На дальних берегах. Том первый (СИ)
— А правда, что этому каждого можно научить? Просто вот я знаю, что есть вещи с предрасположенностью к которым надо родиться…
— Каждого. Ну с определенными оговорками, разумеется. Как на пианино играть. Учить можно любого, но у одного талант и он на лету схватывает, а другому медведь на ухо наступил. Как-то так.
— А где этим спецприемам учат?
— В спецшколе, что характерно. Подавайте документы, сдавайте экзамены и вас тоже научат. Тем более, что у вас медобразование, а там такие кадры в цене.
— Не — спасибо. Мне медицинского хватило. До сих пор снится, что к экзаменам не готов. Но было здорово. Хоп — и человек лежит!
— Дурное дело нехитрое… — пожал плечами Коваль, — Человека разломать — раз плюнуть. Назад вот собрать попробуй. Ладно — занимайтесь. Больше, надеюсь, не попадетесь. А я попробую вздремнуть, а то набегался за сегодня — аж молодость вспомнил.
* * *Отдел Спецпоручений или, как его называли внутри ГБ, «Нулевка», стоял особняком даже в этой закрытой структуре. Его никогда не упоминали в отчетах и официальных документах, личные дела его сотрудников хранились отдельно и доступ к ним другие отделы не имели, а дверь на занимаемый «Нулевкой» этаж открывалась сразу в приемную начальника отдела и дальше, без его санкции, хода не было, говорят, никому, включая самых высокопоставленных лиц Залесья.
И словно подчеркивая это, начальник Нулевого отдела, Валерий Радиславович Бесфамильный, так же выделялся среди начальников других отделов. Первое, что бросалось в глаза — это его внешний вид и манера одеваться. Если остальные его коллеги носили неброские фабричные костюмы, которые можно легко привести в порядок после ночевки в кабинете на кушетке и единственное, что можно было сказать про их внешний вид: «аккуратный», то Бесфамильный носил ухоженную бородку, одевался в сшитые на заказ «тройки» классического кроя и шикарное кашемировое пальто с стоячим воротником, имел коллекцию шелковых галстуков, а на совещаниях делал пометки резной авторучкой с тончайшим пером, вызывая тихую зависть окружающих.
Будучи же у себя в кабинете, он писал исключительно принадлежностями из монументального письменного прибора черного камня, размером с саркофаг средней руки правителя. Поговаривали, что этот прибор, вместе со столом, раньше принадлежал известному заграничному медиуму и мистику, который имел серьезную клиентуру среди первых лиц Континента. Так же говорили, что в столе было устроено потайное отделение, куда мог спрятаться человек, и имитировать перед клиентами «голоса свыше». Так что, когда мистика и медиума угораздило начать влиять на первых лиц Континента в неудобную для Залесья сторону, люди Бесфамильного запихали его в это отделение и в таком виде вывезли вместе с остальной мебелью из его кабинета, где, по тайникам, обнаружили немало интересных документов.
Сукно стола, словно футбольное поле, было расчерчено линиями определяющими места для всего. Место для документов требующих срочного рассмотрения, место для могущих подождать, место для рассмотренных документов, место для тех, над которыми он еще думает, место для входящей корреспонденции, место для исходящей, место для чашки чая хозяина кабинета и место для чашки посетителя. Педантичность была еще одной чертой Бесфамильного. Некоторые даже подозревали психическое расстройство, другие же, видели в этом рабочую систему, позволяющую решать сложные вопросы не упуская ни одной детали.
Войдя в кабинет Семен Николаевич приветственно кивнул и, уважая привычки коллеги, положил принесенные бумаги на отведенное место.
— Вот, Валерий Радиславович, пришел к вам с поклоном. Дело щекотливое и чреватое дипломатическим скандалом, так что, сказали вам отпасовать…
— Да неужели? Ну давайте посмотрим… Чаю?
Голос у Бесфамильного был тихий, а манера разговаривать оставляла впечатление, что он постоянно, но не зло подшучивает над собеседником. Семен Николаевич, в ответ на предложение чая, кивнул и приняв у секретаря чашку, сел в кресло ожидая пока Валерий Радиславович ознакомится с переданными Ковалем данными и запросом Вареникова.
