Курсант: назад в СССР 6 (СИ)

Мы взяли сразу по две кружки “Жигулевского” и местный деликатес — копченые свиные ножки.
Несмотря на неприглядный антураж советского минимализма, пивнушка славилась неразбавленным и всегда свежим пивом (пусть и с некоторым недоливом).
— Что там нового у вас? — спросил я, отхлебывая пенную жидкость, пахнущую хлебом и солодом.
Федя ответил не сразу. Сначала жадно выдул залпом полкружки, крякнул и шумно выдохнул, смакуя послевкусие:
— Гоша поправляется, но молчит, как кубинский партизан. Пока в больнице еще долго будет. Парни из угро жалуются, что теперь их припрягают в конвой на его охрану в хирургию ходить, по два человека в сутки. Сетуют, что всем было бы проще, если бы Гоша загнулся. Мол, Горохов на него и так дело сошьет
— Ну уж нет… Гоша будет жить... Тем более, он, скорее всего, вообще не при делах.
— Как это? — Погодин отставил кружку и даже свиную ножку жевать перестал. — Ты же сам говорил, что всё против него.
— Говорил, каждый может ошибаться. И даже Горохов. Все мы люди-человеки.
— И что ты собираешься делать?
— Единственный шанс спасти Гошу — это найти того, кто на самом деле пришил Дубова. Вот и буду работать в этом направлении.
— Но ты же на больничном, — Федя ткнул на повязку на моей голове.
— Оно и лучше. Поработаю пока один. Без надзора Никиты Егоровича. А ты мне поможешь.
— А если Горохов узнает? — Погодин стал переминаться с ноги на ногу и чуть втянул голову в плечи.
Кажется, он начал прозревать, почему вдруг я его позвал на пиво.
— Ну мы ж за правду, Федя. Если узнает, то, думаю, поймет нас. Никита Егорович не дурак. Хотя иногда слишком прямолинейно мыслит.
— А я-то чем могу помочь? Я же все время на работе.
— Это как раз и хорошо. Будешь мне рассказывать все новости по делу, и сводку штудируй. Все, что интересное в городе происходит в плане криминала, мне пересказывать будешь.
— Да вроде пока ничего не происходит. Фарцовщика только пару дней назад убили. Ножом пырнули. Я думаю, свои же. Не поделили что-то, скорее всего.
— И ты молчал?
Федя повел плечами и снова потянулся к кружке. Постепенно здешняя обстановка перестала его так уж сильно напрягать.
— Да я думал, это не важно… Город у нас немаленький. Убийства частенько происходят.
— Давай, рассказывай уже. Кто, когда, где…
— Да непонятно. Темнуха. Нашли его поздно вечером с дыркой в животе в подворотне недалеко от дома. Гребешков Демьян, тридцать лет, женат. Детей нет. Судим за спекуляцию. Я же говорю, ничего интересного…
— Ранение колото-резаное?
— Ага.
— Одно?
— Ну да…
— Странно...
— Почему?
— Ну сам посуди, если шпана или свои пришили, то дырок больше должно быть. Сам вспомни хоть один труп с одним ножевым?
Погодин долго не раздумывал, сразу согласился.
— Ну да… Всегда как минимум пять, а то и больше.
— Все правильно, потому что человек существо живучее, и никак умирать не хочет от порезов. Особенно если они жизненно важные органы не затрагивают. Бывают у нас бытовухи с одним ножевым, но это когда жена мужа-алкаша в сердцах пырнет кухонным ножом, за побои и оскорбления. А в подворотне с одним ножевым трупы не находят.
— Вспомнил! Печенкина же тоже убили с одного удара. В печень.
— Печенкина в печень, — кивнул я. — Какая мрачная игра слов. А Гребешкова куда ткнули?
— Слушай, Андрюх, я даже не вникал. Так, пробежал глазами сводку, выучил только имя и фамилию, потому что подумал, что спросить меня можешь…
— Не зря подумал. В таких случаях, Федя, каждая мелочь важна. Завтра же узнай все подробно, и адрес места жительства убитого мне сообщишь.
Мой товарищ только фыркнул от возмущения.
— Зачем тебе?
— С женой его хочу побеседовать. Странно все это…
— Но завтра же суббота… Это мне на работу придется в выходной день тащиться?
— Ничего, друг. Наша служба и опасна и трудна.
