудом, так что мы редко видели его в окрестностях Клеткли–Хауса; он предпочитал не выходить из дома, читать книги из своей библиотеки, пить вино из своих погребов и есть мясо своего скота.
— Поди сюда, Матье, — сказал он мне, когда я оказался в нескольких шагах от него. Он грубо схватил меня за руку и подтолкнул к констеблю, который с неприязнью оглядел меня с ног до головы. — А теперь, сэр, — продолжил он, — вам следует задать ему свои вопросы.
— Как тебя зовут, парень? — спросил констебль — средних лет человек с окладистой рыжей бородой и поразительно оранжевыми бровями. Он достал из кармана блокнот и карандаш и тщательно обмусолил кончик, чтобы записывать мои ответы.
— Матье Заилль, — ответил я и сразу же по буквам произнес свое имя. Он посмотрел на меня так, словно я был какой–то мерзкой слизью. Спросил, чем я занимаюсь в Клеткли–Хаусе, и я ответил, что служу конюхом.