7 причин сожалеть (СИ)

— Только... мы же все ещё подруги, да?
Киваю, закрывая дверь.
Уже начинает темнеть, время, кажется, около десяти. Не знаю, как отсюда выбираться... Таксисты поедут в эту малиновую ерунду?
Вздрагиваю от его голоса за спиной.
— Я пойму, если ты не захочешь с ним больше встречаться.
Оборачиваюсь.
— Придурок.
Единственный человек, кого я так отборно материла раньше — я сама. Ну, потому что жизнь самолично предала.
А сейчас... Сейчас мне хочется обложить его четырехстопным ямбом и обдать хореем да амфибрахием, чтоб его!
— Свет...
В его взгляде сквозит усталость. Многолетняя, невысказанная. Вот — тот налёт, отличающий его от не моего студента, что ногой распахивал дверь.
Не машина, не мышцы... А именно боль. Вот эта. Вот эта едва заметная складочка у бровей, что хочется погладить, развеяв всё.
— Поговорим?
— Уверена?
— Нет, просто делать нечего больше, Тём. Дай, думаю, мужику взрослому мозги вынесу.
Улыбнулся искренне, тягуче отозвавшись в груди. Как это называется? Страйк. Зачем улыбается? Теперь мне больно. Но я же сильная Светочка, правда?
— Проходи тогда... — Повел куда-то вглубь дома. — Виски пьёшь?
— Наивный, ты думаешь, у тебя в доме ещё хоть что-то осталось?
Ухмыльнулся, обернувшись.
— А так — нет, спасибо.
Ну, признаюсь самой себе:
Негодую я так, как не злилась на мужа за все года (да и ни на кого больше), только потому, что моя вера в Артёма шла априори в комплекте с влюбленностью.
"To be loved" никуда, к сожалению, не делась.
И это очень глупо.
  
Не страхом единым
 
Между светом и тьмой 
Входит в кабинет (судя по обширной библиотеке за столом). Кивает на маленький диванчик возле двери, сам проходя к огромному окну.
Хочется после пережитого наконец-то заснуть, свернувшись в клубочек, поэтому не вижу смысла тянуть и строить метафоры.
— Что с Никитой?
Только он моё рвение быть откровенной похоже не разделяет.
— Свет включить?
Присаживаюсь на диван, перекидывая ногу на ногу. Он почему-то замирает, прокашлявшись.
— Что?
— Ничего.
Замечаю, как почти угасший закат играет блеклыми красками на паркете, столике с какой-то гравировкой, поднимаясь по моим ногам... Стоп, да ну нет.
Резко посмотрела на него...
Да ну нет! Как-то сразу захотелось натянуть рубашку до пят.
— Тебя подвезти?
Мать моя... Я чуть не подскочила тут же, это что за тембр с переливом!? Жуть, Рашевский... Да нее... Нее... Быть того не может! Он во мне девушку никогда не видел.
Показалось.
— Свет?
О, отстраненно. Это, видимо, уже воображение барахлит.
— Что с его мамой?
Пожал плечами.
— Жива-здорова.
— Но?
— Лишена родительских...
— За что?
Морщится, отводя взгляд.
— Я так захотел.
— Не ври, у тебя вроде нет таких связей...
Обрывает.
— Слушай... Тебе какое дело, Светик!? Училку включила?
— Выключить — мне не идёт?
Слегка оскалился. Раздражаю его, да.
— Был один случай, подходящий под лишение.
Замираю, только он не торопится говорить. Правильно — я ему никто, зачем мне открываться?
— В пять я сдался и отдал на два месяца Никиту ей.
— Она просила?
— Периодами.
Замер, падая в воспоминания, вцепляясь в рисунок на паркете, напрягая мышцы до моей боли.
Тихо шепчу.
— Что это значит?
— Когда он ей был "нужен", просила. Не хочешь знать, как с ней познакомились?
Отрицательно мотаю головой, открещиваясь. Мне с головой хватило 2 "подруг", спасибо. Только он понимает иначе, конечно же.
— Брезгуешь? Ты же правильная, верно? Один муж — одна любовь?
Киваю, чтоб не повадно было... Самой себе... Мечтать.
Снова замолкает на миг.
— В общем, Никита мотался со мной повсюду, был таким очаровательным пухляшом, смышлёным, забавным. А потом я...
С трудом достает это всё. И мне хочется кинуться, накрыть шею руками, всматриваясь в глубину глаз и обещая понять. Только нельзя...
Перекидываю ноги, а он считает это нетерпением...
— Не суть. В общем, он оказался у неё, а я решил на время уйти в отцовский отпуск.
 