— Лан… Сделаю, — вздохнул Федя. — И что ты так за спекулянта этого зацепился? Паразит на теле советского государства. Туда ему и дорога.
— Придет время, Федя, и спекуляция не будет считаться преступлением, а сами спекулянты станут уважаемыми людьми.
 
— Ну и шутки у тебя! Еще скажи, что Советский Союз исчезнет.
Он поводил пальцами в воздухе, как бы изображая клубы дыма.
— А ты откуда знаешь?
— Тьфу, ты! — Федя постучал по деревяшке стола. — Да я так, ляпнул небылицу, а ты все шутишь.
На Федин стук обернулся пижон в джинсовой ветровке и вельветовых штанах. Судя по его кудрявым патлам, золотым часам и модным кроссовкам, он был явно не советского пошиба. Иностранец. Как его сюда занесло? Смотрелся здесь, как белая ворона на куче навоза. Рядом с ним были мужички попроще, но тоже с интеллигентным уклоном и мордами не обветренными — в широких галстуках в ромбик и с фотокамерами наперевес. Все ясно — журналисты привели в пивбар иностранного коллегу. Тот находился в легком шоке от условий советской культуры пития. Еще и Федя его удивил, что постучал по столу и поплевал через левое плечо. С таким ритуалом он явно отродясь не встречался. Это он еще не видел, как сидят на дорожку, а так бы вообще глаз выпал. Хотя глаза у него и так на лоб полезли, после того, как его сотоварищи достали из потертого портфеля промасленный, сверкающий чернотой типографского шрифта сверток из советской газеты. Журналисты торжественно водрузили его на стол.
— Это штьо? — спросил буржуй на ломанном русском.
— Закуска, — похлопал его по плечу один из компаньонов.
Да так похлопал, что патлатый чуть не подавился воздухом. Не ожидал он такого широкого жеста физического контакта. Не хлопают у них мужики по спине друг друга, не братаются и не клянутся в верности братской под парами алкогольными. Скучно живут.
Один из журналистов достал еще и чекушку, пытаясь объяснить недоумевающему гостю, что свое здесь втихушку проносить — это вполне себе нормально, тем более что без чекушки — деньги на ветер, а леща лучше “ершом” запивать. Иностранец еще больше удивился, когда газетный сверток раскрыли, и там оказался вяленый пучеглазый лещ. Он смотрел на буржуя немигающим насмешливым взглядом, а тот хлопал своими зенками в ответ, не понимая, как можно есть такую вонючую рыбу, да еще и в чешуе, да еще и на газете. Видно, первый день он в Союзе. Ничего. Вечер удивлений еще впереди. Он еще в туалет не ходил после пива. Только нет здесь туалета. Вот удивится, когда его коллеги поведут углы соседних домов обсыкать. Романтика, блин. На всю жизнь запомнит командировку в СССР. Знай наших…
* * *
Погодин выполнил обещание и раздобыл для меня адрес убитого Гребешкова. Приперся с утра пораньше ко мне в общагу. Разбудил нас с Соней, не дав насладиться утром в объятиях друг друга. Посчитал, наверное, что раз я его заставил на работу идти, и он мне обязан чуточку подгадить. Не фиг спать, если служба не ждет.
Пока Соня накидывала халатик, я держал гостя в коридоре. Потом только пригласил внутрь:
— Чай будешь с булочками?
— Это можно, — довольно прокряхтел Федя.
— Тогда держи рубль, сгоняй в булочную. Нам возьми с маком, а себе, какую присмотришь.
— Э-э, Андрюх. Я могу и без булочек обойтись.
— Жаль, тогда бутерброды с маслом опять на завтрак.
— Что ты гостя гоняешь с утра пораньше? — возмутилась Соня. — Сейчас я омлет сделаю, с колбаской обжарю. Будешь, Федя, с нами завтракать?
— А за яйцами не надо идти? — опасливо переспросил тот.
— Нет.
— Тогда буду.
— Как там у вас на работе? — Соня хитро прищурилась. — Слава Богу, мой теперь дома чаще бывает, благодаря больничному. Нет худа без добра…
— Да нормально все, — отмахнулся Погодин. — Работаем.
— А психованная тоже работает, или она для антуража у вас?
— Какая психованная? — не понял Федя.
— Не психованная, — поспешил поправить я. — А психологиня. Это мы Светлану Валерьевну так называем.