А может, я умею? (СИ)

— У меня нет, — она поправила свои страшные очки в пластиковой оправе. — А вот вы, если сядете сейчас в лифт и поднимитесь на шестой этаж в свою квартиру, то там наверняка найдете что-то посущественнее, чем торт. За него, кстати — спасибо.
Ну и все. Георгий коротко кивнул.
— Приятного чаепития.
Зачастил он что-то к консьержке.
***
Сегодня был один из тех дней, к которым Георгий относился со смешанными чувствами. С одной стороны, он любил, когда в рабочем графике не было пустоты, когда день плотно занят переговорами, решением деловых вопросов, проработкой планов. Но когда в один день набивается всего так плотно, что впору завидовать шпротам в банке — тогда ты, с одной стороны, красавчик и молодец — что столько всего успел и смог. А с другой стороны — в конце дня накатывает не то, что усталость — опустошенность. И на следующий день — как с похмелья. Тут главное — хорошо и качественно выспаться.
Вязкость усталости Гоша почувствовал еще по дороге домой. Но собрался, доехал, припарковал машину, даже постоял еще, вдыхая холодный, но с сыростью воздух — возможно, она ему просто чудится, потому что на календаре уже конец февраля, и видна если не астрономическая, то хотя бы календарная весна. А потом медленно пошел к лестнице. До шестого этажа он, наверное, не осилит. Но подняться с подземной парковки до первого этажа — все-таки сможет. Ходить по лестницам полезно — так регулярно тюкает его Лютик.
Шел Георгий медленно, как-то даже, наверное, по-стариковски для своего тридцати пятилетнего возраста. Разве что только не шаркал, а, наоборот, бесшумно двигался. И неожиданно для тех, кто находился на первом этаже.
— Ты чо ломаешься? Давай, открывай, тебе понравится, отвечаю!
Женский голос сказал что-то, слов Георгий не разобрал. Но тон явственно свидетельствовал, что женщина — точнее, судя по голосу, девушка, явно не в восторге от сделанного ей предложения. Георгий неосознанно прибавил шагу, стараясь при этом так же неслышно двигаться.
А спор на один лестничный пролет выше набирал обороты, послышались звуки какой-то возни, и мужские голоса — не голос, несколько разных голосов — стали громче и агрессивнее, а выражения грубее, через слово мат. Последние несколько ступеней Георгий преодолел бегом. Он страсть как не любил, когда обижают женщин. Это у них с братом семейное.
Дверь выходила прямо на лестницу, ведущую с подземной парковки. Она была приоткрыта. Ее пыталась закрыть тонкая хрупкая темноволосая девушка. А четверо стоящих на площадке молодых парней имели ровно противоположные намерения.
— Ну все, тихо! — тот, что стоял ближе, прижал девушку к двери. — Чего с ней цацкаться, давай, пацаны, заходите.
Георгию было видно, как мужская ладонь быстро зажала рот девушке, как она дернулась всем телом, но их четверо, и все крупнее, и…
— Нет, ну так нельзя, мальчики. Кто вашим воспитанием занимался? Вы же видите, девушка не хочет с вами разговаривать.
Его появление было неожиданным. А от того — достаточно эффектным. Тот, что зажимал девушке рот, руку опустил. Девушка быстро отступила в квартиру, но дверь закрыть по-прежнему не могла — в дверном проеме стоял, судя по всему, вожак этой небольшой компании.
— Уходите! Уходите, ради бога, ребята. Вы же выпили, идите, проспитесь! — тихо и жалобно прошептала она.
Георгий замер на верхней ступеньке. Теперь… теперь он узнал голос. И, не поверив своим ушам, сделал еще шаг вперед и повернул голову. Без ватных штанов, мешковатой куртки и растянутой вязаной шапочки, а так же без серой мохнатой кофты, очков и уродливого ободка она была совсем хрупкой, по-девичьи тонкой. И, кажется, симпатичной.
— Дядя, ты шел мимо — и иди. Без тебя разберемся.
Не торопясь, Георгий подошел вплотную к группе молодых людей. Двое из них его прилично выше, с третьим он одного роста. И — их четверо. Они явно чувствуют свое численное превосходство. Молодые, наглые и нетрезвые.
Георгий из-за своего среднего роста, худощавого телосложения и тонких черт лица часто казался младше своих лет. А еще он был вежливым и улыбчивым. Его зачастую при первом знакомстве не принимали всерьез. А потом расплачивались за свою недальновидность. За вежливыми манерами и обаятельной улыбкой таилась акулья хватка. Но осознать свою ошибку и сделать своевременные выводы удавалось очень немногим. Большинство имело счастье ошарашенно наблюдать, как милая улыбка превращается в хищный оскал с острыми в несколько рядов зубами. И понимало всю фатальность своих заблуждений, когда было уже поздно что-либо сделать — этими самыми белоснежными зубами уже откусывали и смачно похрустывали чем-то, для недальновидного человека существенным.
 
