7 причин сожалеть (СИ)

И этот концерт стоил одного единственного недовольства — жеста собственного ребенка.
— Я тебя очень люблю.
Замирает, отдернув руку.
— И если ты что-то испытываешь, злость, обиду, привязанность — это хорошо.
— Пап...
Мой мальчик начинает узнавать слишком многое, и от этого становится люто страшно. Мне хочется до глупости взять его и никуда, ни за что... Но так нельзя.
Нельзя, потому что люблю.
Нельзя, потому что есть результат.
Нельзя, потому что не игрушка, которую можно оградить от всего. И, да, я не могу быть с ним вечно.
Хоть единственная причина, заставляющая вздрагивать ночами, — эти вот детские глазки, что сейчас, кажется, слишком сердиты.
— Что не так, Никитос?
— Пап, ну, что ты как маленький! Если Света тебе нравится, зачем ты так при её-то маме?
— Может, это тебе она нравится, мальчик мой?
— Ну, пап... Они же обидятся!
— В этом и суть. Ладно, идёт уже, не вступайся, даже если поколотит.
Сын прячет смешинку, сам зная, что не пересилит себя. А жаль. Очень жаль, я старался.
Садится рядом с сыном, развязывая узел наушников и... Ого, они уже на той стадии? Уже есть любимые треки? Никита позволил быть рядом? Быстрее, чем ожидал.
Светик терпит до моего дома, молчит изо всех сил, все перекрёстки игнорирует мои невинные вопросы, отвечая только Никите, но не противится ехать ко мне.
Даже умудряется протерпеть почти час, разговаривая ни о чём с Ниной, смотря Никитин мультик в зале, будто и правда так любопытно.
И только, когда сын убегает за наушниками в единственную розовую комнату этого дома следом за её хозяйкой, Света встаёт и идёт в мою сторону.
— Объясняйся, Рашевский.
Ей явно трудно говорить, и если скажет ещё хоть что-то или просто опустит сцепленные ниже груди руки, вся лавина меня точно задавит. А так умело притворялась ледышкой.
Мне нравится, как мы сейчас смотрим друг на друга.
Я удобнее откидываюсь в кресле, прикусывая губу в томлении, наигранно потягиваюсь, позволяя рубашке с тем самым пятном сильнее натянуть нити, следом вцепляюсь в подлокотники, тут же обхватывая ногами её коленки, от чего она почти падает вниз — почти прямо ко мне, но каким-то чудом умудряется удержаться. Почти.
Жаль.
Мне хочется чувствовать её у себя, ощутить вживую тот момент, когда уже признает очевидное.
А вместо этой очередной лёгкой эротики она просто стоит и негодует из-за какой-то ерунды. Ну, нечестно же.
— Я жду.
Я тоже, и между прочим не меньше.
— Хочешь ко мне на колени?
Словно ошпарил, как она так выпрыгнула вообще? Вроде крепко держал.
— Да чтоб я хоть раз ещё... — Сбегает к дивану, схватывая на ходу свои немногочисленные вещи. — да ты просто поехавший, — Телефон. — недолюбленный в детстве мальчишка, — Сумка. — от тебя одни проблемы, Артём.
— Свет.
Нехотя встаю, желая уменьшить недопонимание.
— Ладно, давай поговорим... Что тебя беспокоит?
Оборачивается.
— Что в твоей дурацкой голове!? Это всё шутки? Тебе так просто изломать чью-то жизнь, да?
Сказал бы, да только есть ли смысл...
— Я каждый раз пытаюсь хоть как-то тебя оправдать и каждый раз не знаю, как... Чем это крыть, Артём? Может, правда, лучше не встречаться больше...
— И уйдёшь? А шашлык, а я?
Потирает виски, отдаляясь шаг за шагом.
— Не могу так больше, извини.
И похоже уже без шуток, всерьез думает ускользнуть сейчас, проверяя заряд телефона.
— Хорошо, будь по-твоему, Свет. Ты же взрослая девочка, что ты хочешь услышать?
Пожимает плечами, ускользая в прихожую.
— Уже ничего.
Следом закрывается дверь. Всерьёз думает уехать отсюда? Смешно. На чём? На своих двоих?
Выбегаю следом, слыша невинное.
— Да, слушай, ты не занят? Тим, нет-нет, ничего...
Слетаю с лестницы. Нет уж, не тот вечер, не тот мужчина, не пущу.
-----
* Игорь Северянин — "Будь спокойна", 1912.
  
