Седьмая жена инквизитора (СИ)

Когда нас пригласили в столовую, то Курт негромко спросил, склонившись ко мне:
— Ты видишь, кто она?
Хейди и няня усаживали детей за стол. В тарелках уже дымился куриный суп с тонкой лапшой и морковными звездочками. Я всмотрелась в сестру Курта, но не заметила в ней ничего подозрительного.
— Не вижу, — призналась я.
— Она сильнейшая природная ведьма, но ее дар был окуклен в младенчестве, — объяснил Курт. — Спит в ней, так глубоко, что вряд ли когда-то проснется. Поэтому она не носит зеленую ленту, но рядом с ней всегда хорошо и легко, в этом ее магия.
Я зачарованно уставилась на Хейди. Ведьма, вот оно что… И я пришла в ее дом, словно в свой собственный, и мне сейчас так спокойно, как давно уже не было. Все наконец-то шло, как надо.
— А где Гораций? — поинтересовался Курт, когда няня и Хейди повязали детям салфетки. — Он вроде бы всегда приходит к обеду?
— Не сегодня, его отправили в командировку в Кертахен, — Хейди села за стол напротив нас и добавила: — Гораций это мой муж. Журналист. Это хорошие деньги, но ради своих статей он может улететь куда-нибудь из дома даже в новогоднюю ночь.
Суп был выше всех похвал. Когда наши тарелки опустели, и служанка принесла курицу, запеченную с начинкой в тесте, то Курт вооружился ножом — по традиции мясо всегда нарезает мужчина — и спросил:
— Кстати, что тебе подарить на новый год?
Хейди только плечами пожала, зато малыши, которые все это время ели в полной тишине, заголосили хором. Нужен был новый отряд кавалерии и два отряда бронированной пехоты, лентяй паровоз уже плохо ездит, к замку нужна еще одна пристройка, а куклы стали такие неряхи, что им непременно понадобятся новые платья. Курт кивал, раскладывая куски курицы по тарелкам, и было видно, что ему очень хорошо в этой большой семье — здесь было все, чего его лишило проклятие. Он и сам мечтал о том, чтобы в доме звенел детский смех, чтобы можно было заказывать и выбирать подарки, любить, быть любимым, носить детей на руках и обнимать жену…
Мне стало жаль его так, что я едва не расплакалась.
— А мне купи ройсмановский набор для шитья, свежий. Вышел два дня назад, там картина с кораблем в море, — с улыбкой сказала Хейди. Никаких шуб, никаких сертификатов в дорогие магазины — контраст с моим семейством был просто разительным. Моя мать думала о том, как бы побольше вытрясти из выгодного зятя, пока есть возможность, как и матери его прежних жен, а Хейди было дорого внимание, а не суммы на ценниках. Курт кивнул и, вооружившись ножом и вилкой, ответил:
— Все запомнил. Завтра отправимся по магазинам.
— А твоя работа? — уточнила Хейди.
— Шеф знает, что я сейчас не самый лучший работник. Дал мне несколько дней опомниться и прийти в себя.
— Ну как всегда, — кивнула Хейди. — Пара дней до заключения брака и пара дней после.
Она опустила голову к тарелке, словно поняла, что сказала очень ранящую вещь. Я видела, как она любит и жалеет брата, и на меня вдруг накатила волна такой тоски, что глазам стало больно и горячо. Но почти сразу же она схлынула — Хейди смотрела прямо на меня, и тьма отступала.
Ее магия заключалась лишь в том, что она была добра. Добра, искренна, и не скрывала своей доброты.
Расставаться с этой семьей не хотелось. Вроде бы не случилось ничего особенного — просто обед и светские беседы позже, в гостиной — но я буквально плыла в теплых волнах чужой дружбы, пронизанных летним солнцем. Будто бы и зимы не было — когда мы с Куртом распрощались с Хейди и детьми и вышли на улицу, я удивленно поняла, что идет снег и город укутывается в пушистую белую шаль, прячет в ней нос, засыпает до весны. Надо же, недавно я ждала новый год, потом вышла замуж и утонула в отчаянии, а теперь снова жду, потому что у меня есть надежда…
— Кажется, ты о чем-то мечтаешь, — произнес Курт, и на его губах появилась мягкая спокойная улыбка. Я неопределенно пожала плечами.
— Так… думаю о хорошем и ни о чем. У тебя замечательная сестра.
— Да, у нее уютно, — согласился Курт, открывая передо мной дверь экипажа. Усаживаясь на скамью, я невольно подумала, что хозяином летунницы может быть, например, этот извозчик. Он всюду ездит с Куртом, он все видит и знает. Или одна из служанок. Или дворецкий.
 
