Комсомолец 2 (СИ)
В прошлом месяце я дважды прошёл путь от здания больницы до проспекта Гагарина. Именно тот путь, каким сегодня будет идти санитарка — мимо седьмой подстанции. В первый раз я прогулялся, чтобы убедиться: другого пригодного для совершения преступления места, кроме того самого пустыря, на маршруте от проспекта до больницы не было. Ограбить и убить жертву можно было на многих участках того маршрута: оживлённого движения пешеходов я там не заметил — проблемы со свидетелями у преступника не возникло бы. Но другого удобного места, где Горьковский душитель мог бы изнасиловать жертву, кроме пустыря я не обнаружил.
Снова прошёлся по неровному асфальту тротуара, вдоль потрескавшегося белого бетонного забора уже вечером. Чтобы понять, как именно будут освещать путь преступника фонари, и узнать, проникал ли их свет на поросший пожелтевшими сорняками пустырь и на место моей будущей засады. Работающих фонарей на участке между проспектом и больницей увидел всего несколько. Провал в заборе, за которым начинался заваленный строительным мусором и поросший сорной травой участок земли между кустами и подстанцией, так и вовсе освещался ночью лишь луной — ближайший светлый островок заканчивался в пяти метрах от него.
Место для засады на Горьковского душителя я приметил в двадцати метрах от входа на пустырь — за высокими полудикими кустами шиповника. Грязный бетонный забор прикроет меня со спины (кусты не позволят моей фигуре выделяться на его фоне). Надеялся, что седьмого ноября не пойдёт дождь. И что к началу ноября шиповник сохранит хотя бы часть листвы — пусть и увядшей. Тогда меня невозможно будет заметить с дороги, хоть высматривай в упор. А вот дорога и тротуар для меня будут, как на ладони: всего в двух десятках метров от места моей засады находился рабочий фонарь — его свет никому не позволит проскользнуть мимо меня незамеченным.
Уже на подходе к пустырю я скрестил пальцы. Но не потому, что боялся опоздать. До восемнадцати часов оставалось почти двадцать минут (хотя на небе уже угасал закат). Я сомневался, что санитарка любила свою работу так сильно, что помчится на смену за два часа до положенного по расписанию времени. Переживал сейчас по другому поводу. Уж очень удобное я подыскал место для своей засады. Укромное. Теперь боялся, как бы его не посетили в предыдущие дни с целью не поймать маньяка, а «сходить в кустики». Мороза пока не было — неприятные запахи могли сильно осложнить мне «пребывание на посту».
На пустырь я всё же заглянул. Обошёл его вдоль и поперёк (фонаря у меня не было) — едва ли не наощупь убедился, что не опоздал (о бездыханное тело не споткнулся). Запоздало сообразил, что провал в заборе не очень-то и виден вечером с дороги. А значит, что маньяк тоже заранее обследовал этот маршрут и запланировал, где именно расправится со своей жертвой. Вот только он вряд ли будет прятаться в засаде: скорее последует за женщиной от автобусной остановки, чтобы заранее не вспугнуть жертву, выбираясь из кустов. «Нормальные люди вечером по кустам не прячутся, — подумал я. — Только охотники на маньяков… и засранцы».
К месту засады свернул по заранее примеченной тропке — та вела к очередному «окошку» в заборе (прикрытому досками — отодвинуть их я в октябре не смог). Вдоль забора прошёлся к кустам шиповника. Всматривался под ноги, чтобы не вступить в мину биологического происхождения — где-то такая была: об этом говорило моё обоняние. Добрался до облюбованного ещё в прошлом месяце пяточка за кустами, убедился, что там безопасно (даже ветер не приносил сюда неприятные запахи). Выглянул через просвет в кустах — туда, откуда со стороны проспекта Гагарина ждал появления женщины и маньяка. «Фонарь светит, — отметил я. — Замечательно».
