Дом волчиц

— Ты ей не сказала, — произносит он.
Амара молчит. Она знает, что это не вопрос. Феликс берет ее за подбородок, заставляя поднять взгляд.
— Есть много способов выдать тайну. Особенно если дрожишь как овца. Понимаешь, о чем я?
— Ты запугиваешь меня, чтобы я не боялась?
— Так-то лучше. Капелька строптивости тебе не помешает.
Амара не знает, что ненавистно ей больше: страх перед ним или его вкрадчивая фамильярность. Она отталкивает его ладонь.
— Одна подавальщица из «Слона» хочет взять у тебя ссуду, — говорит она. — Два денария.
— Два денария?! Зачем гнаться за такой мелочью, если скоро вы будете приносить мне семьдесят денариев в неделю?
— Деньги есть деньги. Отказываясь от сделок, не разбогатеешь.
— На что они ей?
— На аборт.
— И она сможет их вернуть?
— Она уверяет, что да.
— Так и твоя торговка из закусочной говорила, — Феликс подходит к столу и, порывшись в ящиках, достает соглашение с Марцеллой. — Мы по-прежнему ее дожидаемся. Ты вроде не должна была сговариваться с новыми должниками, пока она не расплатилась?
— Но срок ее ссуды еще не подошел.
— Брось свои штучки. Сама знаешь, что ее взносы были слишком мелкими. А просроченные платежи я не принимаю, тем более от женщин. — Он улыбается, будто вспомнив, что не собирался ее запугивать. — Хотя, с другой стороны, взыскивать с нее деньги будешь ты, так что ей не о чем беспокоиться. Пока она не нарушит сроки. Тогда ей придется иметь дело со мной.
    
Глава 17
 
По потному лбу ручьями стекала краска, а на щеках было столько белил, что казалось, будто дождь струится по растрескавшейся стене [20].
 
Петроний. Сатирикон
 
В комнате, еще хранящей тепло весеннего дня, собралось намного больше людей, чем ожидала Амара. Рядом репетирует труппа мимисток. Все как одна обнажены, не считая цветочных гирлянд. В сравнении с ними она и Дидона, позолотившие кожу и облачившиеся в серебристые одежды, кажутся слишком разнаряженными. Одна из актрис искоса поглядывает на них и снова поворачивается к своим подругам, прикрывая смеющийся рот изящными пальчиками.
— Не знала, что здесь будет столько исполнительниц, — шепчет Дидона.
Ладони Амары перепачканы липкой пастой: они пытались украсить лиру, однако в итоге позолотили не только инструмент, но и собственные руки.
— Даже хорошо, что мы непохожи друг на друга, — говорит она, пытаясь убедить в этом не только Дидону, но и саму себя. — Нельзя же всем быть обнаженными.
— Еще несколько цветков, и будете безупречны! — гремит чей-то голос из-за их спин.
Это Эгнаций, самопровозглашенный распорядитель увеселений. Амара вздрагивает от неожиданности. Она не заметила, как он вернулся, но он не подает виду, что превратно истолковал их перешептывание. Эгнаций начинает возиться с волосами Дидоны, вплетая в ее кудри специально принесенные розы. Она никогда еще не видела, чтобы мужчины так сильно красились. Его глаза подведены сурьмой, а толстый слой пудры на щеках растрескался, как неправильно высушенная штукатурка. С каждой его улыбкой, а улыбается он часто, борозды становятся все глубже.
— Ну что за прелесть! — говорит он, отступая назад, чтобы полюбоваться Дидоной. — В жизни не видел такого миленького личика. — Он поворачивается к Амаре и прикалывает к ее волосам оставшиеся цветы. — Разумеется, кроме твоего, дорогуша, — врастяжку произносит он, подняв брови.
Она ловит себя на том, что смеется. Эгнаций поджимает губы, радуясь, что ее развеселил. Он стоит так близко, что его дыхание согревает ей щеку. От его волос исходит резкий запах камедиевой помады. Он заправляет последнюю розу ей за ухо.
— Итак, нимфы! — Он с преувеличенным воодушевлением хлопает в ладоши. — Чем усладите наш слух сегодня вечером?
— Мы споем несколько куплетов из Сапфо, — говорит Амара. — А еще попурри из песен о Флоре и весне и о легенде про Крокуса и Смилакс.
Эгнаций кивает.
— Очень мило. Может, споете мне пару строк, чтобы я знал, куда вас поместить?
Амара начинает играть оскскую мелодию Сальвия, на которую они с Дидоной положили известный гимн Флоре. Мимистки прерывают свою репетицию и с любопытством прислушиваются. К удовлетворению Амары, насмешливость на их лицах сменяется неохотным одобрением. Она не могла и пожелать лучшего комплимента.
— Восхитительно! — лучезарно улыбается Эгнаций. — Ваши голоса сладки, как цветы, сыплющиеся изо рта самой Флоры! Вы знакомы с сочинениями Овидия? О, вы просто обязаны его почитать! — объявляет он, когда они обе качают головами. — К следующему разу выпишу вам что-нибудь из любимых стихов Корнелия.
Амара жалеет, что не узнала о наличии у Корнелия любимого поэта заблаговременно, но ее трогает участливость Эгнация.
— Спасибо, — говорит она.
— Ты слишком добр, — с неподдельной искренностью добавляет Дидона, кладя ладонь ему на руку.
— А знаете, — продолжает Эгнаций, — ведь мой хозяин и сам немного поэт. Он сочинил несколько строк по случаю Флоралий, и если бы вы нашли возможность исполнить их… — Он достает из складок плаща свиток.
Амара едва удерживается, чтобы не выхватить пергамент из его рук.
— Ничто не доставит нам большего удовольствия.
Она разворачивает маленький свиток, врученный Эгнацием, и вместе с Дидоной склоняется над текстом. В первое мгновение она не может поверить своим глазам, а потом ее пронзает укол страха. Она пристально смотрит на Эгнация.
— Ты точно уверен, что он будет доволен, если мы это споем?
В его прямом ответном взгляде читается невыразимая правда.
— Точно. — Он кланяется и машет рукой продолжающим репетировать мимисткам. — Дамы, богини и нимфы, мне не терпится насладиться вашими выступлениями. За вами пошлют в положенном порядке. — Он снова поворачивается к Амаре и Дидоне. — Я позабочусь, чтобы у вас хватило времени выучить стихи.
— Но это же ужасно, — говорит Дидона после его ухода. — Разве мы сможем прилюдно такое спеть?
Амара чувствует, что покрывается потом под своей тонкой одеждой.
— Придется как-то подать эти стихи. Хорошо хоть, что они не длинные. Может, получится спеть их под последнюю мелодию, которой научил нас Сальвий?
— Наверное… — с несчастным видом отвечает Дидона. — Но когда?
— В самом конце. Когда большинство гостей напьются.
 
К тому времени, как Эгнаций возвращается позвать Амару и Дидону на ужин, мимистки уже стоят, сбившись в кучку и кутаясь в плащи от вечерней прохлады. Помещение, где они дожидались вызова, было скудно освещено немногими масляными лампами, и Амара ослепленно моргает, проходя через более яркие части дома.