Затаившийся у порога (ЛП)

- Да. Он там уже несколько дней. Мы пойдём в походы и на природу. И?
- В хижине недалеко от Лаконии, Нью-Гэмпшир?
- Да...
- А Фрэнк Барлоу дружил с профессором Генри Уилмартом?
Губы Хейзел поджались.
- Да, Эштон! И что?
- Именно там Генри Уилмарт покончил жизнь самоубийством, - дополнил Эштон. - Об этом говорилось в новостях. Он покончил жизнь самоубийством в своей хижине недалеко от Лаконии, Нью-Гэмпшир.
Наконец слова проникли в её голову. Зелёные глаза Хейзел озадаченно блеснули.
- Как странно.
Эштон отмахнулся.
- Просто совпадение. Я уверен, что там есть тысяча хижин. Это не может быть та самая...
 ГЛАВА ВТОРАЯ 
Хейзел снилось, что безликие мужчины насилуют её в каком-то сарае. Хотя на самом деле она никогда в жизни не была в сарае, это должно было быть таковым, потому что она видела тюки сена, стеллажи с инструментами, повозки с упряжью, как если бы их тянули лошади, плуги и так далее. Деревянные лестницы вели на верхние чердаки над перекрещивающимися стропилами, а на платформах лежали новые тюки сена. Мужчины были одеты в колониальную одежду: сапоги с медными пряжками, туники с пышными рукавами, брюки из грубой ткани с верёвочными ремнями, и все они носили трёхконечные шляпы; но, как сказано выше, у них не было лиц. И они не говорили; на самом деле сон - кошмар - существовал в мёртвой тишине.
Она была обнажена и вся в царапинах; когда её обильный пот попадал в длинные тонкие порезы, её кожа пела от боли. Все мужчины стояли вокруг и смотрели, их необрезанные пенисы свисали с брюк, как грязные, мясистые морды. Один держал её сзади, сцепив её локти так сильно, что её груди выпячивались, а позвоночник выгибался назад, как лук. Другой подошёл и начал снова и снова бить раскрытой ладонью её лицо, десятки раз, потом ещё десятки, пока её щека не начала пульсировать, и она не могла видеть ничего, кроме головокружительного тюля блёсток. Когда удары почти лишили её сознания, её уложили на солому, и мужчина на каждой лодыжке связал ей ноги. Третий держал подошву ботинка у её горла, чтобы она не могла извиваться. Один за другим, с изнурительной, молчаливой медлительностью, они насиловали её, каждая грязная "морда" скользила в её чрезмерно смазанную вагину, внутрь и наружу, пока, в тот самый момент, перед кульминацией, каждая не была немедленно извлечена, чтобы обильно эякулировать на её живот и грудь.
В конце этого первого раунда Хейзел лежала покрытая слизью и блестящая. Прошло несколько минут, затем начался второй раунд. Её лодыжки вытянули за голову, чтобы, по сути, сложить её пополам, а затем процесс повторился, только на этот раз была задействована прямая кишка; здесь, однако, эякуляции не были экстернализированы, а вместо этого закачивались глубоко в её кишечник. Когда все закончили, её удерживали в том же положении... и начался третий раунд.
"Боже мой, неужели это..."
Двое мужчин вели большую облезлую охотничью собаку, которая сразу же нависла над ней. Животное нужно было немного поощрить, прежде чем блестящая розовая кость выскользнула из оболочки полового члена и приступила к задаче постоянного прелюбодеяния. У Хейзел закатились глаза, когда собака отчаянно насиловала её, но посреди этого процесса один мужчина натянул ей на голову хлопковый мешок, а затем...
Упс!
Мешок стал влажным. Хейзел знала, что один из них помочился на мешок, и последующая влажность сделала почти невозможным дыхание через ткань. Тем временем собака насиловала её всё дальше и дальше, эта розовая кость металась туда-сюда, и когда сознание Хейзел начало растворяться в темноте, она подумала:
"Они собираются задушить меня до смерти, пока меня будет трахать собака".
В тот момент, когда эта мысль пришла ей в голову, её чресла начали трястись в серии мощных оргазмических спазмов. Каждый мускул в её теле напрягся от канонады порывов удовольствия...