От проезжей части проспекта меня отделяли примерно пятьсот метров. Но шума от проносившихся там автомобилей я не слышал. Всего в полукилометре от центральной транспортной артерии города я стоял за кустами в полной тишине. Будто посреди безлюдной степи. Не слышал ни человеческих голосов, ни лая собак. К вечеру смолкли и птицы. А вот насекомые не подавали голосов: не иначе как вымерли от холода. Пар у меня изо рта не шёл. Но ветерок холодными пальцами приглаживал мне волосы, так и норовил забраться за ворот. Я передёрнул плечами, размял пальцы; дождался, когда глаза привыкнут к полумраку.
Снял со свёртка верёвку, гирляндой повесил её на куст. Развернул плед (достал обрез и будёновку) набросил его себе на плечи: предчувствовал, что иначе замёрзну в своём свитере (полосатый свитер я использовал «на все случаи жизни» — в нём я ходил в институт, в нём же отправился охотиться на маньяка). Укороченную с обеих сторон винтовку системы Мосина уложил, как на полку, на ветки шиповника — те прогнулись, но удержали обрез. Повязал на шею белый платок, натянул на голову суконный шлем с коротким козырьком и красной звездой — решил повторить маскировку, что использовал при «охоте на Каннибала».
Вздохнул. Скрестил на груди руки. Приготовился к долгому ожиданию.
* * *Не стал мудрить со сценарием охоты. Постарался не усложнять себе задачу. Составил план по принципу: «пришёл, увидел, победил». Примерные время и место будущего преступления знал. Поэтому не боялся опоздать. Понимал, что преступник и его жертва появятся со стороны проспекта Гагарина — оттуда, где светил фонарь. Замечу я их заблаговременно. Фото маньяка я в интернете видел. Вот только было это давно. Поэтому сомневался, что узнаю Белезова, когда увижу его «вживую». Лакмусовой бумажкой послужит та самая санитарка. Придётся женщине всё же пережить несколько неприятных мгновений. Я подожду, когда на неё набросится маньяк — только после этого стану действовать.
В идеале было бы подождать, пока санитарка потеряет сознание. И лишь после этого начинать пальбу в её обидчика. Но я так и не воскресил в памяти, когда Горьковский душитель насиловал своих жертв — до или после их смерти (не помнил, чтобы в статьях или интернетовских роликах упоминали подобные подробности). Поэтому опасался пропустить момент, когда женщина лишится сознания навсегда. Потому и затеял вновь маскарад с платком и будёновкой — пусть они станут главными моими приметами, которые запомнит испуганная дамочка. Альтернативу свитеру я не нашёл. А вот штаны я нацепил ещё те, что были на мне во время обезвреживания Каннибала. Не так будет жалко, если сгоряча изорву их о колючие кусты.
Белезов, по моим прикидкам, набросится на санитарку в паре шагов от дыры в заборе — той, через которую узкая тропка вела к пустырю. За пару секунд он её не задушит (шеи маньяк своим жертва не ломал — смотрел женщинам в глаза, «наслаждался» их предсмертным испугом). А там уже подоспею я. Выстрелю мужику в бок (чтобы не задеть санитарку). Потом ещё пару раз — куда посчитаю удобным. Ну, и напоследок — сделаю парочку контрольных выстрелов. Проделаю свою работу на манеру киллеров из девяностых годов. Быстро, кроваво, шумно, но эффективно. Пока слегка помятая Гастролёром женщина оклемается, я уже буду далеко. Вытру с обреза свои отпечатки — брошу его в приоткрытый канализационный люк (видел его сегодня). Вот и весь план.
— Гениально, — пробормотал я.
Шмыгнул носом. Полупустой желудок тоскливо урчал (негромко — с дороги его не услышат). Плед — не пончо: он так и норовил соскользнуть с плеч. Но хорошо защищал от осеннего ветерка спину. Надетые на ноги три пары несколько раз штопаных носков не позволяли зябнуть ногам (новые туфли обувать не стал — натянул старенькие, убогие, но хорошо растоптанные). Отворот будёновки закрывал уши и шею. Я сдвинул рукав, но не сумел рассмотреть положение стрелок на циферблате невзрачных, доставшихся в наследство от Комсомольца часов. Прикинул, что стою в засаде уже около часа (три четверти часа так уж точно!). Сунул в карман озябшие пальцы. Переступил с ноги на ногу. Всё отчётливей замечал, что волнуюсь.
* * *