Похититель вечности

Небольшие проблемы возникли в начале третьего сезона, когда «Эй–би–си» запустили совершенно новую телевикторину, составившую конкуренцию нашему шоу: они предлагали простым людям выиграть миллион долларов. Тем не менее, это не сработало, поскольку в то время все каналы уже были наводнены викторинами, и мы быстро восстановили наше первенство.
Сам Бадди Риклз был странным парнем. Несмотря на невероятную популярность у американской публики, он не любил паблисити и избегал как участия в ток–шоу, так и почти всех интервью, кроме самых значительных. Когда мы соглашались на интервью, он всегда все обговаривал со мной заранее и требовал, чтобы я сидел все время рядом с ним, что удивляло меня, поскольку он был одаренным человеком и нуждался в моей помощи не больше, чем я — в страховании жизни.
— Я не хочу, чтобы они копались в моей жизни, — объяснял он. — Человек имеет право на личную жизнь, разве нет?
— Разумеется, — отвечал я. — Но вы же знаете, каковы эти журналы. Если вы хотите что–то скрыть, они очень скоро это раскопают.
— Вот поэтому я и не хочу говорить. Пусть люди смотрят шоу. Если оно им нравится — отлично, это все, что им нужно. Им ни к чему знать что–то про меня, так ведь?
Я не был в этом уверен, и не понимал, что же он пытается скрыть. Он был счастливо женат на тридцатипятилетней женщине по имени Кейт, у них было двое маленьких детей, которые частенько приходили к нам на площадку. Поскольку он давно уже работал в этом бизнесе, не похоже, чтобы в его жизни имелось что–то, до сих пор не известное широкой публике. Я подумал, что он просто скрытный человек и решил: пусть его тайны остаются при нем. Хотя журналы стремились получить доступ к нему, я старался их ограничивать, предоставляя им в качестве компенсации больше интервью с другими звездами программы.
После нескольких месяцев скорби по братьям настроение Стины наконец улучшилось. Она стала проявлять интерес к моей работе и даже попыталась несколько раз посмотреть передачу, но не могла досидеть до конца, поскольку сочла ее глупой. На Гавайях телевидение популярностью не пользовалось, так что вскоре вместо телевидения она заинтересовалась местной политикой, как в те времена, когда мы впервые встретились на антивоенном митинге.
— Я нашла работу, — заявила она как–то вечером за ужином, и я от удивления опустил нож и вилку. Я даже не подозревал, что она ее ищет.
— В самом деле? — спросил я. — И что же ты собираешься делать?
Она рассмеялась:
— Ничего особенно, просто устроилась секретаршей. В «Лос–Анджелес Таймс». Сегодня утром ходила на собеседование, и мне предложили эту работу.
— Но это чудесно! — воскликнул я, обрадовавшись, что у нее появились новые интересы, и она перестала скорбеть. — Когда начинаешь?
— Завтра. Ты не против?
— Почему я должен быть против? Ты можешь сделать там карьеру. Ты всегда интересовалась политикой. Тебе надо поучиться журналистике. В таких местах для молодежи открываются широкие возможности.
Она пожала плечами, будто ее это не интересовало, но я подозревал, что она уже над этим думала. Стина была не из тех женщин, что могут удовольствоваться канцелярской работой, когда они способны на большее; она была умна и талантлива, ей должна понравиться оживленная атмосфера «Лос–Анджелес Таймс».
— Я знаю там кое–кого, — сказал я, вспоминая репортеров отдела развлечений, с которыми вел дела. — Уверен, это хорошее место. Может, позвоню им. Дам знать, кто ты. Попрошу их за тобой приглядывать.
— Нет, Матье, — сказала она, накрыв мою руку своей. — Позволь мне самой с этим справиться. Все будет хорошо.
— Но они могут познакомить тебя со всеми, — запротестовал я. — Пообщаешься с людьми. Заведешь друзей.
— И тогда они станут думать, что раз я замужем за продюсером «Шоу Бадди Риклза», значит, с моей помощью они смогут получить доступ на телевидение. Нет, уж лучше я сама. К тому же пока я просто секретарша. Посмотрим, что будет дальше.