За несколько мгновений до того, как она наверняка задохнётся, с её головы сдёрнули мешок. Она втянула воздух и в то же время ощутила горячее, водянистое выделение пса. Хейзел вздохнула от изматывающего удовлетворения.
 
Внезапно послышались мужские голоса, словно нажали кнопку включения звука.
- Держите её дьявольскую щель вверх, братья. Она не должна выливаться.
- Нет греха в том, чтобы осквернить того, кто хулит Бога!
- Христианские солдаты, давайте сделаем это! Вяжите её!
Шкивы заскрипели после того, как петли были надеты на её лодыжки, и её внезапно подняли в воздух вверх ногами.
- Эта безбожная блудница должна умереть, полная собачьей спермы...
Верёвки были развязаны, и Хейзел осталась подвешенной. Вверх ногами она смотрела, как мужчины покидают сарай, но даже в ужасе от этой травмы каждый нерв всё ещё гудел от восхитительного оргазма.
- Хейзел, дитя моё, - раздался мягкий эхом голос.
Он пришёл сверху. Прищурившись, она посмотрела на чердачные платформы за сетью стропил. С ближних чердаков вниз смотрели раздавленные неописуемые лица, с клыкастыми ртами, змеиными языками, бормочущие в восторге от того, что с ней сделали.
"Демоны", - подумала она, потому что у некоторых из них на голове были рога.
- Хейзел, я заклинаю тебя...
С самого высокого чердака раздался мягкий голос, и это не было лицо демона, которое, как она видела, говорило с ней. Это был длинноволосый бородатый мужчина, глаза которого излучали странный и первозданный покой.
- Хейзел, дитя божье. Вернись. Я заклинаю тебя.
"Спаси меня", - подумала она и потянулась к нему, но при этом крест, висевший у неё на шее, соскользнул с её головы и упал в грязь внизу.
Хейзел очнулась, словно от выстрела из пистолета, и после мгновения помутнения сознания закрыла лицо руками и подумала:
"Больная, больная, больная..."
Потом она вздрогнула в постели и поёжилась.
- Я больная, - прошептала она вслух, а когда пробормотала, мельком увидела своё отражение в зеркале над комодом и подумала о "Крике" Эдварда Мунка.
"Если бы любой другой женщине приснился такой сон, их бы вырвало, - подумала она. - Но я? Мне это понравилось".
Это были мрачные моменты, подобные этому, когда Хейзел поняла, что никакие рационализации или душевные разговоры с психиатром не могут повлиять на правду. Прошлым вечером, когда она ехидно сказала Эштону, что не больна, а просто сильно сексуализирована, она знала, что лжёт. Она была одержима - возбуждена - фантазиями об осквернении, унижении и всевозможных изнасилованиях.
"Это неправильно. Это всё, о чём я думаю..."
Ну, не совсем всё.
"Я также думаю о Соне. Много".
И эти мысли не несли с собой и тени грубых и неприглядных фантазий, которые так занимали её личность. Так или иначе, Соня была её шлюзом. Тайная любовь Хейзел к практически замужней женщине вспыхнула так сильно, что её подсознание наказало её, зная, что на эту любовь невозможно ответить взаимностью. Её любовь к Соне Хилд не могла быть ни более кристальной, ни более прекрасной... но затем шлюзы открылись, как канализационная труба, идущая прямо в середину её души.
"Я не могу быть с Соней, и судьба специально насильно скармливает мне грязь", - знала она.
Но почему?
Она намеренно отключила свой разум, пока окончательно просыпалась, затем оделась в шорты, майку и флуоресцентно-оранжевые шлёпанцы. Это было единственное время в году, когда такая лёгкая одежда была удобной в ​​Новой Англии. Её часы Сальвадора Дали - плавящийся циферблат - показывали без двух минут семь утра. Она схватила свои сумки и выбежала из квартиры за пределами кампуса; едва она ступила на парковку, как Соня запищала и подъехала на своём новеньком серебристом Toyota Prius.
- Привет, Хейзел, - сказала хорошенькая почти черноволосая женщина из водительского окна. - Ты как всегда вовремя.
"Я люблю тебя", - подумала Хейзел, уставившись на свои сумки, свисающие с рук.