Седьмая жена инквизитора (СИ)
Во мне не было ни зла, ни тьмы. Я не колдовала и не собиралась этого делать, но какая-то общая память поколений замученных здесь ведьм подсказывала: веди себя тихо, очень тихо, и сможешь выбраться отсюда живой.
Даже Курт не поможет, если что-то вдруг пойдет не так. Я чувствовала себя мышью, которая шла в мышеловку и надеялась, что сумеет выбраться из нее живой.
— Волнуешься? — негромко спросил Курт, когда мы вошли в огромный светлый холл, пронизанный солнечными морозными лучами. Охранник взял наши документы и принялся переписывать имена в книгу приема посетителей. Я поежилась.
— Да, немножко есть. Все это очень давит.
— На меня тоже, — признался Курт, — но надо просто немного потерпеть. Потом обещаю придумать что-нибудь хорошее.
— Это радует, — я постаралась улыбнуться и выглядеть спокойно и непринужденно, как человек, который не замышляет ничего дурного и не привлекает лишнего внимания. Мы получили документы обратно и пошли к широкой лестнице на второй этаж. Обитатели дворца, ученые академики в дорогих темно-серых сюртуках, их слуги и помощники в белых халатах, смотрели на нас с нескрываемым любопытством, и мне показалось, что Курт ведет меня к зубному врачу. Обстановка там была примерно такая же.
Когда-то давным-давно, еще в детстве, меня ставили на учет. Мы с мамой пришли в академию, долго сидели в очереди у кабинета в компании других девочек и мам, и я успела испугаться так, что с трудом сдерживала слезы. Но все прошло совсем не так, как я успела себе навоображать. Не было ни пыток, ни инструментов для выдирания ногтей, ни ножей для срезания кожи — просто немолодой господин в белом халате поздоровался со мной и матерью, посветил заклинанием мне в глаза, заполнил карточку и дал петушка на палочке за то, что я не плакала. Сейчас, когда мы с Куртом поднимались по ступенькам из нежно-розового мрамора, детское воспоминание вдруг вернулось и заставило меня расправить плечи.
Я не делала ничего плохого ни тогда, ни теперь. Меня не за что было пытать и мучить.
Персиваль Коллинз оказался низеньким и тощим, похожим на сказочного гнома, который живет в часах. Судя по его лицу, он был ровесником моего отца — когда он увидел нас, то его бледные щеки разрумянились, в черных глазах появился энергичный блеск, а бесчисленные колокольчики в совершенно седых косах — а кос было не меньше дюжины — весело зазвенели.
— Доброе утро, доброе! — воскликнул он, поднимаясь из-за стола и крепко пожимая нам руки. — Кто бы мог подумать! Jankurano occolitucurs, чешуекрылое с полным превращением!
От него так и шел дух силы и желания исследовать неизвестное. Я представила, как Коллинз отважно идет по джунглям, прорубая себе путь через растительную стену коротким мачете и отгоняя ягуаров и пигмеев боевыми заклинаниями — он вдруг поймал мой взгляд и улыбнулся.
— Что, ухватили нитку моего путешествия в Латуранию? Бывал, бывал там, как раз изучал occoliticurs manthia, но им, конечно, далеко до тех красавиц, которых прислал ваш муж. Мантийные бабочки почти безвредны.
— Господин Персиваль всегда очень ярко думает, — объяснил Курт, опускаясь на небольшой диван. Я села рядом с ним — на стене как раз напротив нас красовалась деревянная маска какого-то монстра, и мне почудилось, что красный язык в его пасти шевельнулся. — Многие могут ловить его воспоминания.
— А, понятно, — ответила я, стараясь сохранять непринужденный вид, но честно говоря, это было очень трудно. Кабинет академика мог произвести впечатление. Были тут и бесчисленные книжные шкафы, и диковинки вроде масок невиданных чудовищ, и прозрачные шары, парившие над столами, которые были заставлены колбами, банками и пробирками всех размеров и форм. В шарах плавали крошечные существа с прозрачными крылышками — от их взмахов шар наполнялся золотым свечением.
