Эротические истории пенджабских вдов
Мама резко повернулась на каблуках и вышла из комнаты. «Что с ней?» — хотела спросить Никки.
Проводив маму взглядом, Минди снова посмотрела на сестру и, казалось, прочитала вопрос на ее лице.
— Не волнуйся за нее. Значит, ты ничего не помнишь?
— Помню, как он меня ударил. Потом я отключилась, — пролепетала Никки. В ее памяти вспыхивали и исчезали обрывки событий. — Там было двое, — добавила она.
— Они подожгли квартиру, — сказала Минди.
— Подожгли? — Никки попыталась сесть.
— Т-с-с, — проговорила Минди, мягко укладывая сестру обратно на постель. — Не надо так резко вставать. Все в порядке, пожар был только на кухне. Они устроили поджог и сбежали, но дальше огонь не распространился.
— Как удачно, — Никки представила себе квартиру, объятую пламенем, и содрогнулась.
— Не то слово. Все могло закончиться гораздо хуже. Тебе повезло, что эти женщины оказались рядом. Они тебя спасли, по крайней мере, я так поняла из объяснений полиции.
— Какие женщины?
— Твои ученицы.
— Они там были?
— Ты не знала? — Минди явно растерялась. — Что же они делали в твоем районе?
Никки силилась восстановить тот день в подробностях, но у нее осталось лишь смутное воспоминание о занятии кружка. Потом она узнала правду про Джейсона. Но разве между этими событиями и нападением мужчины не прошло какое-то время? Джагги. Тарампал. Память возвращалась к ней урывками. Когда там оказались вдовы? Почему? Может, их кто-то предупредил?
— Они пришли, чтобы спасти меня, — проговорила Никки со слезами на глазах.
* * *
Врач сообщил Кулвиндер, что у нее отравление дымом.
— Мы оставим вас на ночь, чтобы понаблюдать за симптомами, а потом вы сможете отправиться домой.
Когда он вышел из комнаты, Сараб взял жену за руку. Глаза у него были покрасневшие и усталые.
— О чем ты думала, когда бросалась в огонь? — спросил он. Кулвиндер хотела было ответить, но у нее пересохло в горле… Она указала на кувшин с водой, стоявший на столике у кровати. Сараб налил стакан, подождал, пока она выпьет.
— Я думала о Майе, — сказала наконец Кулвиндер.
— Ты могла погибнуть, — проговорил Сараб. Рыдание вырвалось у него из горла, и он уткнулся лицом в ее руки. Он плакал о жене и дочери, плакал от страха — соленые капли текли по рукам Кулвиндер, просачиваясь ей под рукава. Женщина была ошеломлена. Она хотела успокоить Сараба, но смогла лишь взять его за руку.
— А Никки? — спросила она.
Сараб поднял голову и вытер глаза.
— С ней все в порядке. Я только что видел в коридоре ее сестру. Она пострадала, но поправится.
Кулвиндер откинулась на подушку и закрыла глаза.
— Слава богу.
Женщина боялась задать следующий вопрос. Она пристально посмотрела на мужа, и он понял ее без слов.
— Его арестовали. Я говорил в холле с матерью Никки. Полиция хочет допросить девушку, прежде чем предъявлять ему обвинение, но сейчас он арестован за то, что ворвался в ее квартиру и напал на нее.
— А за Майю?
— Похоже, они откроют дело, — ответил Сараб. — Он может надолго сесть в тюрьму.
Теперь пришла ее очередь плакать. Сараб решил, что это слезы облегчения, но Кулвиндер перенеслась в прошлое, вспомнив, как благословляла этого мальчика. Он оказался чудовищем, а ведь в какой-то момент она называла его своим сыном.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯВ детской спальне Никки до сих пор остались следы ее подростковых увлечений. Стены были испещрены обрывками скотча, которым она приклеивала плакаты, на комоде по-прежнему стояло несколько старых фотографий в рамках.
Никки часто прицепляла пачки сигарет липучкой к обратной стороне изголовья кровати, но однажды пачка упала, и ей пришлось перейти на скотч. Интересно, не осталось ли там чего, спросила себя девушка. Не помешало бы сейчас выкурить сигаретку. Никки присела на корточки рядом с кроватью, сунула руку в узкое пространство между изголовьем и стеной и вдруг услышала, как кто-то поднимается по лестнице. Она отпрянула от кровати, но у нее, как назло, застрял локоть. Появившаяся на пороге мама увидела, что Никки извивается на полу, словно насекомое.
— Э-э… Я уронила сережку, — пробормотала девушка.
Каменное лицо мамы свидетельствовало, что ей все известно. Она пододвинула кровать, чтобы дочь могла вытащить руку, и вышла из комнаты. Никки последовала за ней вниз, на кухню.
— Мама…
— Я ничего не хочу слышать.
— Мама, пожалуйста! Сколько еще это будет продолжаться?
С тех пор как девушку сегодня утром выписали из больницы, мать не смотрела ей в глаза.
Она продолжала хлопотать, занимаясь обычным утренним делом — уборкой вчерашней посуды. Громко звякали тарелки, хлопали дверцы буфета. Никки хотелось закричать, перекрывая шум: «Я, черт возьми, взрослая!»
— Мам, извини за сигареты, — начала Никки.
— Ты полагаешь, дело в сигаретах?
— Дело во всем. В моем переезде, пабе… Во всем. Прости, что у меня все вышло не так, как ты хотела.
— Ты лгала, — вымолвила мама, глядя прямо в глаза Никки. — Тот кружок, который ты вела. Ты внушила нам, что учишь женщин читать и писать, а на самом деле… — она покачала головой, не находя слов.
— Мама, некоторые из этих женщин на протяжении всего замужества могли только гадать, каково это — получать удовольствие с собственным мужем. Другие скучают по близости, которая была у них с мужьями, и просто хотели вновь пережить эти мгновения.
— А ты вообразила, что можешь спасти мир, заставив их поделиться этими историями.
— Я их не заставляла. Это сильные женщины, их ни к чему нельзя принудить.
— Ты не имеешь права лезть в личную жизнь других женщин, — воскликнула мама. — Посмотри, в какие неприятности ты вляпалась.
— Никуда я не вляпалась.
— Этот человек напал на тебя, потому что ты ввязалась не в свое дело.
— Кружок тут совершенно ни при чем, это все из-за Майи, убитой им женщины.
— Если бы ты с самого начала туда не лезла…
— Выходит, я сама напросилась?
— Я этого не говорила.
— Тогда почему ты так злишься? — воскликнула Никки.
Мать взяла тряпку, словно собиралась приняться за уборку, но тут же выронила ее.
— Ты ведешь двойную жизнь. Я последний человек, который обо всем узнает. Ты всегда что-то от меня скрываешь.
— Мам, я не знаю, как быть с тобой честной, — призналась Никки.