Мы отправились на вечеринку в дом Ли и Дороти Джексон, где собралась бо́льшая часть самых значительных персон в телеиндустрии. Роберт Келдорф приехал со своей новой женой Бобби — «да, это женское имя», все время повторяла она, представляясь, — и устроил грандиозное шоу, рассказывая всем, как он недавно переманил ведущего Деймона Брэдли из «Глаза» в «Алфавит». Лорелея Эндрюс почти всю вечеринку подпирала стойку бара, сигарета безвольно свисала с ее нижней губы: она жаловалась всем, кто готов был слушать, как с ней обошелся Расти Уилсон; нет нужды говорить, что я старался избегать ее.
 
Стина выглядела сногсшибательно в бледно–голубом туалете без бретелек, скопированном с платья, которое Эдит Хед создала для Энн Бакстер в фильме «Все о Еве» [101]. Моя жена впервые встретилась со множеством людей, которые работали со мной изо дня в день, и ее взволновало знакомство с этим блестящим обществом; глаза у нее широко открывались всякий раз, когда она видела сногсшибательные туалеты на проходящих мимо дамах. К сожалению, все эти имена для нее ничего не значили; она так редко смотрела телевизор, что когда я представил ее самому Стэну Перри, она улыбнулась и попросила принести ей еще один «манхэттен».
— Матье, — сказала Дороти, пробираясь к нам через комнату и широко раскинув руки, чтобы заключить меня в страстные объятья. — Очень рада вас видеть. Как всегда роскошны. — Я рассмеялся. Дороти нравилось вести себя экстравагантно — она удушала блистательными комплиментами тех, кому симпатизировала, и жалила острым язычком тех, кого не выносила. — А вы, должно быть, Стина, — игриво добавила она, оценивающе разглядывая мою изящную жену, ее благородные черты, бронзовую кожу и большие карие глаза. Я затаил дыхание, надеясь, что она сможет сказать что–нибудь милое, ибо мне очень нравилась Дороти и не хотелось, чтобы наши отношения испортились. — На вас самое сногсшибательное платье, — с улыбкой сказала она, и я расслабился. — Честно говоря, мне остается только раздеться догола, чтобы привлечь хоть капельку внимания, которого вы меня лишили, бессердечная профурсетка. — Стина рассмеялась, поскольку Дороти произнесла эту фразу едва ли не с нежностью, дружелюбно погладив ее по руке. Была у Дороти такая привычка — наугад выбирать в светском обществе новенького и уподоблять его себе. — Вы ведь не против, что я кручусь вокруг вашего мужа, — заявила она. — Я писатель, и без меня не было бы шоу.
— Вообще–то, Ли — тоже писатель, — добавил я, слегка поддразнивая ее. — И кто из нас может себе представить «Шоу Бадди Риклза» без самого Бадди Риклза, а?
— Пойдемте со мной, Стина, если вас и в самом деле так зовут, — игриво сказала Дороти. — Я хочу познакомить вас с молодым человеком, в которого вы обязательно влюбитесь без памяти. И только подумайте об алиментах, которые вы сможете затребовать с этого парня, когда наконец–то от него отделаетесь. Ему же до пенсии считанные дни.
Если бы она только знала, подумалось мне; но я был рад, что она решила познакомить Стину с гостями, поскольку было бы нелепо, если бы жену всем представлял ее муж. Лучше, если это сделает хозяйка — и к тому же устроит из этого настоящее шоу. Стине понравится, она познакомится с людьми, а Дороти будет считать, что выполняет одну из своих светских обязанностей.
Я направился к стеклянным дверям, выглянул наружу и обрадовался, увидев Расти и Бадди — вот истинно американские имена, подумал я, — увлеченных беседой с какой–то парой средних лет. Я решил подокучать им и, подойдя ближе, слегка кашлянул. Передо домом простиралась великолепная лужайка, прожекторы трепетно подсвечивали фонтан, превращая его в настоящее произведение искусства. Звук струящейся воды всегда завораживал меня — он казался удивительно уместным в прохладном ночном воздухе. Я опасался, что мое вмешательство в беседу вызовет неприязненные взгляды, но Расти, казалось, обрадовался и поманил меня.
— Матье, вот вы где, рад вас видеть, — сказал он, пожимая мне руку.