Но и здесь чувствовалось, что новый год не за горами. На широком подоконнике красовался горшок с маленькой елкой. Коллинз украсил ее серебристой мишурой и алыми шарами размером с ноготь на моем мизинце. Возле основания елки были положены бумажные кубики с лентами — игрушечные коробки с подарками. Когда-то родители ставили такие же маленькие елки для нас с Мией — от кабинета теперь пахло не опасностью, а воспоминаниями детства и надеждой.
— Такую бабочку когда-то называли летунницей, — сообщил Коллинз. Пройдя к соседнему столу, он взял стеклянный квадрат, и я увидела, что к нему прикреплена одна из тех летунниц, которых Курт вчера передал в банке. Крылья бабочки были наполнены живым блеском, но сама она не шевелилась. — Несколько столетий никто о них не слышал, и все ученые уверены, что таких червей проклятия больше не существует. Считается, что они вымерли.
— Удивляюсь, как вы ее не заметили во мне и моих покойных женах, когда исследовали, — в голосе Курта звучал чистый мед, но было ясно, что он хочет поддеть академика, да побольнее. Но это не удалось: Коллинз потряс стекляшкой с летунницей и сообщил:
— Неудивительно, что мы ее не заметили! Вот, взгляните! Эти усики рассыпают заклинание маскировки! Это природная магия, и очень сильная. Все правильно, дорогой друг: летунница маскируется, чтобы попасть в жертву и не быть обнаруженной. Даже если ее будут искать уважаемые академики.
Курт поднялся с дивана и они с Коллинзом вооружились лупами и принялись изучать летунницу. Я машинально прижала руку к груди, словно летунница могла бы вырваться из своего стеклянного плена и атаковать меня.
Но получается, пока она этого не делает — я свободна? Я не умру, даже если за год не найдется средство избавиться от нее?
— Смотрите, вот они! — Коллинз выглядел полностью поглощенным своим исследованием. Бабочка захватила его и покорила. — Когда летунница находится в жертве, то эти усики ее маскируют. Видите, от них идет прикрывающий поток? Ваша супруга ведьма, и заклинания вошли в противоречие с ее магическим полем. Так она и проявилась, эта красавица. Нам очень повезло! Это огромное событие для мировой науки!
Курт отошел от стола — он был бледен, словно полотно. Я даже испугалась за него.
— То есть, — глухо произнес он, — если вы знаете, что она такое, то сможете меня от нее избавить?
Коллинз посмотрел на него с искренним сочувствием, и у меня что-то дрогнуло в душе. Мы были знакомы совсем немного, но я успела проникнуться к своему вынужденному мужу тем теплом, которое соединяет хороших людей.
Да, он был хорошим человеком. И да, мне было жаль его. Он не был негодяем или мерзавцем, он заслуживал понимания и любви. Курт сделал все, чтобы найти решение, и не его вина, что он не смог отыскать правильный ответ.
Как только я подумала о любви, то моя внутренняя дрожь сменилась жаром. Нет, я, конечно, мечтала о любви, как и все девушки, но сейчас, в нашей ситуации, о ней было слишком страшно думать.
Курта ведь можно полюбить. Я это чувствовала.
Но нет, нет. Не надо.
— Убрать летунницу можно только если знаешь движения магического поля того, кто ее подсадил. Или убить его. В архиве остались оттиски Анжелины, этого хватило бы, но… — Коллинз сделал паузу и добавил: — Это не она. Вас наградил этой пакостью кто-то другой, прикрываясь тем, что ведьма проклинала вас с костра. Ему выдался случай, и он его не упустил.
Курт понимающе кивнул. Справившись с волнением, я подумала, что теперь обретение истинной любви не сработает. Надо было искать другой способ избавления от летунницы.
— Я примерно представляю, кто это может быть. Мужчина, бывший военный с сильным даром, но законопослушный, нигде и никогда своего дара не проявлял, сражался во время Малой Мелетонской в Парагонских степях. У меня есть свидетели того, что в то время там было очень много летунниц. Он подобрал одну из них.
Коллинз торжествующе улыбнулся.
— Тогда чего же проще, друг мой? Отправляем официальный совместный запрос в следственный комитет и ищем того, кто подпадает под ваше описание и тогда жил в тех местах, где отметилась Анжелина. Придется, конечно, подождать, но голубчика сцапают, а там и до вашего освобождения недалеко.