— Послушай, а есть ли какой-то способ принять чужой облик? — спросила я, когда экипаж мягко покатил в сторону Синих песков. — Стать оборотнем, но превращаться не в животное, а в человека?
Курт вопросительно поднял бровь.
— Оборотень-человек? Никогда о таком не слышал.
— Я просто задумалась над тем, что хозяин летунницы может предстать кем-то другим. Хоть этим извозчиком, — объяснила я. Курт пожал плечами, но в умиротворенном взгляде вспыхнул золотой огонек — мой муж по отчаянию моментально собрался и был готов к работе.
— Про летунницу я тоже не слышал, а она, как оказалось, существует, — произнес он. — Пожалуй, надо послать птичку Манфреду… возможно, его дедушка что-то такое рассказывал.
  
Глава 17
 
Курт
Я отправил птичку оборотню, пока мы ехали домой, и, войдя в гостиную, услышал ворчливый голос Евтея:
— Ну вот что ты за балда такая? Сразу видно, псина. Что с тебя возьмешь? Недоделанная вы порода, собаки!
Ага, значит, Манфред уже пришел — получил птичку и не стал медлить. Пришел и попал под обстрел нового обитателя моего дома, который никому не давал спуску, особенно если гость приходил без съестных подарков и кланялся недостаточно низко. Евтей держался с видом истинного хозяина: сидел в кресле, как на троне, и вел воспитательную беседу — Кайя даже улыбнулась, когда увидела его, и я невольно заметил, что ей очень идет улыбка. Манфред устроился на краешке дивана, угрюмо глядя в пол. Видно, на него повлияла обстановка: после работы в порту и оборотнической жизни, не самой сытной и богатой, он чувствовал себя неуютно среди ковров, зеркал, картин и шелка мебельной обивки. Да еще и Евтей, который не переставал ворчать и бубнить, добавлял неприятностей — оборотень даже почесывался.
— Что случилось? — удивленно спросила Кайя. Кот снисходительно мурлыкнул и сообщил:
— Нет, вы только посмотрите на него! Этот обормот купил себе ботинки вместо валенок. Вот есть у него ум, хочу я вас спросить? Нету ума, ни крошечки не дадено, псина бестолковая.
— Я не псина, — пробормотал Манфред. — Я волк, между прочим.
— А псины от кого произошли? — сварливо поинтересовался Евтей. — От волков и народились. Одна вы бесполезная порода. Ну вот как ты у себя в порту в ботинках зимой будешь? Говорю же: валенки надо, да повыше, да с галошами.
Я чуть не рассмеялся: когда-то отец точно так же отчитывал меня, если я тратил немногочисленные карманные деньги на то, что он считал ненужным. Оборотень покраснел.
— Это по моде. У нас в директорской знаешь, какая фифа сидит? У-у-у, не знаешь, — вздохнул он. — Какие в валенках, те к ней даже не суются. Она на них фыркает, вроде тебя.
— И ты решил, что она на тебя не будет фыркать? Ты хоть валенки, хоть ботинки, хоть что надень, все одно балда! И учиться не желаешь у тех, кто поумнее.
Кайя рассмеялась — подошла к креслу, села, и Евтей с грациозностью, невероятной для его массивного коротколапого тела, перебрался к ней на колени и провозгласил:
— Вот это приличная, порядочная девушка. Я сказал, что буду творог, так она мне утром его и принесла. Ценю. Ну а ты что? — кот уставился на меня и с крайне строгим видом поинтересовался: — Дома котинька голодает, исхудал уже да отощал, а ты ему что принес?
— Смею заметить, не голодает, милорд, — Уильям подошел ко мне с подносом для писем: сегодня там было приглашение на бал к семейству Линдмарк. Прекрасно, сходим вместе с Кайей. — С утра его милость изволил съесть три стейка и курицу. Я отправил Миллу на рынок, наш творог закончился.
— И это ты называешь “котинька голодает”? — скептически осведомился я. Кот пожал широкими плечами, спрыгнул с колен Кайи и походкой короля проследовал к своему месту у камина: там уже стояла большая корзина с одеялом и лежало что-то, подозрительно похожее на игрушку, которые хозяева покупают собакам. Должно быть, кто-то из слуг принес для развлечения владыки.