Загулять — поправочка. Тихо шепчет, почти лично:
— Не смотри так.
Мой ответ дрогнет дождем обречённости.
— Тебе не все равно, как я смотрю?
Пожимает плечами.
— Дальше, Тём?
Закрывает глаза под последние лучи солнца, превращаясь в тьму. Моё воображение затаивает дыхание, запуская в волосы пальцы.
— Кто же знал, что мой мальчик не выдержит метод кнута и пряника?
Руки дрогнули. Я начинаю понимать, холодея.
— Ты...
Он отдал ребенка неподготовленному человеку, использующего маленькое существо в своих целях, а когда...
— Не слушался...
Воспитание было лишь доступными методами — агрессией. Это же так просто... По самому слабому звену — ребенку — проходиться розгами моральной и, похоже, физической боли.
В голове мелькает 25 кадр, и от этого становится до жути тошно.
Когда понял, увидел...
— Было уже поздно, да. Это с нами с 5 лет.
Я пытаюсь успокоить пульс, глушащий всё.
— Что... Ты три... три года позволяешь ему жить с этим!? Ты... Ненормальный!?
Закатывает глаза, слушая дальше.
— Артём, ты не пробовал к детскому психологу, психотерапевту, ну? Пройти курс?
— Дохрена умная? Красный диплом?
— Не скалься, дурак.
Цедит, вставая.
— Были и есть. И будь добра, перестань судить, не зная ничего. Твой эпистолярный взгляд бесил ещё тогда.
— Подожди...
— Не хочу. Всё, Свет, хватит. Тебя отвезти?
Соглашаюсь быстрее, чем включаю мозги.
Он удаляется на миг к Нине, видимо прося её приглядеть за Никитой. Та спускается вниз, виновато смущаясь, падает на диван, заваленный шуршащими пакетами от чипсов, да и не только от них. И машет ручкой на прощание, заверяя, что все будет в порядке.
Артём пропускает вперёд, уходя во тьму за моей спиной.
Выгоняет свою Ауди из гаража, притормаживая возле меня, а зуб на зуб уже не попадает.
Ещё и этот мелкий дождь вдруг заморосил. Ужасный день!
Стоит только сесть в салон, пристегнувшись, как рядом раздается недовольное:
— Свет, какая ты нежная.
Пытаюсь не фыркнуть, грея пальцы друг об друга, погружаясь в его темноту.
В такси не заметила — здесь не так много домов, часть из них только в процессе строительства.
И это неосвещенное толком место, лишь разбиваемое фарами его авто, ночью "немного" пугает, взвинчивая нервы.
И оскомину не красит даже город позади.
Он даже музыку не включает, заставляя вслушиваться в каждый шорох.
Минут через десять почувствовала прелесть асфальта под шинами.
Он тут же надавил на газ, вдруг впервые прервав молчание.
— Что я должен был сделать? Обклеить его комнату подушками и запереть там, Свет? Или ходить повсюду, оберегая от каждого шага?
— Я не знаю, Тём. Прости, я, правда, очень устала.
Он ожидал обвинений, но сил что-то доказывать больше нет.
Просто откидываюсь на спинку, отворачивая голову от него, замечая лишь свет фонарей, что встречаются всё чаще.
Только он почему-то всё чаще задерживается на мне, делая вид, что смотрит по зеркалам.
Прости, Тём, но я чувствую каждый твой брошенный взгляд собственной кожей, загорающейся чем-то более жгучим, чем все виданные мной поцелуи.
Только не стоит просить вселенную о таких глупостях. А то исполнит ещё "желание"...
Но сил даже это осмыслить уже не хватает.
Выхожу, прощаясь с ароматом его машины, чувствуя фантомное лёгкое опьянение, резонируя каплями с неба.
Замечаю собственный подъезд и просто плыву ему навстречу, как вдруг...
Дверца позади хлопает, и пока я оборачиваюсь, он огибает машину и бегом сбивает меня с ног, вжимая в дверь за спиной.