Сейчас — как раз такой случай. Сопливые глупые малолетки. Их, в принципе, можно и парой-тройкой точечных ударов свалить — всех четверых. Гоша научен, как бить — братом как раз научен. Но методы физической расправы над оппонентом вызывают у него резкое неприятие. Лишь как крайняя мера. С этим планктоном можно парой слов обойтись.
— Значит так… тетя… — Георгий подошел еще на полшага. — Ты ведь Антон, верно? Из сто сорок шестой? — парень неуверенно кивнул. — Папку твоего буквально вчера видел — приходил ко мне новый «гелик» выбирать. Просил по-соседски скидку ему сделать. Пил кофе, жаловался, что сын совсем от рук отбился — университет прогуливает, деньги постоянно просит.
— Да чо такое… Слышь, Тох, я чот не понимаю… Слушайте, давайте сваливать… — раздались после паузы растерянные голоса. Но тот, который был у них за главного, Антон, хмуро и подозрительно смотрел на Георгия.
— Так что не расстраивай отца, мальчик. Иди домой, смотри «Спокойной ночи, малыши», чисти зубы — и спать. А иначе я прямо сейчас папке твоему позвоню, — окончательно, для особо несообразительных, расставил точки над «i» Георгий.
— Да ты… вы… да это дворничиха наша! — почти отчаянно запричитал парень. — Чего вы за нее? Да чо ей будет? Да мы б ей денег накинули! За опт!
Со стороны двери раздался всхлип.
— Исчезни.
Тон Георгия был таков, что они и правда исчезли — все четверо, только дверь подъездная хлопнула.
Георгий снова обернулся к двери квартиры. Здесь, у самой лестницы, была служебная квартира, которую занимала дворничиха, она же консьержка. Теперь она стояла, привалившись к стене. У нее был тонкий и чуть курносый профиль, оказывается, крупные губы — и восковая бледность.
Георгий сделал шаг — и замер у порога, не переступив черты, отделяющей квартиру от подъезда.
— Ты зачем этим пьяным идиотам дверь открыла? Да еще на ночь глядя.
Она медленно повернула к нему лицо. Медленно развернулась, привалившись к стене теперь плечом. Господи, как он мог так ошибиться с возрастом?! Да и со всем остальным? Сколько ей? Двадцать пять? Двадцать семь? Ну явно не больше.
— У меня же ключи… — медленно проговорила она. — От подвала. От крыши. Мало ли зачем бывает нужно людям. Я тут и сижу — чтобы если что… в любое время…
Георгий лишь вздохнул. Вот чего сегодняшнему дню не хватало до полного трэша — это разборок с малолетками.
— Спасибо вам…
Он увидел, как у нее дрожат губы.
— Нет-нет-нет. Не вздумай реветь! Я не умею утешать женщин!
— Хорошо, — шмыгнула носом девушка. Не очень убедительно.
— У тебя есть что-то сладкое дома?
— Торт ваш, — вдруг улыбнулась она. — Последний кусок.
— Вот, — поднял указательный палец Георгий. — Поставь чайник, выпей чай с тортом и ложись спать. И бога ради, никому больше дверь не открывай, поняла меня?!
— Поняла, — она еще раз улыбнулась — и резким движением смахнула слезы со щеки. — Спасибо вам. Правда. Огромное.
Он отступил в глубину площадки.
— Дверь за мной закрой… те.
  
3
 
На город напал снегопад — возможно, уже последний этой зимой. Мартовский, сырой, тяжелый. Накануне Георгий оставил машину у подъезда, и теперь автомобиль оказался обильно присыпан снегом. А на белом от снега капоте красовалось сердечко. Нет, даже не так, не сердечко — сердце. Большое. Во весь капот. Георгий даже шаг замедлил. А, когда подошел, обнаружил еще и слова. Под сердцем, в сыром снеге было написано: «Спасибо!». От неожиданности Георгий рассмеялся. Вот она какая — благодарность дворничихи.