Отсутствием знаков
 
Светись, солнце моё 
Пытаюсь понять, а правда ли стоило так упираться и продолжать идти, выпрашивая пока ещё мужа приехать.
 
Даже с учётом того что он так "удачно" позвонил, даже с учётом того, что согласился сразу.
Даже с учётом того, что простояли мы с Артёмом на улице 25 минут, молча сверля друг друга и вкладывая во взгляды всё, что думаем друг о друге...
Взгляд этого "взрослого человека" не сулил на прощание ничего хорошего, но меньше всего на свете мне на самом деле хочется быть тряпичной куклой, которую то в чулан, извините, туалет, то под дождем к двери.
Мне не семнадцать, не семнадцать же, верно?
И за плохими мальчиками бегать в тридцать уже не комильфо, особенно, если тому самому плохому мальчику пошел четвертый десяток.
Поэтому я перестаю смотреть на Артёма в боковое зеркало, закрываю глаза, едва пристегнув ремень безопасности Тимохиной машины, желая лишь одного — чтобы меня наконец не трогали. Никто.
Только вполне логично, что мужу мои мысли не ясны.
— Кто это, и как ты здесь оказалась?
Пожимаю плечами, невольно защищаясь, скрещивая кисти рук.
— Отец мальчика из школы. — Смотрите-ка, минимум лжи, ай-да Светочка! Ай-да умница. Аж тошнит от себя.
Тимофея, на удивление, ответ вполне устроил.
— Свет, ладно... У нас всё так же?
— Да, извини, что выдернула сюда, такси бы не дождалась.
Чувствую, как меняется атмосфера — улыбнулся.
— Да вроде не чужие. Заявление не подала ещё?
— Нет, руки не дошли.
— Самому подать?
И тут я впервые посмотрела, словно рассмотрев в этом мужчине его самого... Как сжал руль, выруливая на любимом низком седане по кочкам, сосредоточено прикусив губу.
Красивые едва заметные кудряшки выбились из прически, да и ворот рубашки впервые не выглядит идеальным.
Отвернулась, пытаясь подавить в себе чувство вины, тихо прошептав:
— Да, было бы здорово. Ты не сердишься?
— Сержусь, только какой смысл в этом? — Переключает передачу. — Слушай, всё думал, чего тебе не хватает... Может, детей? Ну, мы же пытались...
Сглатываю ком, успев увернуться от взгляда, что точно захочет увидеть ответ.
— Нет... Ты же помнишь, я не хочу.
Оказывается, на свете есть какая-то высшая сила, что всё же может быть объяснена наукой, медициной.
Мне кажется, тот слегка помятый листок — с отрицательным результатом теста на совместимость при нелепом планировании — и стал отправной точкой принятия собственной глупости.
Года четыре назад, когда я ещё пыталась уверить себя, что нам стоит прислушаться к советам друзей и родителей, как бы сильно от них не воротило, и задуматься о чем-то большем, чем сожительство.
Я не хотела от него детей. Никогда. Но... Тогда, в мои те самые 27, мне нужен был хоть какой-то смысл дальнейшей жизни.
Это было недолго, странно, и, не то к счастью, не то к беде, ничего из того порыва не вышло.
Сейчас я понимаю, что на такой почве не стоит даже пытаться удерживать что-то, сглаживать расколотый брак маленькой жизнью. Тогда же...
Тряхнула головой, отгоняя воспоминания.
Тимофей тоже ненадолго задумался, прервав размышления вопросом, отвечать на который совсем не хочется.
— Вот, как бы сложилось у нас, если бы мы всё же смогли?
Перебираю собственные подушечки пальцев, стараясь не воспринимать его печальные интонации.
— Тим... Тебе же нравилась твоя жизнь, если бы мне пришлось уйти в декрет, бросить работу, ждать тебя вечерами, а тебе брать подработки, бросить спортзал, терпеть меня...
Ловит мой взгляд, грустно улыбнувшись.
— Мы бы возненавидели друг друга, да?
Кивнула, вновь жалея, что так всё вышло, но прекрасно зная: то, что было между нами, идеально для нас двоих. К счастью, он это почти понимает.
— Да... И обрекли бы на страдание ни в чем не повинного ребенка.
Хмыкнул.
— Забавно. — Произнес, вглядываясь в трассу, отстраняясь от меня и реального мира. — А могли бы жить дальше, чёрт тебя дёрнул...