— Итак… Раз уж вы решили поинтересоваться моим мнением, то я склонен разрешить Вареникову поделится данными с киттами. В текущей ситуации от этого пользы будет больше, чем вреда.
— Вы так считаете?
— Ну разумеется. Видите-ли, мой дорогой Семен Николаевич… Как вам кстати чай?
— Превосходно! Где брали?
— Коллеги привезли из Чжуна. Так вот: не то, что бы я сильно доверял киттам, но давайте, положа руку на сердце, признаем — если уж они про это прознали, то не мытьем, так катаньем, это все равно добудут. Так что вопрос не в том, как это им не дать. Вопрос в том, как извлечь из этого максимум пользы. Судя по заключению Матренина, дело принимает скверный оборот. Если наши дорогие друзья с противоположной стороны линии невидимого фронта, ситуацию с этой программой в руках не удержат… А они не удержат, так как я не думаю, что после безвременной кончины господина Петерфельда там остались люди, которые понимают, что делают. Я и относительно несчастного Роберта-то был не особо уверен, а уж относительно его последователей и подавно. И когда это все начнет выходить из под контроля, нам очень сильно понадобятся союзники, которые помогут это все притоптать. Так что, продемонстрировав киттам нашу готовность сотрудничать и делиться лучше на том материале, которым и так придется поделиться рано или поздно. Логично?
— Логично… А что насчет допроса этого Бербухе?
— Как говорилось в одной детской книжке — «все страньше и страньше». В любом случае — пока трофеи и сам Бербухе не окажется в Институте, любые предположения на эту тему есть не более чем гимнастика для мозга. Оставим это пока и перейдем к самому интересному. Я же правильно понял, что все это просто аперитив, дабы раздразнить мое любопытство?
— Правда ваша… — Семен Николаевич усмехнулся, — Вареников просит, чтобы мы посодействовали в освобождении его помощника.
— Того самого, про которого милейший Пастухов у меня справки наводил? Как он, кстати? Наслаждается заслуженным отдыхом?
— Да. На той неделе его навещал. На даче обосновался.
— Зимой?
— Зимой. Печку топит, на лыжах гуляет, с внуками снеговиков лепит. Аж завидно. И да, того самого.
— Интересно… Насколько я помню, его содержат в «Стронгхолде» Ордена Чистых?
— По нашей информации — именно так. Но появилась кое-какая новая информация.
— Не говорите — я сам угадаю! — Бесфамильный притворно задумался, — Он сбежал и теперь партизанит внутри комплекса?
— Предположительно. Вам уже доложили?
— Этого следовало ожидать…
— Скажите еще, что вы знаете кто это? А то мы, к стыду своему, кроме городского фольклора, который больше Домоседову из «Тринашки» к лицу, нарыть не смогли.
— Ну вы Домоседова не обижайте, Семен Николаевич. Он у нас, конечно, специалист узкий, но уж если вы в его тему вляпаетесь, то кроме него за помощью бежать некуда.
— И в мыслях не было. Просто мы привыкли с более приземленными вещами дело иметь.
— Сказка ложь, да в ней намек, дорогой мой. Скажите — вы про такую госпожу Миледи знаете?
— Да. Интересная гражданка. А к чему это?
— К тому что сколько ей лет?
— Несколько веков, насколько я помню. Точнее надо документы поднимать.
— И вы не считаете её фольклорным персонажем, верно?
— Не совсем понимаю, куда вы клоните.
— А туда, дорогой мой Семен Николаевич, что когда вас ставят перед фактом, вы должны его признать. Не важно как вы это объясните — редкие спецспособности, артефактные технологии, но есть гражданка, есть её аномальное долгожительство и от этого факта вам никуда не деться. А этот гражданин вас перед фактом не ставит. Но это отнюдь не значит, что все, что вы про него узнали, есть фольклор. Понимаете меня?
— Кажется да… — Харченко задумчиво кивнул, — Но тогда значит…
— Именно. Но за подробностями, пожалуйста, к помянутому вами Домоседову.